Словесность (Новиков-Прибой)
| Словесность |
| Дата создания: 1912, опубл.: 1917[1]. Источник: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в 5 томах. — М.: Правда, 1963. — Т. I. — С. 119—125. |
Смеркалось. Наш флотский экипаж осветился огнями.
Мы, новобранцы, только что кончили занятия с ружейными приемами. Переутомились, в руках и ногах замечалась дрожь. Хотелось отдохнуть, но уже пробило пять часов, просвистала дудка дежурного по роте, а вслед за нею раздалась команда:
— На словесность!
Все новобранцы нашего взвода, в котором насчитывалось сорок человек, бросились по этой команде к месту учения, молча рассаживаясь по передним койкам. Стало тихо. Только на дворе выла вьюга, залепляя снегом окна. Со стены, увешанной разными правилами и инструкциями, сурово смотрел на нас портрет какого-то адмирала.
Пользуясь отсутствием инструктора, новобранцы озирались кругом, но робко и нерешительно. Лица у всех были пасмурны, в глазах отражалась гнетущая тоска. Жизнь казалась постылой и бессмысленной.
Рядом со мной уселся новобранец Капитонов, рослый парень, угловатый, с приплюснутым книзу лицом. Он согнулся, съежился, словно стараясь быть незаметным. Тяжело ему было на службе. Выросший в деревне, не видавший никогда города, он совершенно растерялся, попав в чуждую ему обстановку. Военное искусство давалось ему с невероятным трудом. В особенности он никак не мог усвоить словесности, которая для него, неграмотного, была какой-то непостижимой мудростью. Не проходило ни одного дня, чтобы он не подвергался за нее жестокому наказанию. И запуганный, задерганный, забитый, он иногда производил впечатление почти идиота.
У нас с ним был один шкаф, разделявший в заднем ряду наши койки; вместе мы пили чай, вместе ели те закуски, какие приходилось иногда покупать в лавках. По вечерам, беседуя с ним, я подбадривал его, помогал ему разобраться в уставе, заступался за него, когда над ним начинали смеяться другие новобранцы. Он относился ко мне с большой любовью.
Пришел наконец инструктор Храпов. Сухой, но широкоплечий и жилистый, он обладал большой физической силой. Это был один из стрелков, которые, пройдя армейскую школу, считаются лучшими специалистами по строевому учению. Он с важно надутым видом уселся против нас на стуле.
Лицо его, усеянное веснушками, было полно самоуверенности, большие усы ощетинились.
На этот раз он казался нам особенно злым. Дело в том, что утром, понадеявшись друг на друга, никто из новобранцев не принес ему чаю. Это его взорвало. Желая нас наказать, он приказал привязать к чайнику длинный шпур, а мы все, сорок человек, ухватившись за него, отправились на кухню за чаем. Шли в ногу, распевая:
Дулась, дулась, перевернулась,
Перевернулась и согнулась
В три дуги, дуги, дуги.
А он, сопровождая нас, командовал:
— Ать! Два! Не жалей глоток! Левой! Правой!
Потом целый день он мучил нас строевым учением.
С появлением перед нами Храпова все новобранцы точно замерли: они сидели неподвижно, неестественно выпучив на него глаза.
Хмурясь, инструктор окинул нас взглядом и раскрыл перед собою военно-морской устав.
— Наливайко! — крикнул он, заставив всех вздрогнуть.
— Чего изволите, господин обучающий? — вскочив, откликнулся белобрысый и юркни хохол.
— Что такое канонерская лодка?
Наливайко ответил на это более или менее сносно.
— Садись.
Храпов начал обращаться к другим новобранцам. На присяге несколько человек срезалось.
— Макаки сингапурские! — выругался он, но, к удивлению всех, никого не ударил.
Он прочитал несколько параграфов из устава и начал объяснять их своими словами:
— Примерно, присяга… Раз дали ее, значит, баста: вы уже с головой и потрохами принадлежите царю-батюшке. Не ропщи, стало быть, ни на что. Голод, холод переноси. Потому как это — военная служба, а не свадьба…
Он продолжал дальше в том же духе, выпаливая несуразные слова, а вам казалось, что кто-то молотком бьет по голове, вышибая из нее все мысли.
— Поняли, головотяпы, что я говорил? — закончил Храпов, окидывая всех взглядом серых глаз.
— Так точно, господин обучающий! — ответили новобранцы хором.
— А теперь… Эй, ты, морда теркою, повтори то, что сказал я вам, — обратился он к новобранцу Быкову, у которого лицо было изрыто оспою.
Тот вскочил, зашевелил толстыми губами, но ничего не ответил.
— Я от тебя ответа жду, а ты, точно корова, только жвачку жуешь…
— Так что, окромя государя, часовой никому не должен отдавать винтовки… — брякнул наконец Быков и сам испугался.
— Вот те на! — вскрикнул Храпов, хлопнув рукою по бедру. — Полюбуйтесь на этого молодца, — ядовито улыбаясь, обратился он к нам. — Ты ему про мачту-грот, а он себе палец в рот. О чем я вчера говорил, он мне сегодня повторяет, как есть бревно! А ведь, ежели правильно рассудить, должен быть бы умным парнем, Гляньте-ка на его рожу: сам черт на ней арифметику выписал.
Он повернулся к Быкову и, склонив голову набок, лукаво прищурил один глаз.
— У тебя баба есть?
— Никак нет.
— А матка?
— Есть.
— Где?
— В деревне осталась.
— Ты, может, по маткиной сиське соскучился, дитятко родимое, а?
Новобранец стыдливо потупился.
— Я тебя выправлю! — сказал Храпов и кулаком ударил новобранца в подбородок так, что у того щелкнули зубы.
Инструктор, пытливо осмотрев всех, остановил свой взор на Капитонове.
— Кто у тебя экипажный командир?
Мой сосед вздрогнул и рванулся с койки, точно кто-нибудь его толкнул.
— Его высокоблагородие капитан первого ранга… ранга… Борщей.
— Брешешь!
Капитонов назвал еще несколько фамилий.
— Молчи уж! — оборвал его Храпов. — Недорубленный! Послушай вот, что тебе Стручок скажет.
Новобранец, метко прозванный такой кличкой, тонкий и высокий, со всегда согнутой спиной, пользовавшийся у инструктора особой милостью, ответил почти скороговоркой:
— Его высокоблагородие капитан первого ранга Капустин, господин обучающий!
— Молодец, Стручок.
— Рад стараться, господин обучающий.
— А ты, кукла заморская, поди сюда! — крикнул инструктор на Капитонова.
Зная, зачем его зовет Храпов, новобранец приближался медленно, дико озираясь, точно ища себе спасения.
Инструктор постучал кулаком по его голове, потом по своей табуретке, прислушиваясь при этом одним ухом, посмотрел на нас и заявил:
— Одинаковые звуки получаются…
Услышав приказание нагнуть голову, новобранец сделал и это покорно и безмолвно.
— Я тебе на шею пластыри приложу.
При каждом ударе по шее Капитонов тыкал головою вниз, точно огромная птица, клюющая свою находку. Раза два он падал на колени, поднимался и снова становился в прежнюю позу.
Возвращаясь на свое место, он в довершение всего зацепился за чьи-то ноги и сильно споткнулся.
— Тюлень! — рявкнул ему вслед Храпов.
Словесность продолжалась. И чем дальше она шла, тем злее становился инструктор. Горячась, он потрясал в воздухе кулаками. Те, кто на чем-нибудь сбивался, подвергались наказаниям, какие только приходили ему в голову.
Спустя полчаса у двоих были окровавлены лица, трое стояли на матросских шкафиках, выкрикивая:
— Я — дурак второй статьи!
— Я — дурак первой статьи!
— Я — глуп, как пробка!
В то же время один новобранец, засунув голову в печку и называя свою фамилию, повторял слова инструктора:
— У Пудеева кобылья голова… Он словесности не знает.
И к каждой фразе прибавлял самую гнусную матерщину.
Дошла очередь и до меня.
— Что такое знамя?
На это я ответил без малейшего затруднения, так как весь устав вызубрил наизусть.
Приказано было сесть.
Храпов снова взялся за Капитонова.
— А теперь ты повтори, что он сказал.
Капитонов весь встрепенулся.
— Знамя, господин обучающий, есть… — моргая глазами, быстро заговорил было он и сразу осекся. — Знамя… хоругва…
— Ну? — не отставал от него Храпов, глядя ему в лицо.
Капитонов, напрягая мысль, морщил лоб. Губы его вдруг посинели, в глазах светился животный страх. Наконец, сокрушенно мотнув головою, он забормотал что попало:
— Потому живот не жалея… Святая хоругва… До последней крови… Часовой…
— Стой ты, дубина стоеросовая! — остановил его Храпов. — Ну, чего ты мелешь? Нет, измучился я с тобою совсем. Хоть кулаки мои пожалей: отбил я их о твою дурацкую башку. А все без толку. Тебя, видно, учить, что на лодке по песку плавать…
И, не желая затруднять себя больше, он обратился ко мне:
— А ну-ка смажь ему разок по карточке. Да хорошенько, смотри!
Я отказался выполнить такое приказание.
Храпов стиснул зубы. Лицо у него стало багровым. Сверкая глазами, он несколько секунд смотрел на меня молча, а затем строго приказал:
— Капитонов! Если он не того, то ты ему пару горячих привари!
— Слушаюсь, господин обучающий! — ответил тот, оборачиваясь ко мне.
Не успел я произнести ни одного слова, как по моему лицу раздались один за другим два сильных удара. Голова моя сначала мотнулась в одну сторону, а затем — в другую. Из глаз посыпались искры. В ушах зашумело.
— О мерзавец! За что ты меня ударил? — задыхаясь от негодования, крикнул я в диком исступлении. Сердце бурно забилось. Я задрожал весь. Все мое существо охватило безумие и неумолимое желание броситься на Капитонова, рвать его, рвать до тех пор, пока не истощатся последние силы, но это продолжалось одно лишь мгновение, а затем я беспомощно свалился на койку. Что было со мной дальше, — я ничего не помню.
………………………
В этот вечер я долго бродил по двору, осыпаемый холодным снегом, с болью в голове и с горечью в сердце.
Время приближалось к полуночи, когда я вернулся в камеру. Газовые рожки, наполовину привернутые, горели слабо. Кругом было сумрачно. Новобранцы, утомившись от работ и учебных занятий, крепко спали. Дремал и дневальный, привалившись к стене около дверей. Воздух был тяжелый, спертый, пахло прелыми онучами. Я прошел к своей койке и начал раздеваться.
Капитонов еще не спал. Опустив голову, он сидел на своей койке, убитый и жалкий. Лицо его сделалось темным, взор неподвижно устремился в одну точку. Заметив меня, он повернулся в мою сторону.
— Брат, прости… — еле слышным, дрожащим голосом произнес он, не глядя на меня, и по его щекам крупными каплями неудержимо покатились слезы. — Ей-богу, не знаю — как это я… Никогда больше… никогда… Бей меня… Сколько хочешь бей… Только прости…
Дальше он не мог говорить. Голос его оборвался и замер в глухом рыдании. Он опустился передо мной на колени, тыкаясь головою в мои ноги. И только видно было, как вздрагивало его большое тело, да слышались прерывистые всхлипывания…
Примечания
[править]- ↑ Рассказ написан в 1912 году. Впервые опубликован в сборнике «Морские рассказы», выпущенном в 1917 году Книгоиздательством писателей в Москве, и позднее входил во все переиздания сборника.