О, позабытый міръ! и я дышалъ тѣмъ ядомъ,
И я причастенъ былъ твоей судьбѣ!
Я помню: за окномъ, за дверью съ хриплымъ блокомъ,
Былъ плоскій и глухой, всегда нечистый дворъ.
Стѣной и вывѣской кончался кругозоръ
(Порой закатъ блестѣлъ на куполѣ далекомъ).
И этотъ старый дворъ всегда былъ пустъ и тихъ,
Какъ заводь сорная, вся въ камышахъ и тинѣ…
Мелькнетъ монахиня… Купецъ въ поддевкѣ синей…
Поспѣшно пробѣгутъ два юркихъ половыхъ…
И снова душный сонъ всѣхъ звуковъ, красокъ, линій.
Еще порой въѣзжалъ телѣгъ тяжелый рядъ,
Съ самоувѣреннымъ и безпощаднымъ скрипомъ.
И дюжимъ лошадямъ, и безобразнымъ кипамъ,
И громкимъ окрикамъ самъ дворъ казался радъ.
Шумѣли молодцы, стуча вскрывались люки,
Мелькали руки, пахло кумачемъ…
Но проходилъ тотъ часъ, вновь умирали звуки,
Дворъ застывалъ во снѣ, привычномъ и нѣмомъ…
А подъ вечеръ опять мелькали половые,
Лѣниво унося порожніе судки…
Но поздно… Главы гаснутъ золотыя.
Углы — пріютъ тѣней — темны и глубоки.
Уже давно вся жизнь влачится неисправнѣй,
Мигаютъ лампы, пахнетъ керосинъ…
И скоро вынесутъ на волю, къ окнамъ, ставни,
И пропоетъ замокъ, и домъ заснетъ — одинъ.
Я помню этотъ міръ. И самъ я въ этомъ мірѣ
Когда то былъ какъ свой, сливался съ нимъ въ одно.
Я мальчикомъ глядѣлъ въ то пыльное окно,
У сумрачныхъ вѣсовъ игралъ въ большія гири,
И лазилъ по мѣшкамъ въ сараяхъ, гдѣ темно.
Мечтанья дѣтскія въ тѣ дни уже свѣтлѣли:
Мнѣ снились: — рощи пальмъ, безвѣстный океанъ,
И тайны полюсовъ, и бездны подземелій,
И дерзкіе пути междупланетныхъ странъ.
О, позабытый мир! и я дышал тем ядом,
И я причастен был твоей судьбе!
Я помню: за окном, за дверью с хриплым блоком,
Был плоский и глухой, всегда нечистый двор.
Стеной и вывеской кончался кругозор
(Порой закат блестел на куполе далеком).
И этот старый двор всегда был пуст и тих,
Как заводь сорная, вся в камышах и тине…
Мелькнет монахиня… Купец в поддевке синей…
Поспешно пробегут два юрких половых…
И снова душный сон всех звуков, красок, линий.
Еще порой въезжал телег тяжелый ряд,
С самоуверенным и беспощадным скрипом.
И дюжим лошадям, и безобразным кипам,
И громким окрикам сам двор казался рад.
Шумели молодцы, стуча вскрывались люки,
Мелькали руки, пахло кумачом…
Но проходил тот час, вновь умирали звуки,
Двор застывал во сне, привычном и немом…
А под вечер опять мелькали половые,
Лениво унося порожние судки…
Но поздно… Главы гаснут золотые.
Углы — приют теней — темны и глубоки.
Уже давно вся жизнь влачится неисправней,
Мигают лампы, пахнет керосин…
И скоро вынесут на волю, к окнам, ставни,
И пропоет замок, и дом заснет — один.
Я помню этот мир. И сам я в этом мире
Когда-то был как свой, сливался с ним в одно.
Я мальчиком глядел в то пыльное окно,
У сумрачных весов играл в большие гири,
И лазил по мешкам в сараях, где темно.
Мечтанья детские в те дни уже светлели:
Мне снились: — рощи пальм, безвестный океан,
И тайны полюсов, и бездны подземелий,
И дерзкие пути междупланетных стран.
