трагическаго. Въ нихъ есть романтическая прелесть, причиняющая намъ одновременно и боль и наслажденіе.
Въ его творчествѣ есть цѣлый рядъ другихъ образовъ, трагизмъ которыхъ тѣмъ ужаснѣе, что въ нихъ нѣтъ очарованія, они страшны и смѣшны въ одно и то же время, они несчастны и пошлы, это отбросы, покрытые плѣсенью, жалкіе поросли сточныхъ ямъ.
Всероссійскій Иванъ, у котораго изуродованы грубою силой не только челюсти, но и душа, и не только душа, а и все его избитое тѣло, такъ же пошлъ и такъ же ужасенъ, какъ поддерживаемые и скрываемые атмосферой мракобѣсія юбиляры и тріумфаторы, эти построители храмовъ и домовъ, подъ фундаментомъ которыхъ, какъ въ средніе вѣка, для крѣпости зданій заложены трупы замученныхъ людей. Рыдающій пьяный Зацѣпа, который, по слову князя Ивана,
„На милліонъ согрѣша, |
и „христовъ мужичокъ“ Ѳедоръ Шкуринъ, и краснорѣчивый Леонидъ, который взываетъ—
„О, Господи, удвой желудокъ мой, |
всѣ эти благородныя фигуры живутъ—чудится, что они вотъ тутъ между нами, и слова того же Леонида звучатъ горькимъ многолѣтнимъ остроуміемъ, когда онъ восклицаетъ—
„Что̀ за нелѣпость—крестьянинъ несѣченый? |
трагического. В них есть романтическая прелесть, причиняющая нам одновременно и боль и наслаждение.
В его творчестве есть целый ряд других образов, трагизм которых тем ужаснее, что в них нет очарования, они страшны и смешны в одно и то же время, они несчастны и пошлы, это отбросы, покрытые плесенью, жалкие поросли сточных ям.
Всероссийский Иван, у которого изуродованы грубою силой не только челюсти, но и душа, и не только душа, а и всё его избитое тело, так же пошл и так же ужасен, как поддерживаемые и скрываемые атмосферой мракобесия юбиляры и триумфаторы, эти построители храмов и домов, под фундаментом которых, как в средние века, для крепости зданий заложены трупы замученных людей. Рыдающий пьяный Зацепа, который, по слову князя Ивана,
«На миллион согреша, |
и «христов мужичок» Федор Шкурин, и красноречивый Леонид, который взывает —
«О, Господи, удвой желудок мой, |
все эти благородные фигуры живут — чудится, что они вот тут между нами, и слова того же Леонида звучат горьким многолетним остроумием, когда он восклицает —
«Что́ за нелепость — крестьянин несеченый? |