съ членами и предсѣдателемъ, какъ и обыкновенно, и сѣлъ на свое мѣсто, положивъ руку на приготовленныя передъ нимъ бумаги. Въ числѣ этихъ бумагъ лежали и нужныя ему справки и набросанный конспектъ того заявленія, которое онъ намѣревался сдѣлать. Впрочемъ, ему и не нужны были справки. Онъ помнилъ все и не считалъ нужнымъ повторять въ своей памяти то, что онъ скажетъ. Онъ зналъ, что, когда наступитъ время и когда онъ увидитъ передъ собой лицо противника, тщетно старающееся придать себѣ равнодушное выраженіе, рѣчь его выльется сама собой лучше, чѣмъ онъ могъ теперь приготовиться. Онъ чувствовалъ, что содержаніе его рѣчи было такъ велико, что каждое слово будетъ имѣть значеніе. Между тѣмъ, слушая обычный докладъ, онъ имѣлъ самый невинный, безобидный видъ. Никто не думалъ, глядя на его бѣлыя съ напухшими жилами руки, такъ нѣжно съ длинными пальцами ощупывавшія оба края лежавшаго передъ нимъ листа бѣлой бумаги, и на его съ выраженіемъ усталости на бокъ склоненную голову, что сейчасъ изъ его устъ выльются такія рѣчи, которыя произведутъ страшную бурю, заставятъ членовъ кричать, перебивая другъ друга, и предсѣдателя требовать соблюденія порядка. Когда докладъ кончился, Алексѣй Александровичъ своимъ тихимъ, тонкимъ голосомъ объявилъ, что онъ имѣетъ сообщить нѣкоторыя свои соображенія по дѣлу объ устройствѣ инородцевъ. Вниманіе обратилось на него. Алексѣй Александровичъ откашлялся и, не глядя на своего противника, но избравъ, какъ онъ это всегда дѣлалъ при произнесеніи своихъ рѣчей, первое сидѣвшее передъ нимъ лицо — маленькаго, смирнаго старичка, не имѣвшаго никогда никакого мнѣнія въ комиссіи, началъ излагать свои соображенія. Когда дѣло дошло до коренного и органическаго закона, противникъ вскочилъ и началъ возражать. Стремовъ, тоже членъ комиссіи и тоже задѣтый за живое, сталъ оправдываться, и вообще произошло бурное засѣданіе; но Алексѣй Александровичъ восторжествовалъ, и его предложеніе было принято, были назначены три новыя комиссіи, и на другой день
