жію и ходить три раза въ недѣлю къ господину Дюнану (Dunant), тогдашнему пастору нашей французской реформаторской церкви. Я былъ единственнымъ человѣкомъ въ домѣ не исповѣдующимъ католицизма, что служило мнѣ не малымъ препятствіемъ к тому, чтобы расположить всѣхъ въ мою пользу, и дѣлало мнѣ много непріятностей. Я старался быть полезнымъ, дѣлалъ все возможное, чтобъ помогать хозяину моему, не имѣвшему помощниковъ въ работахъ, которые давались ему от двора, и такъ какъ онъ очень любилъ веселиться, то весьма радъ былъ, что я оказался в состояніи помогать ему уже со второго года ученія. Цѣлыя девять лѣтъ, въ теченіе которыхъ я оставался у него, онъ почти уже ровно ничего не дѣлалъ. Окончивъ работы, которые я исправлялъ за моего хозяина днемъ, я просилъ у него позволенія работать немного и на себя, что́ доставляло мнѣ средства на мои маленькіе личные расходы и увеселенія.
Пять лѣтъ я уже пробылъ у него, когда случилась катастрофа, кокоторая чуть-чуть не принудила меня расстаться съ моимъ хозяиномъ. Это былъ человѣкъ чрезвычайно красивый, остроумный и забавный. Многіе иностранные господа зазывали его къ себѣ, а онъ никогда не отказывался отъ приглашеній, потому что любилъ играть и выпить, такъ же, какъ и другія удовольствія, такъ что онъ по цѣлымъ мѣсяцамъ проводилъ ночи въ кутежѣ, возвращаясь домой не раньше утра, а въ хмѣлю онъ былъ такой злой, что если заставалъ кого-нибудь въ домѣ спящимъ, звѣремъ накидывался на него, а если никого не находилъ, на комъ сорвать сердце, то бѣдную жену свою колотилъ кулаками до полусмерти. Мнѣ часто приходилось отправляться за нимъ съ фонаремъ и такъ просиживать въ ожиданіи его. Ни одинъ слуга не осмѣливался это дѣлать, боясь, чтобы хозяинъ его не поколотилъ, что непремѣнно и случалось. Когда онъ былъ хмѣленъ, онъ всегда находилъ предлогъ къ побоямъ. Однажды я не пошелъ за нимъ, оттого что мнѣ нездоровилось, а ждалъ его дома. Онъ возвратился въ четыре часа утра, разумѣется не в своемъ видѣ. Я одинъ не спалъ и, услышавъ шаги его по лѣстницѣ, пошелъ къ нему на встрѣчу со свѣчею. Лишь только онъ увидѣлъ меня, какъ принялся, по обыкновенію, ругаться. Я успокаивалъ его всякими доводами — напрасно. Я поспѣшилъ раздѣть его — у него была пѣна на губахъ отъ бѣ-
жию и ходить три раза в неделю к господину Дюнану (Dunant), тогдашнему пастору нашей французской реформаторской церкви. Я был единственным человеком в доме не исповедующим католицизма, что служило мне немалым препятствием к тому, чтобы расположить всех в мою пользу, и делало мне много неприятностей. Я старался быть полезным, делал все возможное, чтобы помогать хозяину моему, не имевшему помощников в работах, которые давались ему от двора, и так как он очень любил веселиться, то весьма рад был, что я оказался в состоянии помогать ему уже со второго года учения. Целые девять лет, в течение которых я оставался у него, он почти уже ровно ничего не делал. Окончив работы, которые я исправлял за моего хозяина днем, я просил у него позволения работать немного и на себя, что доставляло мне средства на мои маленькие личные расходы и увеселения.
Пять лет я уже пробыл у него, когда случилась катастрофа, кокоторая чуть-чуть не принудила меня расстаться с моим хозяином. Это был человек чрезвычайно красивый, остроумный и забавный. Многие иностранные господа зазывали его к себе, а он никогда не отказывался от приглашений, потому что любил играть и выпить, так же какъ и другие удовольствия, так что он по целым месяцам проводил ночи в кутеже, возвращаясь домой не раньше утра, а в хмелю он был такой злой, что если заставал кого-нибудь в доме спящим, зверем накидывался на него, а если никого не находил, на ком сорвать сердце, то бедную жену свою колотил кулаками до полусмерти. Мне часто приходилось отправляться за ним с фонарем и так просиживать в ожидании его. Ни один слуга не осмеливался это делать, боясь, чтобы хозяин его не поколотил, что непременно и случалось. Когда он был хмелен, он всегда находил предлог к побоям. Однажды я не пошел за ним, оттого что мне нездоровилось, а ждал его дома. Он возвратился в четыре часа утра, разумеется не в своем виде. Я один не спал, и, услышав шаги его по лестнице, пошел к нему навстречу со свечою. Лишь только он увидел меня, как принялся, по обыкновению, ругаться. Я успокаивал его всякими доводами — напрасно. Я поспешил раздеть его — у него была пена на губах от бе-
