забилась, какъ рыбка, треща крыльями сѣдла, выпростала переднія ноги, но не въ силахъ поднять зада, тотчасъ же замоталась и опять упала на бокъ. Съ изуродованнымъ страстью лицомъ, блѣдный и съ трясущеюся нижнею челюстью Вронскій ударилъ ее каблукомъ въ животъ и опять сталъ тянуть за поводья. Но она не двигалась, а, уткнувъ храпъ въ землю, только смотрѣла на хозяина своимъ говорящимъ взглядомъ.
— Ааа! — промычалъ Вронскій, схватившись за голову. — Ааа! что я сдѣлалъ! — прокричалъ онъ. — И проигранная скачка! И своя вина, постыдная, непростительная! И эта несчастная, милая, погубленная лошадь! Ааа! что я сдѣлалъ!
Народъ, докторъ и фельдшеръ, офицеры его полка бѣжали къ нему. Къ своему несчастію, онъ чувствовалъ, что былъ цѣлъ и невредимъ. Лошадь сломала себѣ спину, и рѣшено было ее пристрѣлить. Вронскій не могъ отвѣчать на вопросы, не могъ говорить ни съ кѣмъ. Онъ повернулся и, не поднявъ соскочившей съ головы фуражки, пошелъ прочь отъ гипподрома, самъ не зная куда. Онъ чувствовалъ себя несчастнымъ. Въ первый разъ въ жизни онъ испыталъ самое тяжелое несчастіе, несчастіе неисправимое и такое, въ которомъ виною самъ.
Яшвинъ съ фуражкой догналъ его, проводилъ его до дома, и черезъ полчаса Вронскій пришелъ въ себя. Но воспоминаніе объ этой скачкѣ надолго осталось въ его душѣ самымъ тяжелымъ и мучительнымъ воспоминаніемъ въ его жизни.
Внѣшнія отношенія Алексѣя Александровича съ женой были такія же, какъ прежде. Единственная разница состояла въ томъ, что онъ еще болѣе былъ занятъ, чѣмъ прежде. Какъ и въ прежніе годы, онъ съ открытіемъ весны поѣхалъ на воды за границу поправлять свое разстраиваемое ежегодно усиленнымъ зимнимъ трудомъ здоровье. И, какъ обыкновенно, вернулся въ іюлѣ и тотчасъ же съ увеличенною энергіей взялся за свою
