остался при насъ! И что ему дѣлать въ Римѣ? Никогда-то намъ больше не свидѣться съ нимъ, хоть бы онъ и вернулся!.. Да онъ и не вернется, мое дитятко!
— Да, вѣдь, все это для его же счастья и славы!—уговаривалъ ее мужъ.
— Спасибо тебѣ, дружокъ!—отвѣчала жена.—Ты только говоришь такъ, а и самъ тому не вѣришь! И тебѣ такъ же горько, какъ мнѣ!
Такъ оно и было. Отцу и матери горько было разстаться съ сыномъ, а всѣ только и твердили: „Какое счастье выпало молодому человѣку!“
И вотъ, Георгъ простился со всѣми; отправился прощаться и на верхъ къ генералу. Генеральша не показалась,—у нея опять была мигрень. Генералъ же на прощанье разсказалъ молодому человѣку единственный свой анекдотъ о томъ, что́ онъ сказалъ принцу и что́ принцъ ему, а затѣмъ протянулъ Георгу два пальца.
Эмилія тоже подала Георгу ручку и смотрѣла какъ будто печальною, но самъ Георгъ былъ печальнѣе всѣхъ.
Время идетъ и въ дѣлѣ, и въ бездѣльѣ; время проходитъ одинаково, только не съ одинаковою пользой. Для Георга оно проходило съ пользою и совсѣмъ не казалось долгимъ, исключая тѣхъ минутъ, когда онъ вспоминалъ о своихъ. Какъ-то они тамъ поживаютъ всѣ—и нижніе, и верхніе? Положимъ, онъ получалъ изъ дома письма, а въ письма можно вложить многое, изъ нихъ льются въ сердце солнечные лучи, отъ нихъ же на сердце ложится тяжелая мгла. Такая мгла легла на сердце молодого человѣка, когда онъ получилъ письмо, извѣщавшее о смерти его отца. Мать осталась вдовой. Эмилія была для нея ангеломъ утѣшителемъ, спускалась къ ней въ подвалъ—писала мать—и сама устроила такъ, что должность привратницы осталась за вдовою покойнаго.
Генеральша вела дневникъ. Туда записывался каждый пріемъ, каждый балъ, на которыхъ она была, а также всѣ визиты знакомыхъ къ ней. Иллюстраціями къ дневнику служили карточки дипломатовъ и другихъ высокопоставленныхъ особъ. Генеральша гордилась своимъ дневникомъ, и онъ все росъ да росъ въ объемѣ съ теченіемъ времени—въ теченіе многихъ, многихъ дней, ми-
остался при нас! И что ему делать в Риме? Никогда-то нам больше не свидеться с ним, хоть бы он и вернулся!.. Да он и не вернётся, моё дитятко!
— Да, ведь, всё это для его же счастья и славы! — уговаривал её муж.
— Спасибо тебе, дружок! — отвечала жена. — Ты только говоришь так, а и сам тому не веришь! И тебе так же горько, как мне!
Так оно и было. Отцу и матери горько было расстаться с сыном, а все только и твердили: «Какое счастье выпало молодому человеку!»
И вот, Георг простился со всеми; отправился прощаться и наверх к генералу. Генеральша не показалась, — у неё опять была мигрень. Генерал же на прощанье рассказал молодому человеку единственный свой анекдот о том, что он сказал принцу и что принц ему, а затем протянул Георгу два пальца.
Эмилия тоже подала Георгу ручку и смотрела как будто печальною, но сам Георг был печальнее всех.
Время идёт и в деле, и в безделье; время проходит одинаково, только не с одинаковою пользой. Для Георга оно проходило с пользою и совсем не казалось долгим, исключая тех минут, когда он вспоминал о своих. Как-то они там поживают все — и нижние, и верхние? Положим, он получал из дома письма, а в письма можно вложить многое, из них льются в сердце солнечные лучи, от них же на сердце ложится тяжёлая мгла. Такая мгла легла на сердце молодого человека, когда он получил письмо, извещавшее о смерти его отца. Мать осталась вдовой. Эмилия была для неё ангелом утешителем, спускалась к ней в подвал — писала мать — и сама устроила так, что должность привратницы осталась за вдовою покойного.
Генеральша вела дневник. Туда записывался каждый приём, каждый бал, на которых она была, а также все визиты знакомых к ней. Иллюстрациями к дневнику служили карточки дипломатов и других высокопоставленных особ. Генеральша гордилась своим дневником, и он всё рос да рос в объёме с течением времени — в течение многих, многих дней, ми-
