этими мы купались въ солнечномъ свѣтѣ, надъ нашими головами было голубое небо, волны катили свои бѣлые гребни вокругъ насъ до самаго горизонта, и пароходъ, извергая дымъ, пламя и стальныя ядра, бѣшено гнался за нами. И вдругъ въ одно мгновеніе солнце скрылось, неба не стало видно, даже верхушки нашихъ мачтъ терялись изъ виду, и нашъ горизонтъ былъ такъ узокъ, точно мы смотрѣли на него глазами, застланными слезами. Сѣрая влага моросила мелкой пылью, какъ дождь. Каждая нитка нашей одежды, каждый волосъ на головѣ и на лицѣ, были унизаны крохотными капельками. Ванты были мокры и со снастей падали крупный капли. Сдѣлалось душно, стало трудно дышать. Плескъ волнъ сразу сталъ какимъто далекимъ, глухимъ, и мысль невольно уносилась въ тотъ міръ, который находился за окружавшей насъ влажной завѣсой — онъ, казалось, находился гдѣ-то совсѣмъ близко и вмѣстѣ съ тѣмъ страшно далеко. По временамъ казалось, что за этой сѣрой стѣной и не можетъ быть ничего. Какая мрачная, какая зловѣщая картина! Я взглянулъ на Модъ Брюстеръ и понялъ, что она переживаетъ совершенно то же, что и я; но на лицѣ Волка Ларсена нельзя было прочесть рѣшительно ничего; его занимала только настоящая минута. Онъ все еще стоялъ у штурвала и должно быть про себя соображалъ и измѣривалъ путь, который проходили Призракъ.
— Прикажите приготовить паруса къ рѣзкому повороту вправо; пошлите всѣхъ наверхъ и смотрите, чтобы не было ни малѣйшаго шума, чтобы
