что̀ могли мы сдѣлать? Прошелъ часъ, другой, а мы все стояли на берегу; всѣмъ очень тяжело было на душѣ. Потомъ вдругъ намъ послышалось, что сквозь завыванія бури донеслись ихъ вопли… съ ними былъ мальчикъ… Мы больше не могли вынести напряженія; всѣ сразу сказали: „надо выходить!“ Женщины говорили то же; онѣ смотрѣли бы на насъ, какъ на трусовъ, если бы мы остались, — хотя на слѣдующій день онѣ же называли насъ дураками за нашу попытку. Какъ одинъ человѣкъ, мы всѣ бросились къ спасательной лодкѣ и отправились. Лодку опрокинуло, но намъ удалось снова поставить ее. Хуже всего было, когда несчастный N тонулъ, уцѣпившись за веревку отъ лодки, и мы никакъ не могли ему помочь. Затѣмъ насъ захлестнуло огромной волной, лодку опять опрокинуло, и насъ выбросило всѣхъ на берегъ. Люди съ тонувшаго судна были спасены лодкою изъ Донгенэса, а нашу лодку перехватили за много миль къ западу. Меня нашли на утро въ снѣгу“.
То же чувство двигало и рудокоповъ долины Ронды, когда они спасали своихъ товарищей изъ шахты, подвергнувшейся наводненію. Имъ пришлось пробиваться чрезъ каменноугольный пластъ, толщиною въ 96 футовъ, чтобы добраться до заживо-погребенныхъ товарищей. Но когда уже оставалось пробить всего девять футовъ, ихъ охватилъ рудничный газъ. Лампы погасли, и рудокопамъ пришлось отступить. Работать при такихъ условіяхъ — значило подвергаться риску каждую секунду быть взорваннымъ и окончательно погубить тѣхъ. Но постукиванія погребенныхъ людей все еще слышались; эти люди были живы и взывали о помощи, и нѣсколько рудокоповъ добровольно вызвались спасать товарищей, рискуя жизнью. Когда они спускались въ шахту, жены сопровождали ихъ безмолвными слезами — но ни одна не произнесла ни слова, чтобы остановить ихъ.
Такова сущность человѣческой психологіи. Пока люди не опьянены до безумія битвой, они „не могутъ слышать“ призывовъ о помощи, не отвѣчая на нихъ. Сначала скажется чье-либо личное геройство, а вслѣдъ за героемъ всѣ чувствуютъ, что они должны последовать его примѣру. Софизмы ума не могутъ противостоять чувству взаимной помощи, ибо чувство это воспитывалось въ продолженіе многихъ тысячъ лѣтъ человѣческой общественной жизни и сотенъ тысячъ
что могли мы сделать? Прошел час, другой, а мы всё стояли на берегу; всем очень тяжело было на душе. Потом вдруг нам послышалось, что сквозь завывания бури донеслись их вопли… с ними был мальчик… Мы больше не могли вынести напряжения; все сразу сказали: „надо выходить!“ Женщины говорили то же; они смотрели бы на нас, как на трусов, если бы мы остались, — хотя на следующий день они же называли нас дураками за нашу попытку. Как один человек, мы все бросились к спасательной лодке и отправились. Лодку опрокинуло, но нам удалось снова поставить её. Хуже всего было, когда несчастный N тонул, уцепившись за веревку от лодки, и мы никак не могли ему помочь. Затем нас захлестнуло огромной волной, лодку опять опрокинуло, и нас выбросило всех на берег. Люди с тонувшего судна были спасены лодкою из Донгенэса, а нашу лодку перехватили за много миль к западу. Меня нашли наутро в снегу».
То же чувство двигало и рудокопов долины Ронды, когда они спасали своих товарищей из шахты, подвергнувшейся наводнению. Им пришлось пробиваться чрез каменноугольный пласт, толщиною в 96 футов, чтобы добраться до заживо погребенных товарищей. Но когда уже оставалось пробить всего девять футов, их охватил рудничный газ. Лампы погасли, и рудокопам пришлось отступить. Работать при таких условиях — значило подвергаться риску каждую секунду быть взорванным и окончательно погубить тех. Но постукивания погребенных людей всё еще слышались; эти люди были живы и взывали о помощи, и несколько рудокопов добровольно вызвались спасать товарищей, рискуя жизнью. Когда они спускались в шахту, жены сопровождали их безмолвными слезами — но ни одна не произнесла ни слова, чтобы остановить их.
Такова сущность человеческой психологии. Пока люди не опьянены до безумия битвой, они «не могут слышать» призывов о помощи, не отвечая на них. Сначала скажется чье-либо личное геройство, а вслед за героем все чувствуют, что они должны последовать его примеру. Софизмы ума не могут противостоять чувству взаимной помощи, ибо чувство это воспитывалось в продолжение многих тысяч лет человеческой общественной жизни и сотен тысяч
