Отецъ Ѳеофанъ, размякшій, разнѣженный и сытый, привлекъ къ себѣ ея тучную шелковистую талію.
Отец Феофан, размякший, разнеженный и сытый, привлёк к себе её тучную шелковистую талию.
Послѣ вечерняго чая отецъ Ѳеофанъ сидѣлъ на крылечкѣ съ газетой въ рукахъ.
Солнце, недавно еще освѣщавшее правый притворъ храма и окна поповской столовой, успѣло уже пройти полнеба и, все такое же ласковое и томное, ползало усталымъ лучомъ по паперти, по заднимъ скатамъ крышъ, по окнамъ крестьянскихъ лачугъ «холоднаго» порядка.
Село шумѣло. Тамъ и сямъ по лужайкамъ кучились хороводы дѣвокъ и парней, нарядные, будто маковое поле: катали яйца, играли въ «орла», «сѣяли просо»... Старики съ подожками, одѣтыя для приличія по зимнему, степенно тянулись къ сборной избѣ на сходъ. Проходя мимо попова крыльца, они снимали обѣими руками шапки, низко кланялись. Отецъ Ѳеофанъ дружески кивалъ имъ, перекидывался парой-другой дружелюбныхъ словъ.
Пробѣгала торопливой походкой молодайка съ ребенкомъ на рукахъ, направляясь къ «своимъ» или отъ «своихъ», или проѣзжалъ верхомъ на меринѣ мужикъ изъ кабака съ четвертью подъ мышкой — всѣ слали отцу Ѳеофану ласковый привѣтъ и искренній поклонъ. Отецъ Ѳеофанъ прислушивался къ праздничному гомону жизни и,
После вечернего чая отец Феофан сидел на крылечке с газетой в руках.
Солнце, недавно ещё освещавшее правый притвор храма и окна поповской столовой, успело уже пройти полнеба и, всё такое же ласковое и томное, ползало усталым лучом по паперти, по задним скатам крыш, по окнам крестьянских лачуг «холодного» порядка.
Село шумело. Там и сям по лужайкам кучились хороводы девок и парней, нарядные, будто маковое поле: катали яйца, играли в «орла», «сеяли просо»... Старики с подожками, одетые для приличия по-зимнему, степенно тянулись к сборной избе на сход. Проходя мимо попова крыльца, они снимали обеими руками шапки, низко кланялись. Отец Феофан дружески кивал им, перекидывался парой-другой дружелюбных слов.
Пробегала торопливой походкой молодайка с ребёнком на руках, направляясь к «своим» или от «своих», или проезжал верхом на мерине мужик из кабака с четвертью под мышкой — все слали отцу Феофану ласковый привет и искренний поклон. Отец Феофан прислушивался к праздничному гомону жизни и,
