Пушкинъ—наше солнце, онъ гармоническое все, кудесникъ русской рѣчи и русскихъ настроеній, полнозвучный оркестръ, въ которомъ есть всѣ инструменты.
Лермонтовъ—звѣздная душа, родственная съ тучами и бурями, тоскующій поэтъ, которому грезились воздушные океаны, и съ которымъ говорили демоны и ангелы.
Тютчевъ—мудрецъ, проникшій въ слитные голоса стихій и впервые постигшій ночной обликъ великаго мірового Хаоса.
Фетъ—нѣжнѣйшій пѣвецъ неуловимыхъ ощущеній, воздушныхъ, какъ края вечернихъ облаковъ, и странно-прозрачныхъ, какъ тихія жуткія воды глубокаго затона.
Кольцовъ—возсоздатель народной пѣсни, выразившій прелесть степныхъ пространствъ.
Баратынскій—поэтъ душевнаго раздвоенія, художникъ философскихъ мгновеній.
Некрасовъ—первый посмѣвшій создать музыку диссонансовъ и живопись уродства, онъ—многослитный возгласъ боли и негодованія, мы съ дѣтства узнаемъ черезъ него, что есть тюрьмы и больницы, чердаки и подвалы, онъ до сихъ поръ говоритъ намъ, что вотъ въ эту самую минуту, когда мы здѣсь дышемъ, есть люди, которые—задыхаются.
Пушкин — наше солнце, он гармоническое всё, кудесник русской речи и русских настроений, полнозвучный оркестр, в котором есть все инструменты.
Лермонтов — звездная душа, родственная с тучами и бурями, тоскующий поэт, которому грезились воздушные океаны, и с которым говорили демоны и ангелы.
Тютчев — мудрец, проникший в слитные голоса стихий и впервые постигший ночной облик великого мирового Хаоса.
Фет — нежнейший певец неуловимых ощущений, воздушных, как края вечерних облаков, и странно-прозрачных, как тихие жуткие воды глубокого затона.
Кольцов — воссоздатель народной песни, выразивший прелесть степных пространств.
Баратынский — поэт душевного раздвоения, художник философских мгновений.
Некрасов — первый посмевший создать музыку диссонансов и живопись уродства, он — многослитный возглас боли и негодования, мы с детства узнаем через него, что есть тюрьмы и больницы, чердаки и подвалы, он до сих пор говорит нам, что вот в эту самую минуту, когда мы здесь дышим, есть люди, которые — задыхаются.
