бину, въ подземный Парижъ; не такъ она представляла себѣ „чудо“, но иностранцы отправились искать его въ подземельи и она послѣдовала за ними.
Желѣзная витая лѣстница была широка и удобна. Спускъ озарялся лампой; внизу, въ глубинѣ свѣтилась другая. И вотъ, путники очутились въ лабиринтѣ безконечно-длинныхъ, перекрещивающихся сводчатыхъ корридоровъ. Здѣсь видны были, словно въ матовомъ зеркалѣ, всѣ парижскія улицы и переулки; на углахъ можно было прочесть ихъ названія; каждый домъ имѣлъ здѣсь свой нумеръ, основанія домовъ какъ будто вростали въ эти пустынныя мощенныя панели, сжимавшія, какъ въ тискахъ, широкій каналъ, въ которомъ быстро струилась жидкая грязь. Повыше, по трубамъ, протекала свѣжая вода, а въ самомъ верху шла сѣть газовыхъ трубъ и телеграфныхъ проводовъ. Лампы были разбросаны въ большихъ разстояніяхъ другъ отъ друга и смахивали скорѣе на отраженія фонарей верхняго города. Иногда оттуда доносился глухой грохотъ; это проѣзжали надъ подземными люками тяжелыя дроги.
Куда же попала Дріада?
Вы, конечно, слышали о римскихъ катакомбахъ? Парижскія катакомбы имѣли съ ними лишь слабое сходство, да и то исчезло съ преобразованіемъ этого подземнаго міра въ „чудо нашего времени“—въ „клоаки Парижа“. Вотъ куда попала Дріада, а вовсе не на Марсово поле, не на всемірную выставку.
Вокругъ нея раздавались возгласы удивленія и глубокой признательности.
„Вотъ отчего“—услышала Дріада—„зависитъ жизнь и здоровье тысячъ и тысячъ живущихъ наверху! Да, наше время—время благодѣтельнаго прогресса!“
Вотъ какъ судили и рядили люди, но совсѣмъ иначе относились къ дѣлу искони обитавшія здѣсь твари—крысы. Эти пищали изъ щели старой стѣны такъ громко, ясно и понятно для Дріады.
Большая, старая крыса мужского пола, съ откушеннымъ хвостомъ, пронзительно излагала свои ощущенія, горькія впечатлѣнія и единственно-вѣрное мнѣніе, и всѣ члены ея семьи выражали одобреніе каждому ея слову.
— Меня просто тошнитъ отъ этого человѣческаго мяуканья, этихъ невѣжественныхъ рѣчей! Какъ же, отлично здѣсь стало: теперь тутъ и газъ, и керосинъ! Да я не ѣмъ ни того, ни дру-
бину, в подземный Париж; не так она представляла себе «чудо», но иностранцы отправились искать его в подземелье и она последовала за ними.
Железная витая лестница была широка и удобна. Спуск озарялся лампой; внизу, в глубине светилась другая. И вот, путники очутились в лабиринте бесконечно длинных, перекрещивающихся сводчатых коридоров. Здесь видны были, словно в матовом зеркале, все парижские улицы и переулки; на углах можно было прочесть их названия; каждый дом имел здесь свой номер, основания домов как будто врастали в эти пустынные мощённые панели, сжимавшие, как в тисках, широкий канал, в котором быстро струилась жидкая грязь. Повыше, по трубам, протекала свежая вода, а в самом верху шла сеть газовых труб и телеграфных проводов. Лампы были разбросаны в больших расстояниях друг от друга и смахивали скорее на отражения фонарей верхнего города. Иногда оттуда доносился глухой грохот; это проезжали над подземными люками тяжёлые дроги.
Куда же попала Дриада?
Вы, конечно, слышали о римских катакомбах? Парижские катакомбы имели с ними лишь слабое сходство, да и то исчезло с преобразованием этого подземного мира в «чудо нашего времени» — в «клоаки Парижа». Вот куда попала Дриада, а вовсе не на Марсово поле, не на всемирную выставку.
Вокруг неё раздавались возгласы удивления и глубокой признательности.
«Вот отчего» — услышала Дриада — «зависит жизнь и здоровье тысяч и тысяч живущих наверху! Да, наше время — время благодетельного прогресса!»
Вот как судили и рядили люди, но совсем иначе относились к делу искони обитавшие здесь твари — крысы. Эти пищали из щели старой стены так громко, ясно и понятно для Дриады.
Большая, старая крыса мужского пола, с откушенным хвостом, пронзительно излагала свои ощущения, горькие впечатления и единственно верное мнение, и все члены её семьи выражали одобрение каждому её слову.
— Меня просто тошнит от этого человеческого мяуканья, этих невежественных речей! Как же, отлично здесь стало: теперь тут и газ, и керосин! Да я не ем ни того, ни дру-
