дятъ лекарей и что, по неимѣнію прислуги, больнымъ некому даже воды подать, не говоря уже о томъ, чтобы перемѣнить бѣлье, поправить постель и т. д.
Вслѣдствіе этихъ заявленій, онъ дѣлалъ представленія по командѣ и, дѣйствительно, въ непродолжительномъ времени (но я увѣренъ, что раненымъ и больнымъ оно показалось безконечнымъ), прибыло нѣсколько лекарей и 400 человѣкъ изъ разныхъ полковъ, для ухода за больными. По приходѣ этой импровизированной госпитальной прислуги, возникъ вопросъ, какимъ порядкомъ, на какія средства и кому именно слѣдуетъ продовольствовать этотъ маленькій батальонъ въ 400 человѣкъ? Между тѣмъ эти несчастные голодали. Чтобы не дать имъ умереть голодною смертью, баронъ Кюстеръ обратился въ Симферопольскую провіантскую компанію, которая, въ отвѣтъ, потребовала аттестатовъ на провіантъ. Оказалось, что таковые не высланы изъ полковъ и людямъ на руки выдаваемы не были. Все это происходило въ теченіи нѣсколькихъ дней, а когда, вслѣдствіе сношенія съ полками, были получены аттестаты на провіантъ, съ объясненіемъ, что по случаю поспѣшности, съ которою требовались нижніе чины въ Симферополь для прислуги въ госпиталяхъ, не успѣли имъ выдать аттестатовъ, вся эта прислуга, отъ изнуренія и госпитальнаго уже заразительнаго воздуха, сама собой превратилась въ больныхъ; эти несчастные валялись на грязныхъ, сырыхъ полахъ, никто ихъ не пользовалъ, не кормилъ, а госпитальное начальство сдѣлало вновь представленіе о недостаткѣ госпитальной прислуги.
Подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ этихъ ужасныхъ результатовъ страшной неурядицы, безтолковія, безпечности и равнодушія, которыя составляли отличительную черту и характеристику Меншиковской военной администраціи, я поскакалъ къ главнокомандующему и съ негодованіемъ доложилъ ему о всемъ, что происходило въ Симферополѣ. Я воображалъ, что будетъ назначено строжайшее слѣдствіе и что всѣ виновные, а по моему мнѣнію ихъ было много, получатъ должное возмездіе за ихъ тяжелыя прегрѣшенія. Князь Меншиковъ сказалъ мнѣ очень спокойнымъ, тихимъ голосомъ:
— „Pouvais-je soupçonner, que la stupidité humaine pouvait aller jusque-là!“ (Могъ-ли я думать, чтобы людская глупость доходила до такой степени).
