Я былъ пораженъ какъ громомъ; я ждалъ, что Волкъ Ларсенъ сейчасъ прихлопнетъ его на мѣстѣ. Но у того, повидимому, не было соотвѣтствующаго настроенія. Онъ медленно приблизился къ Личу, облокотился на уголъ крыши каюты и съ большимъ вниманіемъ и любопытствомъ сталъ смотрѣть на него.
А тотъ продолжалъ отчитывать Волка Ларсена, и такъ, какъ его никто никогда не отчитывалъ. Матросы со страхомъ толпились кругомъ и слушали. Охотники складывали какія-то вещи и выносили ихъ изъ «третьяго класса», но по мѣрѣ того, какъ Личъ говорилъ, равнодушіе покидало и ихъ. Они тоже испугались, но не ужасныхъ словъ Лича, а его отчаянной смѣлости. Всѣмъ казалось просто невозможнымъ, чтобы живое существо могло такъ поносить Ларсена. Я помню, что я тогда пришелъ въ восхищеніе отъ этого парня, ибо я видѣлъ въ немъ великолѣпное проявленіе непобѣдимой, безсмертной души, которая, побѣдивъ плоть и страхъ, какъ древніе пророки, громила неправду.
И какъ онъ его обличалъ! Онъ обнажалъ душу Волка Ларсена и выставлялъ ее на посмѣшище. Онъ сыпалъ на нее такія проклятія, какія и не снились средневѣковой католической церкви. Онъ поднимался на самыя высокія вершины гнѣва, и только усталость заставляла его спускаться до обыкновенныхъ, площадныхъ ругательствъ.
Его бѣшенство походило на сумасшествіе; на губахъ его показалась пѣна; онъ задыхался, и по временамъ изъ его горла вырывались нечленораз-
