сильно чувствуютъ и выражаютъ свои чувства: и зависть и жалость. Тутъ завидовать было нечему, такъ онѣ жалѣли. Пришли и куры-китаянки.
— Такой пѣвчей птички намъ ужъ не нажить! Она была почти что китаянка!—И онѣ всхлипывали; другія куры тоже, а утки ходили съ красными глазами.
— Сердце-то у насъ есть!—говорили онѣ.—Этого ужъ у насъ не отнимутъ!
— Сердце!—повторила Португалка.—Да, этого-то добра у насъ здѣсь почти столько же, сколько и въ Португаліи!
— Подумаемъ-ка лучше, чѣмъ бы набить зобы!—замѣтилъ селезень.—Это важнѣе всего! А если и разбилась одна шарманка, что-жъ? Ихъ еще довольно осталось на свѣтѣ!
сильно чувствуют и выражают свои чувства: и зависть и жалость. Тут завидовать было нечему, так они жалели. Пришли и куры-китаянки.
— Такой певчей птички нам уж не нажить! Она была почти что китаянка! — И они всхлипывали; другие куры тоже, а утки ходили с красными глазами.
— Сердце-то у нас есть! — говорили они. — Этого уж у нас не отнимут!
— Сердце! — повторила Португалка. — Да, этого-то добра у нас здесь почти столько же, сколько и в Португалии!
— Подумаем-ка лучше, чем бы набить зобы! — заметил селезень. — Это важнее всего! А если и разбилась одна шарманка, что ж? Их ещё довольно осталось на свете!
Когда же проявитъ свое существованіе Муза новаго вѣка, которую узрятъ наши правнуки, а, можетъ быть, и еще болѣе позднія поколѣнія? Какова будетъ она? О чемъ споетъ? Какихъ душевныхъ струнъ коснется? На какую высоту подыметъ свой вѣкъ?
Да можно-ли задавать столько вопросовъ въ наше суетливое время, когда поэзія является чуть-ли не помѣхой, когда ясно сознаютъ, что отъ большинства „безсмертныхъ“ произведеній современныхъ поэтовъ останется въ будущемъ много-много что-то вродѣ углевыхъ надписей, встрѣчающихся на тюремныхъ стѣнахъ и привлекающихъ вниманіе развѣ нѣкоторыхъ случайныхъ любопытныхъ?
При такомъ положеніи дѣлъ, поэзіи поневолѣ приходится принимать извѣстное участіе въ жизни, играть хоть роль пыжа въ борьбѣ партіи, когда люди проливаютъ кровь или чернила.
Это односторонній взглядъ, скажутъ многіе; поэзія не забыта и въ наше время.
Нѣтъ. Находятся еще люди, у которыхъ въ „лѣнивые понедѣльники“ просыпается потребность въ поэзіи; испытывая отъ голода духовное урчаніе въ соотвѣтствующихъ благородныхъ частяхъ своего организма, они посылаютъ слугу въ книжный магазинъ купить поэзіи—особенно рекомендуемой, на цѣлыхъ че-
Когда же проявит своё существование Муза нового века, которую узрят наши правнуки, а, может быть, и ещё более поздние поколения? Какова будет она? О чём споёт? Каких душевных струн коснётся? На какую высоту подымет свой век?
Да можно ли задавать столько вопросов в наше суетливое время, когда поэзия является чуть ли не помехой, когда ясно сознают, что от большинства «бессмертных» произведений современных поэтов останется в будущем много-много что-то вроде углевых надписей, встречающихся на тюремных стенах и привлекающих внимание разве некоторых случайных любопытных?
При таком положении дел, поэзии поневоле приходится принимать известное участие в жизни, играть хоть роль пыжа в борьбе партии, когда люди проливают кровь или чернила.
Это односторонний взгляд, скажут многие; поэзия не забыта и в наше время.
Нет. Находятся ещё люди, у которых в «ленивые понедельники» просыпается потребность в поэзии; испытывая от голода духовное урчание в соответствующих благородных частях своего организма, они посылают слугу в книжный магазин купить поэзии — особенно рекомендуемой, на целых че-
