Тутъ чувствуется все то, что мы любимъ, напримѣръ, въ Венеціи: узкія коридоры-улицы, каменные полы-мостовыя, по которымъ такъ весело стучатъ женскіе башмачки, и по которымъ такъ весело быстро идти и много ходить. Море каждый день новое, отъ стальныхъ тоновъ до неправдоподобной синевы, свѣтящей между темныхъ группъ деревьевъ, ютящихся по скаламъ, сумрачной хвои, священной хвои. Оливковыя деревья, миндальныя деревья, пальмы, бѣлыя акаціи въ цвѣту, олеандры, пламецвѣтъ, не такой радостный, какъ въ Мексикѣ, болѣе мрачный, болѣе лиловый, тонкіе, маленькіе желтые цвѣточки, имени которыхъ не знаю, платаны, пирамидальные тополя, кипарисы, туи, вязы, розовые кусты, дикій шиповникъ, дикій барбарисъ—и что еще—и что еще—не знаю, много. Когда мы сейчасъ проѣзжали въ холмы, къ замку Бельверъ, душа застывала въ восторгѣ отъ Испански-Мавританскихъ изящныхъ патіосъ, этихъ дворовъ-залъ, превращенныхъ заботливостью хозяина и ласкою Южной природы въ нѣжно-розовый или ярко-красный цвѣточный сонъ. А оранжево-нѣжныя чашечки хмѣля! «Хмѣль я, смѣющійся хмѣль». А желтый кактусъ, вмѣсто обычнаго, краснаго! Не скупится здѣсь Солнце и Воздухъ, рождаютъ они и нѣжатъ цвѣты.
«Соборъ—одинъ изъ самыхъ красивыхъ католическихъ храмовъ, какіе я когда-либо видѣлъ. Цвѣтныя окна—Перуанскія сновидѣнія.
«Всего лучше, конечно, все то же Море, единая моя Родина, вѣчно—живое, вѣчно—свободное, голубой символъ Вѣчности, знаменіе великихъ мистерій Мірозданія, завѣтъ достиженія самыхъ желанныхъ, самыхъ безумныхъ сновъ. Когда я стою и слушаю его плескъ, вся душа моя молится—Кому, Чему, не знаю, но только чувствую, что есть святыня въ Мірѣ, и сердце плачетъ, и сердце любитъ, и сердце ждетъ»…
Балеарскіе острова.
Пальма. 1907. Май.
Тут чувствуется всё то, что мы любим, например, в Венеции: узкие коридоры-улицы, каменные полы-мостовые, по которым так весело стучат женские башмачки, и по которым так весело быстро идти и много ходить. Море каждый день новое, от стальных тонов до неправдоподобной синевы, светящей между темных групп деревьев, ютящихся по скалам, сумрачной хвои, священной хвои. Оливковые деревья, миндальные деревья, пальмы, белые акации в цвету, олеандры, пламецвет, не такой радостный, как в Мексике, более мрачный, более лиловый, тонкие, маленькие желтые цветочки, имени которых не знаю, платаны, пирамидальные тополя, кипарисы, туи, вязы, розовые кусты, дикий шиповник, дикий барбарис — и что еще — и что еще — не знаю, много. Когда мы сейчас проезжали в холмы, к замку Бельвер, душа застывала в восторге от Испански-Мавританских изящных патиос, этих дворов-зал, превращенных заботливостью хозяина и ласкою Южной природы в нежно-розовый или ярко-красный цветочный сон. А оранжево-нежные чашечки хмеля! «Хмель я, смеющийся хмель». А желтый кактус, вместо обычного, красного! Не скупится здесь Солнце и Воздух, рождают они и нежат цветы.
«Собор — один из самых красивых католических храмов, какие я когда-либо видел. Цветные окна — Перуанские сновидения.
«Всего лучше, конечно, всё то же Море, единая моя Родина, вечно — живое, вечно — свободное, голубой символ Вечности, знамение великих мистерий Мироздания, завет достижения самых желанных, самых безумных снов. Когда я стою и слушаю его плеск, вся душа моя молится — Кому, Чему, не знаю, но только чувствую, что есть святыня в Мире, и сердце плачет, и сердце любит, и сердце ждет»…
Балеарские острова.
Пальма. 1907. Май.
