Путятин, Григорий Никитич Меншой или Меншик, прозванный так в отличие от дьяка Суморока Путятина, ранее его выступившего на служебном поприще при Московском дворе; дьяк. В 1510 году П. был послан к польскому королю Сигизмунду с грамотою о «порубежных обидах» и привез от него ответную грамоту о том, что будет сделано расследование и учинена управа. В том же году он был приставом у польского дворянина Довгирдова, приезжавшего с грамотою от польского короля. В 1512 г. отправлен к польскому королю Сигизмунду разузнать о притеснениях, которые терпит великая княгиня Елена, сестра московского великого князя Василия Ивановича, бывшая замужем за литовским великим князем Александром. В апреле 1517 г. к великому князю Василию Ивановичу приехал посол немецкого императора Максимильяна, барон Герберштейн, для посредничества при заключении мира между Польшей и Московским государством. В течение семи месяцев, которые Герберштейн прожил в Московском государстве, он несколько раз был на приеме у великого князя, который для ведения переговоров с ним назначал разных лиц, напр. Тверского дворецкого Ив. Юрьев. Шигону-Поджогина, боярина Григ. Феод. Давыдова, Юрия Малого, и неизменно каждый раз — дьяков Меншого Путятина и Труфана Ильина.
В 1517—20 годах П. пришлось участвовать в переговорах с послами великого магистра Прусского Альбрехта — Шонбергом, Рабенштейном и Клингенбеком, приезжавшими к великому князю Василию Ивановичу с просьбою о союзе и о защите против польского короля Сигизмунда. В 1520—22, 1525—29 и 1531—32 годах продолжались оживленные сношения между Московским государством и Польшей; не только Московский великий князь Василий Иванович и Польский король Сигизмунд отправляли друг к другу послов с бесконечными переговорами то о мире, то о перемирии, но и высшие сановники обоих государств — боярин Григорий Феодорович Давыдов и Виленский воевода князь Николай Радзивил пересылались грамотами по тем же важным вопросам. По приказанию великого князя, П. встречал послов, говорил с ними «по наказу», читал им списки, «каковым грамотам пригоже быть», следил за теми лицами, которым поручалось переписывать грамоты, а в 1532 г., вместе с Ив. Юрьев. Шигоной-Поджогиным и дьяком Елизаром Цыплетевым, целовал крест на записи и на грамоте великого князя, отправляемых польскому королю Сигизмунду, причем он и Цыплетев названы дьяками «великими».
Незадолго перед 1531 г., услыхав, будто бы московские войска готовятся выступить к Казани, Казанский царь Сафагирей нарушил предписанные ему великим князем Василием Ивановичем условия и тем возбудил против себя его гнев и сильное неудовольствие казанцев. В 1531 г. в Москву явились послы от Сафагирея с просьбой отпустить прежних послов и присоединить к ним московского «большого» посла. Переговоры с казанскими послами было велено вести Феод. Ив. Карпову и П.; поручение это доказывает, насколько великий князь ценил дипломатические способности П.
Принимая деятельное участие в сношениях Московского государства с соседними державами, П. был в то же время лично близок к великому князю. В 1526 г., на свадьбе Василия Ивановича с Еленой Васильевной Глинской, П. был «у постели», затем часто сопровождал великого князя в его загородных поездках и в 1532 и 1533 гг. писал под его диктовку письма к Елене Васильевне, которые заканчивались так: «А писал у меня сию грамоту диак мой Меншык Путятин, а запечатал есми ее своим перстнем»; на обороте надпись: «Жене моей Олене». В 1533 г., когда Василий Иванович тяжко занемог во время охоты близ Волоколамска, он тайно послал в Москву стряпчего Мансурова и П. за духовными грамотами своего отца и деда и за своею, которую написал перед отъездом в Новгород и Псков в 1510 г. Когда грамоты были привезены и прочитаны тайно от братьев великого князя, бояр и князя Михаила Львовича Глинского, великий князь велел сжечь свою духовную и советовался с близкими людьми: Ив. Юрьев. Шигоной-Поджогиным и П., кого из бояр допустить в думу о духовной и «кому приказать свой государев приказ». На пути из Волоколамска он говорил Шигоне и П., чтобы его «положили не в белом платье», т. е. выражал желание принять перед смертию иноческий сан. Возвратившись в Москву, великий князь призвал к себе бояр — кн. Вас. Вас. Шуйского, Мих. Юр. Захарьина, Мих. Сем. Воронцова, казначея П. И. Головина, дворецкого Ив. Юрьев. Шигону и велел при них писать духовную грамоту дьякам своим — П. и Мишурину.
После кончины великого князя Василия Ивановича, П., как видно, пользовался доверием правительницы Елены, потому что она послала его вместе с кн. Ив. Вас. Шуйским в Старицу, к деверю своему князю Старицкому, Андрею Ивановичу, с уверениями в ложности дошедшего до него слуха, будто бы она намерена заключить его в тюрьму. В конце 1535 г. в Москву прибыли послы от Крымского хана Ислам-Гирея с грамотой. Когда эта грамота была переведена с татарского на русский язык, оказалось, что в ней сделаны отступления от той грамоты, которая была послана Крымскому хану при великом князе Василии Ивановиче. Когда главный посол, князь Темешь, был призван в великокняжеские хоромы, к нему были посланы Ф. И. Карпов и дьяки П. и Мишурин, с объявлением, что великий князь Иван Васильевич требует, «чтобы клятвенная грамота была написана слово в слово с того списка, который был послан».
В 1535—37 годах П. снова принимал участие в переговорах с польскими посланниками. Последними данными о деятельности П. являются «подтвердительные» подписи его с 1539 по 1541 гг. на нескольких грамотах, относящихся к началу XVI в. (1506—1514 гг.).
«Собр. Гос. Гр. и Догов.», I, 417, 430, 438; II, 39; «Акты ист.», I, 178, 182, 190; Акты Арх. Эксп., I, 115; «Ник. Лет.», кн. VI, стр. 238—241; VII, стр. 45; «Древ. Росс. Вивл.», III, стр. 99—103; XIII, 17; «Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными», С.-Пб. 1851 г.; «Сборн. Имп. Русск. Ист. Общ.», т. XXXV, стр. 491—858; т. LIII, стр. ?—239; т. LIX, стр. 2—107; Н. П. Лихачев, Разрядные дьяки, стр. 45, 58—59, 166, 174—176, 333; В. В. Руммель, Родосл. Сборник, т. ІI, стр. 289; Соловьев, История России, V, стр. 414—416, 433; VI, 9; кн. М. М. Щербатов, История, кн. VII, стр. 45.