„дѣломъ и совѣтомъ“, во всѣхъ обстоятельствахъ и во всѣхъ случайностяхъ жизни; и она была организаціей для утвержденія правосудія, съ тѣмъ, однако, отличіемъ въ данномъ отношеніи отъ государства, что въ дѣло суда она вводила человѣческій, братскій элементъ, вмѣсто элемента формальнаго, являющагося существенной характерной чертой государственнаго вмешательства. Даже когда онъ появлялся предъ гильдейскимъ судомъ, гильдейскій братъ былъ судимъ людьми, которыя знали его хорошо, стояли съ нимъ рядомъ при совмѣстной работѣ, сидѣли не разъ за общей трапезой и вмѣстѣ исполняли всякія братскія обязанности: онъ отвѣчалъ предъ людьми равными ему и дѣйствительными братьями, а не предъ теоретиками закона, или защитниками чьихъ-то иныхъ интересовъ[1].
Очевидно, что учрежденіе, такъ прекрасно приспособленное для удовлетворенія нуждъ единенія, не лишая при томъ индивидуума его инціативы, должно было расширяться, расти и укрѣпляться. Затрудненіе было только въ томъ, чтобы найти такую форму, которая позволяла бы союзамъ гильдій федерироваться между собою, не входя въ столкновеніе съ союзами деревенскихъ общинъ, и объединила бы и тѣ и другіе въ одно гармоническое цѣлое. И когда подобная форма комбинаціи была найдена — въ свободномъ городѣ— и рядъ благопріятныхъ обстоятельствъ далъ городамъ возможность заявить и утвердить свою независимость, они выполнили это съ такимъ единствомъ мысли, которое можетъ вызывать удивленіе, даже въ нашъ вѣкъ желѣзныхъ дорогъ, телеграфовъ и прессы. Сотни хартій, которыми города утвердили актъ своего объединенія, дошли до насъ, и во всѣхъ этихъ хартіяхъ утверждаются однѣ и тѣ же руководящія идеи, — несмотря на безконечное разнообразіе подробностей, зависѣвшихъ отъ большей или меньшей полноты освобожденія. Вездѣ городъ организовывался, какъ двойная федерація — небольшихъ деревенскихъ общинъ и гильдій.
„Всѣ принадлежащіе къ содружеству города” — такъ говорится, напримѣръ, въ хартіи, выданной въ 1188 году гражданамъ города Эръ (Aire) Филиппомъ, графомъ Фландрскимъ, — „обѣщались и
- ↑ См. Приложеніе XIV-е.
«делом и советом», во всех обстоятельствах и во всех случайностях жизни; и она была организацией для утверждения правосудия, с тем, однако, отличием в данном отношении от государства, что в дело суда она вводила человеческий, братский элемент, вместо элемента формального, являющегося существенной характерной чертой государственного вмешательства. Даже когда он появлялся пред гильдейским судом, гильдейский брат был судим людьми, которые знали его хорошо, стояли с ним рядом при совместной работе, сидели не раз за общей трапезой и вместе исполняли всякие братские обязанности: он отвечал пред людьми равными ему и действительными братьями, а не пред теоретиками закона, или защитниками чьих-то иных интересов[1].
Очевидно, что учреждение, так прекрасно приспособленное для удовлетворения нужд единения, не лишая притом индивидуума его инициативы, должно было расширяться, расти и укрепляться. Затруднение было только в том, чтобы найти такую форму, которая позволяла бы союзам гильдий федерироваться между собою, не входя в столкновение с союзами деревенских общин, и объединила бы и те и другие в одно гармоническое целое. И когда подобная форма комбинации была найдена — в свободном городе, — и ряд благоприятных обстоятельств дал городам возможность заявить и утвердить свою независимость, они выполнили это с таким единством мысли, которое может вызывать удивление, даже в наш век железных дорог, телеграфов и прессы. Сотни хартий, которыми города утвердили акт своего объединения, дошли до нас, и во всех этих хартиях утверждаются одни и те же руководящие идеи, — несмотря на бесконечное разнообразие подробностей, зависевших от большей или меньшей полноты освобождения. Везде город организовывался, как двойная федерация — небольших деревенских общин и гильдий.
«Все принадлежащие к содружеству города» — так говорится, например, в хартии, выданной в 1188 году гражданам города Эр (Aire) Филиппом, графом Фландрским, — «обещались и
- ↑ См. Приложение XIV-е.
