[1]Согласно донесениям моим от 30-го августа за № 285 и 7-го сентября за № 289, отправляясь на Сахалин на корабле Российско-Американской компании «Николай I» с десантом, состоящим из 73 человек нижних чинов и с г[осподами] майором Буссе, лейтенантами Бошняком и Рудановским, я сделал следующие распоряжения:
Г[осподину] капитан-лейтенанту Бачманову, оставленному мной управлять, за отсутствием моим, экспедициями, приказал: а) сколько возможно поспешнее выгрузить транспорт «Иртыш» и, снабдя оный на 8 месяцев провизией, отправить его в залив Аниву; b) немедленное отправление транспорта «Байкал» с почтой в Аян; с) немедленное снабжение товарами и запасами Николаевского поста; d) немедленное отправление г[осподина] мичмана Разградского с припасами и товарами из Николаевского поста в Мариинский и Александровский посты, что в Кизи и заливе де-Кастри; е) бдительное наблюдение над лиманом и устьем р. Амура, и f) все хозяйственные распоряжения по устройству постов и размещению команд экспедиции. Сам же я в ночь с 7-го на 8-е сентября снялся с якоря и отправился для исполнения возложенного на меня Высочайшего повеления.
Но прежде изложения о дальнейших моих действиях, я считаю необходимым представить на вид вашему высокопревосходительству те основания, на которых я действовал.
Сведения, какие я имел об острове Сахалин, показали: а) что единственное место, в котором только возможно было сделать в такое позднее время года, при наших ничтожных средствах, высадку значительного десанта, есть залив Тамари-Анива; b) залив этот есть место, где производится главная рыбопромышленность и торговля японцев на острове, и где соединены у них для этого все запасы и материалы; с) став твердой ногой в этом заливе, я полагаю, что японцы поневоле вынужденными найдутся вступить с нами в дружественные и торговые сношения, потому что рыбная ловля в Тамари-Анива для них крайне необходима, и рыбой, вывезенной из Тамари, пропитывается почти все народонаселение северной части Матсмая; d) занятие всякого второстепенного пункта, при настоящих обстоятельствах, хотя бы даже и представилась к тому возможность, полагаю, было бы не только бесполезно, но даже вредно, ибо мы этим показали бы японцам нашу нерешительность к обладанию островом, а, вместе с тем, дали им повод и возможность усилить и укрепить их главный и для нас необходимый пункт, так что, может быть, занятие его впоследствии сделалось бы для нас затруднительным и сопряженным, может быть, с кровопролитием; и, наконец, мы нисколько бы не приобрели того влияния на южную и самую важную часть острова, какое вдруг приобретается с немедленным занятием Тамари-Анива; е) нельзя предполагать, чтобы от американцев, действующих уже ныне в Японии, могло ускользнуть это обстоятельство; а потому нельзя не опасаться, чтобы они, посетя залив этот и видя его нами не занятым, не воспользовались бы этим важным, по своему положению, пунктом, с занятием которого приобретается и значительное влияние на Японию, и решительное влияние на весь остров Сахалин, — остров, богатый каменным углем, который для них необходим; и наконец f) я полагаю, что страна тогда только может считаться занятой, когда заняты главные её пункты.
Вот причины, побудившие меня действовать решительно, и потому, не теряя ни минуты времени, я пошёл прямо в залив Тамари-Анива с намерением стать непременно у того пункта, где сосредоточены главные запасы японцев, и который, по всей вероятности, есть лучший в заливе.
19-го сентября, в 11 час[ов] самой тёмной и тихой ночи, мы бросили якорь в 3/4 мили от берега. Едва только раздался шум от нашего цепного каната, как почти в то же время на берегу, на значительном протяжении, вспыхнуло несколько огней, по-видимому, сторожевых или сигнальных; везде забегали с фонарями, и вскоре на высотах, противу[ВТ 1]нас, открылись несколько зажженных фонарей на правильном один от другого расстоянии, почему можно было предполагать, что тут должна была быть батарея. Приняв надлежащие предосторожности, я приказал бдительно наблюдать за всеми движениями на берегу, располагая с рассветом, под прикрытием судна, начать с запада осмотр залива, и сообразно тому, что представится, действовать к исполнению предположенной цели. Сам же я, пользуясь темнотой ночи, отправился тихонько на байдарке к берегу, дабы посмотреть поближе на действия жителей. Судя по тому, что я видел, легко можно было заметить испуг и тревогу всего народонаселения, в особенности же в том селении, против которого судно стало на якорь. С рассветом нам открылись три бухты, в долинах каждой из них было селение, а на высотах — сараи. В средней, более обширной и закрытой, в прекрасной долине, раскинуто было большое селение, на обделанной набережной и на высоте лежащей за ней, были расположены, по-видимому, магазины, а по берегу лежали вытащенные лодки и боты. На высоте же, разделяющей как бы на две части селение, было видно что-то вроде батареи.
В 6 час[ов] утра, я вместе с г[осподами] майором Буссе и лейтенантом Бошняком, на двух шлюпках и байдарке, поехал в лежащее от нас к западу селение, а кораблю «Николай I» велел сняться с якоря, идти вдоль берега и следовать за нашими движениями. Толпы народа во всех направлениях были рассыпаны по берегу и едва только мы отвалили от судна, они направились в ту же сторону, куда и мы направили путь свой; и лишь только мы подошли к отмели, по причине которой не было никакой возможности пристать шлюпкам к берегу, из сараев лежащих у самого взморья новые толпы айн партиями, из коих каждую гнал палками японец, с криком бросились по воде к нашим шлюпкам и хотели их тащить на берег. Первое слово, сказанное вопросительно нам японцами и айнами, было «Америка?». Зная, что наши гиляки посещают это место и что многие из айн говорят по-гиляцки, я, выставя белый флаг, знак дружбы, ответил им по-гиляцки: «каук! лоча», т. е. «нет! мы — русские», что, по-видимому, успокоило их, тогда я через переводчика просил их указать нам место, где бы можно было пристать на шлюпке. Один из айнов с японцем подошел ко мне и начал расспрашивать. Удостоверясь из рассказов наших, что мы русские с Амура, айны весело обступили наши шлюпки и я приказал раздавать им подарки, они же при этом старались объяснить мне, что в заливе только одна бухта, где могут пристать к берегу наши шлюпки, а именно та, в которой на берегу магазины[ВТ 2], и наконец сказали, что они и японцы ожидают и караулят американцев; так как японцы, смотревшие на нас с недоверчивостью, не хотели от нас принимать подарков, то я и приказал все назначенное для них раздать айнам, которые принимали подарки с благодарностью и радостью, и с самым дружелюбным видом обнимали людей наших, говоря, что все они очень рады, что мы русские с Амура. Осмотрев бухту, мы отправились далее к главному их селению, а японцы тем же порядком палками погнали айнов в ту же сторону, так что, пристав к берегу у селения, нас встретила такая же толпа, как и прежде, и сверх того 5 японцев. Через айна, знающего по-гиляцки, я объяснил, чтобы они показали мне, кто из айн и японцев здесь джангины, т. е. старшины. Трое айнов, лучше других одетые, подошли ко мне, называя себя джангинами, объявили, что это земля их, и что всё, что мы на берегу видим, айны сделали; между тем как другие (впрочем, скрытно от японцев) обнимали наших людей и всеми средствами старались им объяснить, что японцы их колотят палками и ничего не дают, показывая при этом на свои голые ноги и на рубища, в которые они были одеты. Старшины айн и японцы показали мне на дом, объясняя, что тут живёт японский джангин. Но прежде чем мы направились к показанному нам дому, я пошёл подсмотреть предполагаемую нами батарею. Сооружение это состояло из 8 земляных кучек, образовавших что-то вроде амбразур со вставленными в них белыми ширмами, на которых были нарисованы пушки; всё это освещалось ночью фонарями, привязанными к тычинам[ВТ 3], воткнутым между амбразурами. Японцам, по-видимому, было не совсем приятно наше обозревание, мы же, со своей стороны, не показывая ни удивления, ни смеха, чтобы не задеть их самолюбия, отправились к дому, где были, по словам их, джангины. Дом этот — огромный дощатый сарай; в стороне, через всё здание, сделано было возвышение, с одной стороны его стояла жаровня, а с другой — ружьё с фитилём без замка; около очага сидело с трубками 7 человек японцев, один как бы председатель, с 2 лежащими по сторонам его саблями: прочие же, по 3 человека на стороне, каждый с одной только саблей; сопровождавшие же нас до 20 человек японцев сабель не имели и остались вне здания, а равно и толпа следовавших за нами айн. Прежде всего, по требованию моему, подошёл ко мне один из членов присутствия джангинов с приветствием; взойдя на возвышение, я подошёл к старшему японцу, взял его за руку, и в знак дружбы, его обнял, а чтобы показать, что мы друзья вместе с тем и айн, то, потребовав старшину их, обнял и его тоже при собрании всех уже собравшихся туда японцев и айн, обнял вторично японского и айнского старшин вместе торжественно, к общему удовольствию и умилению всех присутствующих. После этой церемонии, отложив саблю председателя в сторону, я поместился с ним рядом; г[оспода] Буссе и Бошняк сели напротив, а сзади я приказал приказчику разложить товары, назначенные для подарков. Закурив трубки, после нескольких секунд молчания, японцы начали на песке, которым был усыпан очаг, чертить свои острова и показывать, что американцы ходят и палят. Сообразя[ВТ 4] всё сказанное выше с теми сведениями, которые я имел от гиляков наших касательно японцев на Сахалине, я начал с того, что подозвав айна, служащего нам теперь вместо толмача[ВТ 5], через него объяснял всему собранию, что «мы русские с р. Амура, куда мы также пришли для защиты гиляков и манджур от Америки, и теперь никто туда ходить с тем, чтобы бить гиляков, не смеет, мы теперь на Амуре вместе с гиляками и манджурами живём дружно и спокойно, о чём, вероятно, и они слышали».
Несколько айн подтвердили, что это они слышали от гиляков. Тогда я сказал: «зная, что Америка близко, самый большой наш Джангин (Государь Император) послал нас сюда не врагами вашими, а друзьями, вы оставайтесь здесь, ловите рыбу и торгуйте с нами, вашего нам ничего не надобно, но землю эту, вас и весь народ, мы защищаем». Тогда, в подтверждение нашей к ним и народу дружбы, мы начали дарить японцев, слушавших меня с важностью и недоверчивостью; они брали подарки и клали их возле себя; за японцами мы одаривали айн, которые, однако, без дозволения японцев сначала не хотели ничего принимать. Видя это, я обратился к старшине японцев и объяснил ему, через того же айна, «что мы, объявившие себя друзьями как айнов, так и японцев, теперь считаем и будем считать оба эти народа совершенно так же, как русских, и что ежели бы русский обидел кого из японцев, то Русский Джангин накажет его точно так же, как и сам будет требовать от джангинов японских наказания тому из японцев, который вздумал бы обидеть айна; так мы живем с гиляками и манджурами на Амуре, за работу им платим и даром ничего от них не берем, точно так же и гиляки у нас ничего не берут, а что мы им даем даром и в знак дружбы, то они берут и благодарят. Так мы и здесь хотим жить с вами». Тогда обрадованные айны уже без спроса начали принимать наши подарки; после того японские старшины, обращаясь ко мне с вопросами об американцах, старались выведать, как мы будем делать, когда придут американцы, и как защищать их? Я показал им на судно и объяснил, что мы привезли пушки, посредством которых не допустим, чтобы американцы или другие, кто бы ни было, делали им худо или обижали их. После всех этих объяснений, убедив, по-видимому, японцев в нашем миролюбивом к ним расположении, я встал и хотел идти на шлюпку; тогда японцы, видя моё намерение, сложили все им сделанные подарки и хотели их возвратить нам обратно, объясняя, что матсмайский джангин снимет им за это головы, если они их от нас примут. На это я отвечал, что подарков обратно не приму, потому что это значит, что они наши враги и нам не верят.
После этого главный их старшина, приказав принести несколько мешков рису, начал обнимать меня, объясняя, что он нам верит и что взамен данных ему подарков, которые он принимает, просит нас принять от него этот рис, на что я согласился, удостоверясь тогда в дружеских к нам отношениях обоих народов. Следовало заняться тщательным осмотром всей местности острова для избрания удобного для будущего нашего поселения места, и потому, простясь с ними и осмотрев окрестности этой и следующих далее бухт, мы пошли на шлюпку и возвратились на корабль в 8 час[ов] вечера. Во время следования нашего берегом японцы уже не гоняли за нами толпы айн и нас никто не преследовал, исключая нескольких, вызвавшихся нам проводниками айн. Эти проводники жаловались нам на японцев и рассказывали нам, что только нынешнее лето, в ожидании Америки, прибыло к ним 8 человек японцев с саблями, а что обыкновенно приезжали к ним только несколько человек без сабель, для присмотра за рисом и солью.
Осмотр берегов залива Тамари-Анива и сказанные сношения с жителями и японцами показали: а) что бухта при селении Тамари есть единственное, по физическому своему положению, место, где только возможно было сделать высадку нашими ничтожными средствами ([2]); b) что японцы, напуганные действиями американцев, думают о защите этого места; с) что айны, озлобленные варварским обращением с ними японцев, готовы передать всё первому пришельцу; d) что японцы опасаются единственно американцев. Все же эти обстоятельства, взятые вместе, хотя и убедили меня в необходимости немедленного занятия главного пункта залива Анива, селения Тамари, но, следуя миролюбивой политике, относительно японцев, и вследствие предписания вашего высокопревосходительства, не желая стеснять их, я предположил занять окрестности этого селения и стать в том только месте, которое мне будет указано жителями и японцами, однако, в таком положении, чтобы местность командовала бухтой и айнским селением. Всё это с помощью Всевышнего и исполнилось так, как ваше высокопревосходительство и изволите далее увидеть.
21-го сентября, в 8 час[ов] утра, подтянувшись с судном сколько возможно ближе к селению Тамари, я посадил на шлюпки 30 человек десанта при 2 орудиях, взял г[оспод] Буссе, Бошняка и Рудановского, и имея у себя на шлюпке русский общий военный флаг (белый с Андреевским крестом)[3], а на прочих, в знак миролюбивой высадки, белые флаги, в 8½, час[ов] утра, мы пристали к берегу, где нас ожидали два старшины-японца и три старшины айнские, вдали от них, с одной стороны, стояли все айны, а с другой все японцы. Выйдя на берег, я сделал приветствие встретившим нас с радушием и торжественностью старшинам и через толмача айна объявил, что «мы становимся здесь на острове для защиты земли и народа, желаем жить мирно с японцами и всеми жителями острова, но нисколько не стеснять ни торговлю, ни промышленность их на острове». Затем я приказал поставить флагшток, десанту выйти и стать во фронт[ВТ 6]; тогда, помолясь Всевышнему Творцу за благоденствие Государя и Отечества, при криках «ура!» нашего десанта и с судна, а также и при салюте с оного, я вместе с г[осподином] майором Буссе поднял русский флаг, при этом, к удивленно моему, чтобы подсобить нам, подошли главные старшины айнский и японский. С поднятием флага выдвинуты были на берег и орудия.
Крики удивления раздавались в воздухе; с нами и людьми нашими наперехват[ВТ 7] старались обниматься жители острова и японцы, изъявляя этим своё дружество[ВТ 8], и в несколько минуть помогли нашим людям выгрузить наши шлюпки и поставить палатки. Айны и японцы с любопытством рассматривали наши пушки и разные подарки. Японцы, подходя к пушкам, знаками старались расспрашивать меня, хорошо ли теперь нам будет защищать их от «Америки», становясь, впрочем, всегда при этом сзади наших людей и объясняя, что теперь и айны, и японцы могут спать. Я отвечал им утвердительно и говорил, что эти пушки будут постоянно здесь для защиты народа и земли, которая есть русская, и что они за нашими пушками и с нами могут быть совершенно спокойны. После этого мы пошли в сопровождении старшин к ним в дом, где японцы угощали нас чаем, вареньем, рисом и сакки (род вина, приготовленного из риса), а мы всех их снова отдарили[ВТ 9]. Дабы ещё более уверить народ и японцев в миролюбивых наших намерениях, а вместе с тем и самому ещё более убедиться в их искренности, я предложил японским и айнским старшинам ехать со мною на корабль; предложение это было с радостью принято и мы немедленно все отправились. Здесь мы угостили их и показали им корабль, а в 1 час пополудни с ними же съехали на берег. Стараясь тут же миролюбиво окончить дело вполне, и, верный данному им слову — не стеснять их, я предложил им следующие вопросы: a) просил показать нам место, где бы мы могли строиться? b) так как, вероятно, скоро настанут сырые погоды и холод, то предложил им, не могут ли они продать нам один или два сарая для первоначального помещения людей наших, провизии и товаров? с) не могут ли они одолжить нам за плату 2 или 3 ботов для своза на берег с корабля груза? и d) показать нам, где удобнее заготовлять лес для постройки? Все эти предложения мои были приняты как японцами, так и айнами с удовольствием и видимою готовностью, и сейчас же было приступлено к исполнению. Двое старших японцев и старшины айнские отправились вместе со мною на высоты с правой стороны селенiя, где были расположены часть их магазинов, и здесь-то, с обоюдного согласия, мы выбрали место. Около этого же места нам продали японцы, за 12 арш[ин] сукна, сарай для помещения наших запасов, а за 15 арш[ин] сукна же и 3 головы сахару — дощатый дом для помещения людей и г[оспод] офицеров. После этого старшинами айнскими, за условленную с нами цену, отправлено было на корабль с айнами 2 бота, и ими же продано нам 600 уже приплавленных[ВТ 10] дерев строевого лесу, и около 15 саж[ен] заготовленных уже дров. Обещались, когда мы пожелаем, показать нам и места, где можно будет заготовлять лес и дрова, предлагая, в прочем, как для этой, так и для всякой другой работы свои услуги.
В продолжение этого времени, по распоряжению моему, были свезены на берег все орудия, а потому мы с японцами и айнскими старшинами отправились к нашей батарее и флагу, который с приличной церемонией и был перенесён на избранное место; за флагом люди наши и айны везли на назначенные места пушки, по привозе которых на места, японцы обратились ко мне с просьбой, что так как пушки против Америки, то обратить их к морю, а не становить против селения, что с моей стороны и было с удовольствием исполнено с объяснением, что пушки мы будем употреблять никак не против друзей наших, японцев и айн, а против всех, которые захотят быть врагами нашими, или повредить нам или друзьям нашим. Японцы и старшины айнские расстались с нами с изъявлениями дружбы и признательности, уверяя нас, что теперь они совершенно довольны, ибо мы уже будем караулить, как от американцев, так равно и магазины с их запасами, и что теперь они могут спать спокойно, и тут же, отославши от магазинов своих караульных, просили меня поставить русских, на что я совершенно и был согласен.
Так, благодаря Всевышнему Творцу, совершилось занятие главного пункта сахалинского, командующего всем островом! Согласно с Высочайшей волей и наставлениями вашего высокопревосходительства, не насилием, но миром и дружбой поднят флаг Русский! Все это совершилось так же тихо и спокойно, как и на берегах Амура и Татарии[ВТ 11], с любовью и согласием народов, прибегающих к давно желанной защите, под кровом державы Монарха Русского. Дабы имя вашего высокопревосходительства, как главного деятеля и предстателя[ВТ 12] у Престола за действия наши в Восточных пределах нашего отечества, было незабвенно в потомстве, я украсил вновь основанный пост в заливе Тамари-Анива, назвав его Муравьёвским.
Сделав г[осподину] майору Буссе, назначенному мной временным правителем острова Сахалина и начальником главного его пункта, Муравьёвского поста, надлежащее распоряжение о свозе груза и десанта, мне оставалось для совершенной безопасности поста и дальнейших наших действий, озаботиться приобретением положительных сведений, на основании которых и распорядиться на будущее время. Я узнал следующее: сообщение с Матсмаем начинается около мая месяца, т. е. с этого времени приходят на Сахалин джонки с Матсмая за рыбой и привозят соль и рис, а с прекращением промысла, что было недавно, уходят и до весны не являются. С Матсмая привозят сюда соболей, лисиц и выдр, и в продолжение лета производят здесь торговлю с приезжающими с Амура и Севера народами[ВТ 13]; что японцы единственно в Тамари только возят всё с Матсмая и берут только здесь рыбу, и наконец, что теперь японцы и айны перебираются в зимовья, а в Тамари оставляются ими все запасы.
24-го числа все люди и все запасы были свезены на берег и размещены как следует.
Теперь для полноты всего этого, я нужным считаю представить вашему высокопревосходительству топографическое описание местности, из которого вы изволите увидеть всю стратегическую важность занятого нами пункта; с занятием этой местности, мы владеем не только этой единственной удобной на острове бухтой, но и держим во власти нашей все магазины и запасы японцев, ежели бы сии последние и вздумали что-либо противу нас неприязненное.
Небольшая речка разделяет пространную долину Тамари на две части; по правому берегу этой речки, на чистой площадке по склону горы, в расстоянии около 100 шагов от моря, расположены летники японцев и айн; в расстоянии же около 300 шагов вверх по речке находятся их зимники. На весьма тщательно обделанной набережной расположены их магазины, наполненные ныне рыбой и частью солью; противу магазинов, вдоль берега, уложены боты и лодки. Левый берег этой реки представляет высоты, как бы отдельными уступами, по которым, в виде полукруга, расположены главные их магазины с рисом и солью; далее, сзади, — их жилища и караульная айн и японцев. Обширная равнина, которой оканчиваются эти высоты, командует совершенно как противолежащим ей летним селением айн и японцев, так равно магазинами с рисом и солью, и самим рейдом. В 80 саж[енях] от этого места, у самой набережной, образуется площадка в 15 саж[еней] ширины и 20 саж[еней] длины; на двух сторонах ее к горам примкнуты магазин и летний дом, который нам продали японцы. Местность эта командует совершенно речкой, протекающей по селению, амфилирует[ВТ 14] все магазины, расположенные на берегу, вполне командует пристанью, всей бухтой, и входом в неё с моря. Обе эти местности соединены с набережной прекрасно сделанной дорогой, которая проведена и к верхним магазинам и следовательно соединяет их с селениями. Эти-то превосходные в стратегическом отношении пункты нами и заняты. На первом поставлена мною батарея из пяти 18-ф[унтовых] орудий, и на втором — батарея из трёх орудий того же калибра и одной 3-ф[унтовой] пушки. На площадке, где поставлена первая батарея, я приказал производит главные постройки, и тут назначил 41 человека. При нижней же батарее должен быть наш пакгауз и караульня, и при этом 20 человек. Из этого ваше высокопревосходительство изволите увидеть, в каком положении и состоянии я оставил наш десант; он обеспечен совершенно на год, товаров и разных припасов — в изобилии, и при испытанной бдительности и благоразумии первого начальника острова Сахалина, г[осподина] майора Буссе, можно надеяться, что первый этот твёрдый шаг ещё более утвердится, а из приложенной при сём копии с инструкции, данной мною г[осподину] майору Буссе, ваше высокопревосходительство усмотреть изволите, как он должен будет действовать; наставления эти, основанные, во-первых, на Высочайшей воле и предписаниях вашего высокопревосходительства, а, во-вторых, на опытности, приобретённой уже на месте, на сведениях, которые я получал, и обстоятельствах которые я встретил.
25-го числа, при прощании с японцами, я объявил им, что принимая защиту и покровительство России, все жители острова, составляющего отныне уже принадлежность Русского царства, суть подданные нашего Государя, потому я требую от них: 1) никому из айн никакого насилия не делать, без обоюдного соглашения в плате никого работать не заставлять, семейств с острова не брать и не перевозить; и 2) оружия никакого на остров не привозить. За точным исполнением чего <будут?> наблюдать оставленные нами на острове и суда наши, которые с весной будут опять при селении. Между тем, расставя в то же время караулы, начаты были наши работы по постройкам, и в 5 час[ов] пополудни, заложив при верхней и нижней батареях ограды и первые русские cтроения для помещения людей, я отправился на корабль «Николай I», и в 6 час[ов], снявшись с якоря, направился в Императорскую Гавань...»[ВТ 15])[ВТ 16]