Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы (Поздеев)

Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы
автор Осип Алексеевич Поздеев

Дата создания: 1814, опубл.: 1880. Источник: М. И. Сухомлинов. История российской академии. Т. V. СПб., 1880. С. 415—427. • Записка опубликована без указания имени автора в качестве приложения — как пример аргументации в пользу крепостного права.

В московском публичном музее находится следующая рукопись, любопытная по своему содержанию, несмотря на все странности и нескладицу в отношении языка и слога и на крайнюю неисправность списка.

Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы

— Что надлежит до слова свобода человекам, корень этого слова есть в свободе сил его внутренних, кои связаны его пристрастиями, пороками, слабостию, привычками, по которым он не (имее)т в самом себе свобо(ды, и по)тому мыслит, чувст(вует и де)йствует (несвободно?).

Чего для бог, сотворивый человеков, и видя их падение от того, что они сами захотели быть свободными, а воля их уже связана пороками, и, следовательно, страсти и заблуждения взяли власть над их свободою так, что мысленность их, нравы и действия клонятся паче всего к заблуждению и ошибочности — сего-то ради бог и учредил начальствы, власти, кои по письменным даже, данным от самого бога чрез его ангелов и мудрых за… и правилам правя… т… всякая гра… под сим словом разумеемая простолюдинами свобода, не только им самим вредна и пагубна; но и тем, кои до сих пор укрощают их буйное своеволие. И тем самым сия мнимо-гражданская свобода вредна, пагубна, бунтующа, и особливо, в государствах больших пространств, никак неудобна и неспособна. А разве те, кои захотели бы связи государственные развести, разрушить и привести в раздробление целость государства, те по невежеству, по зависти или по подкупам от других завиствующих соседей, захотели бы государство погубить, те имеют и могут иметь такие преднамерения. А прочие, кои не рассуждают, откуда происходят власти, а особливо многими веками и многими государями и разумами не глупее сих фантастов утвержденные, те захотят действовать к общему разрушению и освобождению зависимостей, кои суть между тремя коренными, яко древо, в натуре состояниями, как-то:

1) Корнем или крестьянами;

2) Стеблем или купцами, и

3) Ветвями и плодами, яко дворянами.

К сему в конце следует дополнение или раздробительное изъяснение:

То 1-е надобно воззреть на первое состояние яко корень, или на крестьян, кои называются корнем потому, что они достают трудною и потовою работою из земли хлеб, яко сказано и во святом писании: в поте лица своего снедай хлеб свой. То когда дана была бы мнимая гражданская свобода, то кто станет прилежать заниматься сею потовою работою, дабы в ней оставаться надолго, а особливо в том государстве, как у нас, где эти коренные состояния так перемешаны, что никто в каждом состоянии не хочет оставаться как по нужде. Так первое, о чем говорится, крестьяне как скоро зачинают богатеть, то выходят в купцы, следовательно, уже крестьяне лишились человека, который мог бы потовою своею и успешною работою служить им примером. — Сей же, выходя в купцы, доволен ли бывает этим состоянием? Нет, он старается достать чин, следовательно, мало-помалу и купечество лишается своего члена, и он входит в состояние дворянина, к которому не имея ни родовых свойств, ни привычных (?), дабы жертвовать и жизнию для целости отечества; то и он уже не есть дворянин по делу, на коих (то есть дворян) привязанности, знаниях и родовых и приличных (?) свойствах государь должен опираться в нуждах своего правления внутреннего или защищения от врагов внутренних и внешних. И сей мнимо-дворянин по привычке поворачивается паки в купеческое состояние, дабы торговать и тем капитал свой размножить для роскоши. То крестьяне лишились члена полезного, а купцы тоже лишились своего члена, а дворяне не получили; то и выходит сей человек, потерявшийся для всех и по нравственности, для которой бог и самое государство бережет и не дает быть растощенным. Паки говорится: таковые люди для государства потеряны. Кто же будет государя ограждать, за государство стоять, не имея собственности в землях и людях, кои одни привязывают его к отечеству? Ибо капиталы, в числе которых считаются и домы и земли без людей, эти капиталы всегда захотят переводить из одного государства в другое, кое выгоднее, т. е. таковой человек, ежели бы у него земля и осталась (но земля без людей ничего не значит: она, не будучи возделана, сама собою не родит), то таковой человек не будет принадлежать к отечеству; а отечество его будет там, где ему выгоднее, т. е. что называется по-французски: au plus offrant. Следовательно, таковыми основаниями в государстве умножаются только продажные души, кои себя по выгодам продают в то государство, где жить или выгоднее, или слаще, или где за измену больше дадут. Напротив того, дворянин, имея собственность, которая к переводу неудобна, как-то: земля с людьми, и имеющий родовые и привычные свойства, весьма мало удобен продавать себя и изменять государству тому, где у него таковая и местная (?) выгода. Сверх же того, возьми в пример самое Российское государство. Кто первые заводчики, искусники и размножители хлебопашества? Уже должно всякому согласиться, что это дворяне. Ибо крестьяне станут ли добровольно упражняться и размножать хлебопашество, которое есть корень государственного богатства; а такая трудная работа, каковая есть хлебопашество, делается принужденно. А когда дать гражданскую мнимую свободу, то сей называющийся гражданин будет доставать себе только хлеб и кое-что на продажу, для доставления податей и кое-что для своего малого продовольствия. Даже надобно на это воззреть: теперь получается много доходов (больше правда на письме) от вина. От кого эти доходы? От самих дворян; ибо без дворян, кои имеют принужденных работников для умножения хлебопашества, таковые доходы не увеличились бы. Они-то размножили хлеб в государстве, и научили, как его увеличивать, удобряя и обработывая землю, без чего крестьяне оставались бы в таком же положении, как прежде, при прежних царях, что нечем было малого числа податей заплатить (и потому был закон бить поселян по ногам на правеже), несмотря на то, что хлеб был по 30 копеек четверть, земля была та же, люди были те же. Но некому было учить, и принужденно, а отнюдь недобровольно, пахать землю, ибо всякий охотнее бы захотел торговать, нежели пахать, потому что всякий торгаш живет покойнее, ест и пьет слаще, и одевается лучше. То чрез такую гражданскую мнимую свободу умножатся торгаши, а хлебопашцы будут, и само государство, терять, так как теперь чрез умножение свободных хлебопашцев. Они, не имея уже принуждателей их к сему потовому промыслу, работают весьма лениво, и пекутся для заплаты только государственных малых податей, а кои приходят в несостояние, те делаются такими рабами бедными, нищими у богатых крестьян, так, что они уже не в состоянии из этого тяжелого ярма освободиться. И так мнимым увольнением от дворянской их к сему промыслу принуждаемости подпадают они под совершенное уже рабство своих немилостивых собратий-крестьян; и следовательно от рабства яко бы освобождая, чрез то отнимают способы у дворян им помогать во время скудости, недороду хлеба^[1], сожжения домов их от бывающих пожаров и других бичей натуры, а особливо при их болезненном состоянии, старости и других бедственных состояний их и предохраняемости от нищеты, от коих крестьяне, их собратия, нарочно не хотят их выводить для того, чтобы они у них всегда могли быть закабалены, и никогда, можно сказать, не дадут им поднять головы своей.

Такова-то гражданская мнимая свобода и вольное хлебопашество: кроме что разрушает связи у коренных состояний, даже с самим государем; но она приведет государство в бедность, умножит рабов, разорвет связи, произведет ослабления в зависимости, в собрании повинностей разных государю и государству; а особливо в крайностях государственного состояния, как то было ныне, что дворяне первые подавали пример к повиновению, и чрез эти примеры побуждаемы были и казенные крестьяне исполнять свои повинности. А паче всего малейшие искры к бунтам, к коим простой народ, а особливо в России, состоя из разных государств, княжеств, вер, языков, словом сказать, можно назвать оный татарщиной, весьма склонен, то если бы этих различных полицеймейстеров по всему государству, т. е. дворян, не было, то войсками этакого пространства укротить, привести в повиновение исполнять указы государевы, содержать в послушании, было бы совсем невозможно; а особливо при несчастных случаях, когда войски иностранною войною, как то было при государыне в пугачевский бунт, заняты. Положим, что тогда-де войски были не велики; но ныне, в нынешнюю войну, во сколько раз они были умножены, и когда государство оставалось почти без войск, то одними земскими судами, кои пастыри, им же не суть овцы своя, можно ли было удержать в повиновении, а особливо то государство, в коем и при государыне уже была десятая часть старообрядцев, кои все тех, которые не одной с ними веры, терпеть не могут и враги заклявшиеся, кои в шести губерниях по-нынешнему, а тогда великий край России, уже избрали своего царя, да и во всех других местах государства были готовы, и ожидали, чтоб Москва подала пример, дабы был царь из мужиков и раскольник.

Вот что рискуется этою гражданскою свободою и вольными хлебопашцами.

Что надлежит до тех, кои выставляют в пример так называемых вольных в других государствах, то те, кому они это говорят, этого не усматривают, что и там вольных нет. Напр., возьмем Англию. Там ошибочно называемые вольные в таком состоянии, что он имеет парусинный кафтан, рубашку, чулки и деревянные башмаки. И если он который день уроку не выработает, то ему есть нечего. Даже множество есть таковых холостых, потому только, что жену кормить нечем. Какие же это вольные?

А взять и в других государствах поселян, имеющих земли: они тоже род здешних маленьких помещиков, ибо обработывают свою землю бедными крестьянами, у коих этой земли нет. То они у них работают или по нужде, что куда бы ни пошел, везде та же работа, или закабалены на время, а потому какие же вольные?

В (вот?) доказательство, что и у нас крестьяне экономические, дворовые, удельные, и вольные хлебопашцы больше притеснены, и им тягостнее состояние их, нежели крестьянам, за дворянами состоящим. Именно: сколь ни отяготительна повинность рекрутская тому дворянину, который имеет жеребьевую часть, число душ ревизских, начиная от 21 души до 100 душ; но исполняется в точности им долг сей и с сущею бережливостию состояния крестьян своих, наблюдая при том строго доброе и злое поведение подчиненных ему и их знание и прилежание в работах, свойственных их состоянию, отдавая в рекруты гораздо с меньшим убытком и без большой отяготительности во всем, что только касается по сей части до отдачи рекрут. Следовательно, дворянин есть лучший государственный смотритель за своими крестьянами; а казенные крестьяне, о коих сказано выше, управляются временными чиновниками, и отдача рекрут от них делается, кои не иначе поступают с сими крестьянами, как с чужими: часто случается, что благонравный, прилежный к работе и сущий хозяин дома, и малых детей своих и своих сродников умерших, или отданных в рекруты, коих сирот кормить обязан, а притом и одинокий, отдается в рекруты; а буйный, богатый и семьянистый остается дома до таких лет, чтобы лета его вышли из рекрутской отдачи. Сие происходит оттого, что эти временные, из самих же крестьян, смотрители не имеют к бедным и одиноким никакой жалости, обходят избыточного и плутовством разбогатевшего крестьянина, а утесняют невинного и доброго одинокого и суще-полезного кормителя малолетних детей и доброго члена селения. А дворянин всячески печется, яко о своей собственности, и всячески бережет честного и прилежного хлебопашца, и, следовательно, лучше содействует к сбережению вверенных ему для исполнения воли государевой и наблюдения всяких повинностей. А вышеписанные у казенных крестьян временные смотрители не иначе и называются общим словом, как мироедами. Следовательно, они в большей неволе содержат скудных и одиноких, и притесняют чрез то малых детей одиноких крестьян, кои до возраста принуждены ходить по миру. А когда придут в возраст, тогда бывают закабаляемы богатыми крестьянами; следовательно, какое тут управление и какая свобода! И кто их может защитить, ибо земские суды и временные смотрители из крестьян же суть пастыри, им же не суть овцы своя.

Следовательно те, кои распространяют мысли о гражданской свободе, которой в натуре нет, те или сами говорят это по невежеству, или прельщены завистниками Россия, дабы здешние, веками и многими государями укрепленные связи разорвать и привести в то состояние, когда Россия была, можно сказать, в своем младенчестве, не могши ни войск порядочно, ни податей собрать, от чего татары и другие народы содержали ее в рабстве; даже не могли к повинностям принудить. Чему пример и при покойной государыне Екатерине II, до которой Украйна была в состоянии этих мнимых вольных, кои могли переходить с места на место, то она принуждена была привязать их навсегда к тем землям и помещикам, где они живут; ибо крестьянин, по своему невежественному состоянию, не хотя исправлять повинностей, всегда захочет отделываться, говоря, что он переходит к другому; а между тем повинностей не только помещичьих не исправляют, но и государевых, говоря, что он новый переселенец, и ему надобно время, чтобы прийти в состояние платить повинности государевы. То враги России, чувствуя, что Россию ничем другим раздробить нельзя, как этою свободою, о том и пекутся: между народом эдакие слухи и желания распространяют, и стараются произвести тоже, что старообрядцы чрез Пугачева делали, кои даже, пользуясь невежеством народа, распространяли слухи, что податей не будет, вино и соль будут давать даром, и рекрут не будет, а глупый народ этому верил. То, что делал Пугачев и старообрядцы внутренно (коих тогда была десятая часть, а что же их ныне?), то делал и хотел сделать Наполеон извне государства, завиствуя на могущество и силу России, до которой она доведена тем, что государи утвердили за дворянами земли и людей в собственность. Чрез что всякие указы государевы дворяне и их приказчики приводят в точное исполнение, и чрез то подают пример и казенным крестьянам, на которых и теперь самая большая недоимка государственных податей.

А тогда, ежели такую мнимую гражданскую свободу сделать, то кем собирать подати и рекрут? Земскими судами? Но они пастыри, так как и выше сказано, им же не суть овцы своя, больше обирают, нежели правят. И потому, благо и твердость России и непоколебимость ее теперешнего могущего состояния требует оставить ее в том состоянии, как она ныне и уже многими веками опытом доказала, сколько ни старались и стараются завистники, внутренние по глупости, интересу, а наружные по зависти, раздробить. То и следует для спокойствия всех состояний оставить ее так быть, как она есть теперь относительно крестьян. Ибо сами внутренние желатели переменить это состояние, сами не ведают, как они всю власть подрывают, и приводят себя в тоже состояние, в котором Франция 20 лет терзалась, уничтожила дворян, и пользуясь конституциями новыми, восстала на своего государя, замарала руки свои его кровию, и сама после, ныне, павши на колени, каялась на том же самом месте.

То и здешние буйные и иллюминатские головы о том же пекутся и здесь в России, чая, что они тут играть будут роли каких-то значущих людей, не видя, что эти все во Франции значущие люди сами друг друга переказнили.

Да останемся в привычном и утвержденном, возвышенном и благополучном состоянии, и бога да не прогневляем новыми государства переворотами, которые, боже сохрани, так переворотят, что те самые, кои наипаче пекутся, они-то больше и постраждут. И уже тогда не будет другой России и другого Александра, чрез которого бы бог захотел умирять Россию. И разве хотеть привести ее в то состояние, как она была при татарах, кои посылали сборщиков податей, и все было отдаваемо на произвол этих сборщиков, от которых, слава богу, Россия, многою кровию, освободилась. Да останемся в тихости, не желая верителей народных или депутатов, как то было при покойной Екатерине II. Тогда, во время бунта, увидела сама, что все крестьяне восстали против нее и посадили раскольника на престол, а дворяне только были одни за нее, которыми она удержав престол, уже после сама стала всякую собственность в людях и землях дворянам утверждать и укреплять, что свидетельствуют изданные после ею же самою манифесты.

Дополнение, к вышеписанному принадлежащее:

Прочие же состояния, напр.: цеховые, художественные, и ученые, не должны быть в государстве в великом числе, ибо эти все едят готовый хлеб, сами его не доставая, и если они в государстве попущаются слишком размножаться, то уже бывают государству, и хлебом и деньгами, в тягость; ибо какая нужда благоустроенному государству иметь множество художественных работников таких, кои умножают только одну роскошь, как то было в Риме в его твердом основании, где это состояние было в самом неуважительном положении, именно для того, чтобы оно не умножалось. Что надлежит до военных состояниев, коих настоящее ремесло воевать или приготовляться к войне, то они служат, разумеется, великое их число, и самому государю и им самим в искушение, ибо захотят всегда свою теорию проводить в практику, а практика их — искусно бить и грабить, только по приказу, а коли без приказу, то это преступление; а по приказу Китай взять и Индостан весьма славные дела и, кажется, полезные, потому что принесет много денег, которых есть нельзя. Так и у Наполеона теперь из набранных им денег что осталось? Ибо всегда расчет бывает после торга, а война есть рукопашный торг.

Что надлежит до ученых состояний, хорошо каждому что принадлежит к его должности в государстве, а ежели хотеть, чтобы всякий все бы знал, то выйдет из всего понемножку, а из целого ничего; чего для многие молодые люди, да и старые, читая энциклопедию, думают все знать, и другим невеждам этим весьма импозируют. Сверх же того, коренные учения весьма просты, немногословны и основаны на правилах доброй жизни, а без того распространяемые учения подают способы и средства к умничанью и к разным затеям, дабы фальшивыми правилами людей морочить. К чему можно весьма отнести и тех людей, кои с плеча проповедуют о мнимой гражданской свободе, не зная того, что они сами в себе свободы не имеют, и с собою в своих страстях и умничаньях не сладят; а хотят завести какое-то анархическое правление, что и было у всех тех народов, кои с старыми конституциями своими же не сладили, а хотят все новые заводить; то старое разрушили, а нового не завели, а что завели, с тем сами недоумеют, хотят поправлять, и делают от часу хуже.

Этих конституциев и правлениев столько было в мире, что стоит только читать этого историю, то и видно все в примерах. В других государствах древних, в Римской монархии особливо, а во Франции уже это явно перед нашими глазами, что там произвела умножаемая ученость. И, наприм., не токмо стараться, но даже и попустить, чтоб эта ученость вошла в наших крестьян, будет пагубно, ежели (она) не будет состоять во правилах: не лгать, не воровать и не обманывать, не пьянствовать, а повиноваться властям. Это их и всего государства благо, и крестьяне тогда благополучны, когда они имеють правилом в поте лица приготовлять их хлеб для себя и других, говорю: для других, принуждены будучи, а без принуждения кто захочет добровольно ворочать камни? Ибо хлебопашественное дело таково же трудно, а легче всего торговать, умничать, воевать, грабить под видом правды и пользы народной, которую полагая в славе, яко эх в потомстве, которое эхо отдается в книжонках, а эти книжонки, придут другие грабители, все разорят, и их сожгут, и вся слава пропала, и дым разошелся. А если бы попустить всякому чаять, что он может доходить до всяких государственных чинов и состояний, то это вливать в них желание быть своим состоянием недовольными и желать перейти в другое; то такая позволимость станет мучить умы и желания людей, кои должны каждый оставаться в своей сфере и в ней усовершенствоваться, ибо вся наша жизнь весьма невелика; то довольно и в своей сфере отличиться, быть почтенным, уваженным, любимым, и оставить благие примеры честных нравов и деяниев своим потомкам.

Довольно сие для хлебопашцев, а что надлежит до второго состояния, как то: купцов или перевозчиков нужных продуктов в государстве, то они, хотя каждый к себе все захватить и, подобно завоевателям, все себе покорит — те оружием, а эти деньгами, что есть все то же, — кои, делая во всем монополию, где только могут, стараются сесть на бедности народа, а сами подают зловредные примеры обманов, хищничества, только что искусственного, и тем заражают прочих охотою делать тоже и доходить до того же. А довольно бы с них было довольствоваться совестными прибытками, проводя всю жизнь в честных правилах, без обмана, лжи и в умной умеренности; ибо, по короткости жизни, должны скоро оставлять не токмо свои богатства, домы, фамилии и даже свою кожу, представляя себя, себя, говорю, настоящего человека, а не тело, ибо тело есть оболочка; пока, говорю, представляя себя самого, который мыслит, желает, чувствует и помнит, пред трибуналом всевышнего.

Что надлежит до третьего состояния, то есть дворян, кои должны под управлением первенствующей главы или государя, яко руки, всем править, утишать, защищать, и первые должны показывать всякие благие примеры бескорыстия, — почему ему быть купцом и себя чрез то искушать не есть дело дворянина.

Дворян дело научать, править, защищать и всячески помогать примером и делами нижним двум состояниям. К ним принадлежит пещись о здоровье телесном двух нижних состояниев, почему и медицина должна быть ими практикована. А что надлежит до нравственного управления, которого начало — ведение духовное, и паче им принадлежит. Из них должно быть и духовенство. А если кто из них от всего сего пятится, то уже и не дворянин; то уже и не член двора государева, который есть первенствующий надо всеми правитель. Науки все, и полезные и важные, ко благу направляемые, художества должны происходить из чистой нравственности, и она имеет и корень свой и правила в истинном богопознании. И так в истинном богопознании почерпать должна правила и примеры; а прочие части должны все по (к) оному стремиться, оставляя каждого в своем звании; ибо честность, добродетель, богоугодность принадлежит ко всем состояниям, и всякий в своем звании может быть почтен. А позволять, чтоб ноги поднимались выше рук, или паче выше головы, есть сущий беспорядок. Если позволить всякому стремиться целить выше, нежели он есть, то все состояния будут делаться недовольны, и всякий захочет быть выше. А все управляется мудрою мерою, которая состоит в удержании своего звания честно, добродетельно и богоугодно. —

(Подлинник, писаный тщательною скорописью александровского времени на 49-ти страницах в 8-ку, хранится в московском публичном музее под № 2142. Поступил в музей в 1868 году в числе масонских рукописей, приобретенных после графа С. Ст. Ланского.

Тем же почерком, как и эта рукопись, писаны многие находящиеся в собрании Ланского рукописи собственно масонского содержания.)

Примечания

1. Около трех лет тому назад вологодское дворянство пожертвовало знатным количеством хлеба для вспоможения казенным крестьянам во время бывшего тогда голода в уездах: Усть-Сысольском, Яревском и частию Устюгском. За сие самое дворянство удостоено было высочайшею грамотою.