Гулина мама сегодня именинница.
Сам Гуля в белом костюмчике, в белых носочках и туфлях, с голыми поцарапанными и загорелыми коленками; няня в новом фартуке с кружевами и в большом белом плоеном чепце. Но это еще что! А вот мама надела ярко красное легкое платье и приколола белую розу в свои черные волосы. Вот это красиво!
Пошли на пристань встречать гостей.
Пристань всегда немного качается. Гуля зажал в ладошку несколько мелких камешков и бросает их в воду. Отчего это вода около пристани совсем прозрачная и бесцветная, а дальше вся голубая и так сверкает острыми блестками, что глазам даже больно? Отчего круглые белые облачка на небе выбрасываются снизу со всех сторон, а ветра нет совсем, ни с одной стороны? Отчего лес на другой стороне реки совсем синий, а деревья всегда зеленые? А рыбки живут где-нибудь или всегда все плывут и плывут?
Пароход пришел большой, белый. К берегу побежали волны, все крупней и крупней, с белыми гребнями. Закачались лодки с рыболовами, заплясали бревна сплавного леса. Отчего, когда пароход кричит, другой отвечает откуда-то издалека, издалека? Всегда говорят, что это эхо. Это какое эхо?
Гостей приехало много. Мама, должно быть, очень рада, что ей привезли много конфет, все смеется. Самое лучшее, что приехал папа.
Гуля дал ему руку и пошел с ним вперед.
— Видишь, я в новом костюме.
— Вижу. Но ты сейчас запачкаешься и будешь грязный.
— Какой ты смешной, папа, — я не маленький. Правда, хорошо, когда именины? Ты любишь?
Папа, кажется, не очень любит. Он такой желтый, худой, борода у него совсем плохенькая, точно белая мочалочка приклеена к подбородку. Гуля ее всегда дергал, когда папа носил его на руках. Ноги тонкие, длинные, на руках жилы, как веревочки, на шее шишка. Все это так и должно быть и все это очень хорошо.
Гуля доволен.
— Хорошо ехал? Ел миндальное пирожное?
— Нет, пирожного не ел, а ехать было приятно.
— Что же ты? Я бы съел.
— A я пиво пил. Ты бы пива выпил?
— Нет, папа, не хочется.
Гуля говорит это с виноватой, ласковой улыбкой, точно боясь обидеть отца своим отказом.
Он знает, что папа любит пиво и не только пиво, а многое другое. «Все, кроме керосина», — как-то сказал он сам при Гуле. Гуля потом долго думал: «А чернила? А хинную воду? A помои?» Больше ничего жидкого он придумать не мог.
Когда папа пьет, мама сердится, и тогда Гуле становится очень скучно. Он не понимает, что они говорят, почему ссорятся, но сидеть с ними больше нельзя и приходится уйти в детскую. А вдруг без него мама обидит папу. Что тогда? Один раз уже обидела, и тогда папа собирался куда-то уехать. Гуля даже ночью вскакивал и спрашивал няню:
— Папа не уехал?
— Куда ему ехать? Спит. Спи и ты.
— Честное слово, не уехал?
— Ну, вот, буду я тебе еще божиться по ночам. Перебудоражили ребенка, даже сон весь раздребезжали.
От пристани до дачи недалеко. На балконе уже накрыт длинный стол, другой стол с закуской в столовой. Мама с гостями отстала, a папа с Гулей пришли первые.
— Я тоже помогал накрывать, — хвастается Гуля. — Не веришь? Я все салфетки сам принес, и только няня раскладывала, потому что я коронкой не умею. А когда гости, надо коронкой. А почему, папа, так надо?
Папа быстро оглядывает стол с закуской, оглядывается на дверь и наливает рюмку водки.
— А я-таки проголодался, — говорит он.
— A я уж пообедал, — вздыхает Гуля. — Мне суп дали и котлетку. Мороженое будет, а потом дыня, а мне нельзя: у меня живот болит.
— Плохо, брат, твое дело.
На балкон входят гости вместе с мамой, a папа быстро скрывается в коридор.
Тетя Аня берет маму под руку, отводит ее немного в сторону, как раз туда, где стоит Гуля, и спрашивает ее шепотом:
— Это тебе был сюрприз?
— Какой?
Мама удивлена.
— Что твой муж с нами приехал?
Лицо мамы сразу становится строгим.
— Ужасно! Сам говорил, что ему будет невозможно… по службе… Я была спокойна, позвала… И вот! Опять эта мука.
— Знаешь, он был удивлен, что мы все сюда едем! Вышло неловко.
— Я же скрыла, что… приглашаю. Сказала бы потом, что сама не ждала, что случайно…
Тетя Аня смеется, и мама, глядя на нее, тоже смеется, машет рукой и кричит гостям:
— Господа, закусить!..
Гуля идет в детскую. К его радости и удивлению, папа стоит у окна и смотрит в сад.
— Ты на мой огород? — спрашивает Гуля и вскарабкивается на подоконник. — Только это, папа, игрушечный. Я грядки сделал сам из песку, а морковки у кухарки взял и натыкал. Что ж, все-таки можно выдернуть и съесть. Хорошо?
— Хорошо, — говорит папа.
Гуля уже стоит на подоконнике и обнимает шею отца рукой.
— Морковку любишь? — спрашивает он и смеется.
— Отгадай, папа, загадку…
Он задает сперва одну загадку, потом другую и вдруг спохватывается:
— А обедать ты что же не идешь? Вот-так-так!
— Ну, пойдем вместе, — нерешительно говорит папа и отворачивается.
— Нельзя мне. Вот мой стул. Видишь? На чем я там сяду?
— Может быть и для меня там стула нет, — говорит папа. Гуля хохочет.
— Тебе высокий стул?.. Ты маленький?..
— Маленький, — серьезно отвечает отец. — Меньше меня нет. Ничтожный.
Он вдруг ловит Гулины руки и жадно целует.
— Мама тебе говорила, что я сегодня приеду?
— Нет.
— Она… ничего не говорили… про меня?..
— Нет.
— А ты… рад мне?
— Да, да!..
Няня открывает дверь и спрашивает:
— Батюшка, что же вы кушать-то? Сели.
— Сели? — удивляется папа и смеется. — А не все еще съели? Прибор-то мне оставили?
— Как же, батюшка! И шутник наш барин!
— Идем, Гуля! — решительно говорит папа. — Ты сядешь ко мне на колени. Только, чур, ничего не просить.
— Иди, Гулюшка! — говорит няня. — Одному тебе, что ли, здесь сидеть? Мне у стола смотреть велено. Иди с папой.
Гуля сидит у папы на коленях за длинным столом и пожимает плечами. Он всегда пожимает, плечами, когда ему что-нибудь неприятно или когда он конфузится. Рядом с ним сидит тетя Аня. Гуле почему-то не хочется на нее глядеть и не хочется с ней говорить. Ему даже кажется сегодня, что она очень некрасивая, толстая и все к нему лезет.
— Какой ты сегодня нарядный!
— Тебе жарко летом с этими локонами?
— Ты должен меня занимать: ты мой кавалер.
Мама сидит прямо против него. Она очень веселая, все смеется и разговаривает; но она очень далеко, потому что стол длинный, и как будто даже не замечает, что они пришли и сидят. Гуля закричал ей один раз:
— Мама, мама!.. Я здесь. Я ничего не буду просить, а ты мне только скажи, что можно. Что можно?
Она не слыхала и не ответила.
Подают зеленые щи. Гуля зеленых щей не любит. Но в тарелке плавает что-то странное.
— Это что такое, папа?
— Лед.
— Холодный? А зачем в щи лед?
— Это не щи, а ботвинья, глупый.
Тетя Аня смеется.
— Ты кого больше любишь: папу или маму?
— Всех, — говорит Гуля и пожимает плечами.
— Нет, скажи, кого больше?
— Папу и маму.
— Вот глупый! Кого-нибудь любишь же больше?
— Обоих больше…
— Не хочешь сказать! — возмущается тетя Аня.
— Не надо этого спрашивать, — спокойно говорит отец, — такой вопрос для ребенка мучителен.
— Для детей нет мучительных вопросов. В этом прелесть их возраста.
— Вы ошибаетесь, — говорит отец. — Это ужасно, но вы ошибаетесь.
— Я знаю детей. У меня самой пятеро.
— Можно иметь их еще больше, и все-таки не знать.
Гуля не очень понимает, о чем они говорят, но ему очень хочется взять и высунуть язык тете Ане. Зачем она спорит с папой и щурит глаза, точно какая-то злая кошка? Но он только вздыхает. Он воспитанный мальчик: чего нельзя, того нельзя. Папа и тетя Аня продолжают спорить, но папа говорит спокойно и вежливо, а тетя сердится и неприятно смеется.
— А пример нужен? — спрашивает тетя.
Отец не понимает.
— Какой пример?
— Ну, какой? Если вы такой прекрасный отец и воспитатель, вы, конечно, хотите служить примером вашему сыну?
— Кто из нас годится в пример! — задумчиво отвечает отец.
— Вот как!
— Но пример может быть дурной, а влияние хорошее. Да, я в это верю.
— Утешительно!..
Отец протягивает руку, берет первую попавшуюся бутылку, но сейчас же опять ставит ее на стол. Рука у него дрожит.
— Не то вино, которое вы хотели? — спрашивает тетя Аня. — Я вам передам…
— Нет, не надо, благодарю вас.
Гуле скучно. Он облокачивается о стол и смотрит на маму. Все смеется, говорит, а о нем точно забыла. Может быть, все не видит, что он тут сидит? Кажется, он не шалил и не капризничал, костюм не запачкал, а так скучно, как будто мама сердится. Даже немножко плакать хочется.
— Мама, мама!.. Да мама же! — кричит Гуля.
— Что тебе? — спрашивает тетя Аня.
— Я маму.
— Ты, кажется, капризничаешь. Ну, скажи мне, что тебе нужно.
— Маму.
— Упрямый мальчишка!
Отец проводит рукой по его голове.
— Иди к ней сам, Гуля. Иди.
Гуля идет. Идет медленно, точно нехотя, вдоль всего стола, а к нему поворачиваются, ему улыбаются лица гостей, и он боится, что его поймают, станут целовать или сделают ему еще что-нибудь неприятное, и он сторонится и косится.
Наконец мама!
— Мамочка, мне можно немножко винограда? Одну ягодку!
— А, вот зачем ты пришел? За одной ягодкой?
Гуля прижимается к ней и чувствует, как прекрасно пахнет ее платье, какая она вся мама, вся его любимая. Так приятно потереться щекой об ее руку.
— А ты кого больше любишь: папу или маму? — спрашивает гость, который сидит около мамы.
— Папу! — отвечает мама и отнимает от него свою руку. — Когда отец дома, я для него не существую.
— Так любит отца? — удивляется гость.
— За виноградом пришел, — продолжает мать и слегка отталкивает его от себя.
— Слушай, кавалер: я тебя не понимаю, — говорит гость и протягивает руку, чтобы поймать его. Но Гуля вывертывается и опять прижимается к матери. Она вдруг наклоняется и целует его в волосы.
— Нет, он и маму любит. Ну, посиди теперь со мной.
Сразу становится легко и весело.
— Мама, правда, когда я был маленький, я говорил: я не люблю этих дрянских щов?
Все смеются, и Гуля смеется, и вдруг начинает так вертеть головой, что все его локоны прыгают и развеваются.
Но вот начинается самое интересное: горничная и няня наливают в бокалы вино, и только нальют немного, как оно закипит и пена пойдет через край.
— Отчего это, мама? Это какая пена? А где она теперь? Она растаяла? Это какой квас?
Вдруг все встали и пошли к маме и Гуле. Поднялась суматоха, смех, шутки, и мама тоже встает, ставит Гулю на пол, так что ему уже ничего не видно, и он только чувствует, что на его голову каплет. Но и к нему наклоняются, требуют, чтобы и ему дали бокал, чтобы чокаться, и кто-то поднимает его на стул и держит, чтобы он не упал. Тогда он видит папу. У папы лицо уже не желтое и не скучное; видно, что ему тоже очень весело и что он теперь рад, что мамины именины. Он тоже видит Гулю и радостно кивает ему и подмигивает.
— Соня! — громко говорит он, останавливаясь перед мамой. — Соня, я хочу…
Он высоко поднимает бокал, но рука его так дрожит, что вино начинает плескаться. Мама быстро отворачивается от него и становится к нему спиной, чокаясь с другими. Папа опускает руку и улыбается. Он пробует зайти с другой стороны, но всегда случается так, что мама в эту минуту поворачивается к нему спиной. Все расходятся по местам, и папа тоже идет назад.
Гуля смотрит, как едят мороженое, дыню, фрукты, конфеты, как пьют кофе и ликеры, сам грызет бисквит и вздыхает. Отчего все вкусное нельзя? Отчего мама знает, что у него болит живот, если у него ничего не болит?
Тетя Аня подходит к маме и шепчет ей на ухо:
— Усаживай скорее лишних играть в винт и идемте в лес, за грибами.
— Да, ведь, и он пойдет, — говорит мама и морщится. — Какое удовольствие? За обедом он опять пил…
— He пойдет! А если вздумает, оставь его дома, и все.
— Я пойду, — говорит Гуля.
— Куда? — в один голос спрашивают мама и тетя.
— С вами. В лес. И с папой.
— Спать тебе скоро, — поспешно говорит мама. — Какие глупости! В лесу скоро будет темно.
Она встает, и все встают из-за стола, и опять толкотня, суматоха, поцелуи, смех, шутки.
На площадку около балкона уже тащат ломберные столы; гости идут вниз с чашками и рюмками в руках; няня несет туда же стулья, а мама стоит на лестнице, распечатывает колоду карт и распоряжается, что и куда ставить.
— He хотят меня брать в лес, — говорит Гуля папе и садится рядом с ним на садовую скамейку. Чтобы сесть, он сперва упирается на сиденье ладонями, поднимается на руках и, усевшись на краешек, долго забирается вглубь, вытирая штанишками доски.
— В лес? — удивляется папа. — Кто идет?
— Все. Только лишние в карты. Это кто лишние?
Сосед папы хохочет.
— Очевидно, что я лишний, — говорит он и машет рукой с сигарой и картой. — Так «лишние», говоришь? Уж не лишний ли и ты, брат? Садись-ка с нами. А?
Его зовут от ломберного стола, а он, все еще смеясь, тяжело встает и уходит.
Папа улыбается, щурится, и его борода мочалочкой смешно трясется.
— Зачем играют в карты, папа? — спрашивает Гуля. — Такие большие, а играют. Ты не хочешь играть?
— Нет, не хочу, — отвечает папа, но, он о чем-то думает, и Гуле заметно, что разговор его не интересует.
— Ты отчего не хочешь? Не любишь, или не умеешь? Это как надо уметь?
Чтобы привлечь внимание папы, он дотягивается рукой до его лица и поворачивает это лицо к себе.
— Да, не умею. Ну, иди теперь, Гуля, к няне. Иди.
Но к скамейке быстро направляется мама, подходит к папе и говорит поспешно и тихо:
— Мы хотим немного пройтись… Ты, конечно, останешься? Неловко… Распорядись, если что нужно: чаю или сельтерской… Хорошо?
Папа глядит на нее и молчит.
— Хорошо? — нетерпеливо повторяет она. Она так спешит, что даже не глядит ни на кого и от нетерпения топает ногой.
— А если бы я не приехал, кого бы ты оставила распоряжаться? — спрашивает отец.
— Я бы сама не пошла, — быстро отвечает она. — Ну?
— Нет, ты пошла бы… Ты побежала бы, Соня. Этот обед, этот туалет… И вся ты такая тревожная, радостная и несчастная…
— О, Господи! — с отчаянием говорит мама.
— Могу ли я сказать тебе: иди?
У мамы сразу делается злое лицо.
— Несчастная, да! — шепчет она. — Да… О, да! Хотя бы сегодня ты не мучил меня своей ревностью. Хотела без тебя… Мечтала… Когда мне было весело? Все пропало!
— Все пропало! — повторяет папа.
Мама наклоняется, и лицо ее белое, как роза в ее волосах.
— Я уйду, а ты останешься. Хорошо?
— Я не могу сказать тебе: иди.
— Ты останешься?
Она наклоняется еще ближе, и с некрасивым от ненависти лицом шепчет ему еще несколько слов и сейчас же поворачивается и бежит. Ее легкое красное платье развевается, как огонь.
Гуля кричит ей:
— Мама, Мама!
Но она уже не слышит.
Гуля вскакивает, отбегает в сторону и возвращается к папе с белой розой в руке.
— Это мама потеряла, — говорит он и нежно ласкает цветок своими пальчиками. — Отчего, папа, цветы пахнут? Где они пахнут? Это листочки у них пахнут?
Папа опустил голову и молчит. Папироса дрожит в его руке.
— Я хочу мороженого! — вдруг капризно заявляет Гуля, а глаза его печальны и быстро наполняются слезами. — Папа, слышишь: я хочу мороженого!
Он бросается грудью на колени отца, прячет лицо и бьет ногами по песку.
Отец не удивлен и не сердится. Он с трудом как бы отодвигает свои мысли, глядит на мальчика вдумчивым, сострадательным взглядом, приподнимается и притягивает его к себе.
— Пойдем искать няню. А когда мама вернется, она придет тебя поцеловать.
Гуля уже очень давно лежит в кровати, но не спит. Временами он дремлет, но скоро опять просыпается и широко раскрывает глаза. Рядом с кроваткой на стуле сидит папа, облокотился, положил голову на раскрытую ладонь и не шевелится. В комнату доносятся шум, смех, голоса… Это еще веселятся гости. Пели, танцевали, а теперь сели ужинать, и няня опять служит за столом.
Мама давно вернулась и забежала к Гуле. Но она опять спешила; поцеловала не так, как надо, забыла поправить подушку, не присела ни на одну минутку.
Разве это мама? И зачем она опять все смеется, все смеется, так, что и здесь слышно? И еще слышно было, как она бежала по саду под окнами, а ее кто-то ловил.
— Папа? — зовет Гуля. — А ты чего не ужинаешь? Не хочешь?
— Не хочу, — тихо отвечает папа.
— Ты папа, сегодня не уедешь? Завтра уедешь?
— Завтра.
— А гости когда уедут? Им еще ужинать надо, а потом что?
— Не знаю.
— Должно быть, еще кофе, — со вздохом догадывается Гуля.
— Папа, тебе у меня не скучно?
— Нет, милый.
Гуля долго молчит, возится, вертится.
— А то иди, — лицемерно разрешает он, — и тогда уж ты с гостями, а маме скажи, чтобы она ко мне на минуточку, на минуточку… на одну…
Ho папа точно не слышит. Уж не заснул ли он?
Гуля встает и заглядывает ему в лицо. А вдруг обиделся, что Гуле хочется маму?
— Это что? — спрашивает он.
У папы худое, бледное, печальное и ласковое лицо. Нет, он не обиделся! Даже улыбается. Гуля на радостях тоже смеется.
— У мамы здесь родинка, — говорит он и показывает место на отцовской щеке.
И они глядят друг на друга любящими и тоскующими глазами.
Зачем она там так смеется?
Вдруг мамин голос совсем близко в коридоре.
— Неправда… У меня в комоде, — говорит она кому-то и входит в свою комнату, рядом.
Папа быстро встает и отворяет дверь.
— Вот, возьмите, — говорит мама, и уже видно в открытую дверь, соединяющую комнаты, что она передает что-то горничной.
— Мама! — кричит Гуля. Но дверь уже затворилась за папой.
Гуля сидит и прислушивается: что они там? Говорят, говорят… Кажется, мама смеется? Нет, кажется, плачет…
— Ты приехал шпионить… Ты знал, что приедешь. И я знала. Да, да! Нет у меня уж нет ни терпенья, ни жалости. Ничего нет!
— С тех пор, как ты любишь?
— С тех пор, как ты замучил меня своей ревностью. Ты был умный, милый, мягкий, чуткий человек. Теперь ты невыносим… Что осталось?
— А как ты себя вела сегодня? Мне было стыдно…
Мама хохочет.
— Ты приехал шпионить… Так вот… Так вот…
Они говорят у самой двери. Все слышно.
— Нет, пожалей меня еще, — говорит папа. — Соня, если я виноват перед тобой, прости! Я знаю, тебе противно, что я стал пить, но и пить я стал тогда, когда я слишком… несчастлив. Я люблю тебя и я боюсь тебя. Я чувствую как ты уходишь от меня, уходишь.
Мама вдруг вскрикивает странным голосом:
— Боже мой! Я так не могу! Ну, что же мне делать? Пойми ты, что это одна мука… Никогда легче не будет, никогда! Я рада, когда не люблю тебя…
— Соня! — зовет папа измученным голосом. — Соня!
Но мама уже выбежала в дверь, в коридор.
Рядом в комнате тихо, как будто никого нет, а в столовой кричат, хохочут и двигают стульями. Где же папа?
Гуля сидит в своей кроватке и испуганно оглядывается.
Разве можно понять, о чем они там говорили?
Но как страшно! Как скучно! Кто же кого обидел? И теперь все ушли, а Гуля один. Может быть, теперь уже никогда никто не придет?
Тоскливо кричит пароход где-то далеко на реке, и, точно в ответ ему, Гуля начинает тихо, протяжно плакать. Он никого не зовет, он просто плачет, потому что ему не спится, потому что ему скучно. Просто скучно.
