„Кажется, это стонетъ человѣкъ“, подумалъ царевичъ и сталъ прислушиваться.
Сомнѣнія не было: это были человѣческіе стоны. Виденъ былъ и тотъ, кто стоналъ, распростертый на днѣ оврага. Судорожныя подергиванія его лица и вздрагиванія тѣла показывали, какую невыносимую боль онъ испытывалъ. Вся одежда его была въ крови.
Царевичъ въ ужасѣ отшатнулся отъ этого зрѣлища и быстро зашагалъ по лѣсу.
Самыя разнообразныя чувства нахлынули на него, и въ головѣ его все перепуталось.
Чего онъ испугался, увидѣвъ этого человѣка? зачѣмъ побѣжалъ отъ него? Вѣдь онъ знаетъ, какъ ему помочь—для кого же и для чего онъ бережетъ свои знанія? И ненавидя людей, можно избавлять ихъ отъ страданій,—чтобы не терзаться самому, глядя на нихъ. Но стоитъ ли этотъ человѣкъ того, чтобы возиться съ нимъ? Не придется ли послѣ раскаяться въ своемъ великодушіи?
— Вернись и помоги ему!—настойчиво повторялъ какой-то внутренній голосъ.
— Не хочу! не пойду! Какое мнѣ дѣло до него! Пусть умираетъ!—возражалъ царевичъ и шелъ все скорѣй и скорѣй.
А ноги точно не слушались его и точно стремились повернуть обратно.
Усталый, совершенно обезсиленный этой внутренней борьбой, вернулся царевичъ въ свою башню и, тяжело дыша, бросился на постель. Спрятавъ голову въ подушки, онъ точно хотѣлъ укрыться отъ кого-то.
Но кровавый образъ попрежнему стоялъ передъ глазами, и раздирающіе душу стоны не переставали раздаваться въ ушахъ. Все тише и тише звучалъ въ сердцѣ недобрый голосъ, говорившій:
— Не ходи! пусть онъ погибнетъ!
Все громче и громче заглушалъ его другой, молившій скорбно и проникновенно:
— Не дай ему погибнуть! Ты можешь спасти его!
Точно ужаленный змѣей, вскакивалъ царевичъ съ постели и принимался быстро шагать по комнатѣ взадъ и впередъ. Снова ложился и снова вскакивалъ.
«Кажется, это стонет человек», подумал царевич и стал прислушиваться.
Сомнения не было: это были человеческие стоны. Виден был и тот, кто стонал, распростертый на дне оврага. Судорожные подергивания его лица и вздрагивания тела показывали, какую невыносимую боль он испытывал. Вся одежда его была в крови.
Царевич в ужасе отшатнулся от этого зрелища и быстро зашагал по лесу.
Самые разнообразные чувства нахлынули на него, и в голове его всё перепуталось.
Чего он испугался, увидев этого человека? зачем побежал от него? Ведь он знает, как ему помочь — для кого же и для чего он бережет свои знания? И ненавидя людей, можно избавлять их от страданий, — чтобы не терзаться самому, глядя на них. Но стоит ли этот человек того, чтобы возиться с ним? Не придется ли после раскаяться в своем великодушии?
— Вернись и помоги ему! — настойчиво повторял какой-то внутренний голос.
— Не хочу! не пойду! Какое мне дело до него! Пусть умирает! — возражал царевич и шел всё скорей и скорей.
А ноги точно не слушались его и точно стремились повернуть обратно.
Усталый, совершенно обессиленный этой внутренней борьбой, вернулся царевич в свою башню и, тяжело дыша, бросился на постель. Спрятав голову в подушки, он точно хотел укрыться от кого-то.
Но кровавый образ по-прежнему стоял перед глазами, и раздирающие душу стоны не переставали раздаваться в ушах. Всё тише и тише звучал в сердце недобрый голос, говоривший:
— Не ходи! пусть он погибнет!
Всё громче и громче заглушал его другой, моливший скорбно и проникновенно:
— Не дай ему погибнуть! Ты можешь спасти его!
Точно ужаленный змеей, вскакивал царевич с постели и принимался быстро шагать по комнате взад и вперед. Снова ложился и снова вскакивал.
