знаешь, какъ я вышла замужъ. Я съ воспитаніемъ maman не только была невинна, но я было глупа. Я ничего не знала. Говорятъ, я знаю, мужья разсказываютъ женамъ свою прежнюю жизнь, но Стива… — она поправилась: — Степанъ Аркадьичъ ничего не сказалъ мнѣ. Ты не повѣришь, но я до сихъ поръ думала, что я одна женщина, которую онъ зналъ. Такъ я жила восемь лѣтъ. Ты пойми, что я не только не подозрѣвала невѣрности, но что я считала это невозможнымъ, и тутъ, представь себѣ, съ такими понятіями узнать вдругъ весь ужасъ, всю гадость… Ты пойми меня. Быть увѣренной вполнѣ въ своемъ счастіи, и вдругъ… — продолжала Долли, удерживая рыданія, — и получить письмо… письмо его къ своей любовницѣ, къ моей гувернанткѣ. Нѣтъ, это слишкомъ ужасно! — Она поспѣшно вынула платокъ и закрыла имъ лицо. — Я понимаю еще увлеченіе, — продолжала она, помолчавъ, — но обдуманно, хитро обманывать меня… съ кѣмъ же?.. Продолжать быть моимъ мужемъ вмѣстѣ съ нею… это ужасно! Ты не можешь понять…
— О, нѣтъ, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю, — говорила Анна, пожимая ея руку.
— И ты думаешь, что онъ понимаетъ весь ужасъ моего положенія? — продолжала Долли. — Нисколько! Онъ счастливъ и доволенъ.
— О, нѣтъ! — быстро перебила Анна. — Онъ жалокъ, онъ убитъ раскаяніемъ…
— Способенъ ли онъ къ раскаянію? — перебила Долли, внимательно вглядываясь въ лицо золовки.
— Да, я его знаю. Я не могла безъ жалости смотрѣть на него. Мы его обѣ знаемъ. Онъ добръ, но онъ гордъ, а теперь такъ униженъ. Главное, что меня тронуло… (и тутъ Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) его мучаютъ двѣ вещи: то, что ему стыдно дѣтей, и то, что онъ, любя тебя… да, да, любя больше всего на свѣтѣ, — поспѣшно перебила она хотѣвшую возражать Долли, — сдѣлалъ тебѣ больно, убилъ тебя. „Нѣтъ, нѣтъ, она не проститъ“, все говоритъ онъ.
