неожиданнаго отъѣзда великихъ князей, мы еще не поспѣли и подумать объ устройствѣ какого-либо хозяйства, т. е. артели. Барятинскій жилъ въ одномъ домѣ съ Крейцомъ, въ такъ называемой, вѣроятно въ насмѣшку, сухой балкѣ, ибо когда я шелъ обѣдать, я совершенно завязъ и, послѣ большихъ усилій, хотя мнѣ и удалось дойти до назначенія, но безъ сапога на лѣвой ногѣ. Тутъ меня ожидалъ самый пріятный сюрпризъ; Барятинскій, узнавъ отъ меня, что я на другой день долженъ ѣхать, объявилъ мнѣ, что онъ также уѣзжаетъ въ Черниговскую губернію и предложилъ мнѣ въ коляскѣ довести меня до Перекопа. Не будь этого благопріятнаго обстоятельства, я бы, можетъ быть, послушался совѣтовъ Александра Сергѣевича и, проѣхавъ верхомъ до Симферополя, не выдержалъ бы пытки ѣзды на перекладной и Богъ вѣсть когда доставилъ бы свои депеши, впрочемъ, какъ оказалось, важныя только по ихъ адресу.
5-го декабря 1854 года оставилъ я Севастополь не безъ горестнаго чувства; я былъ свидѣтелемъ многихъ подвиговъ храбрости, самоотверженія; большинству изъ нихъ суждено было пройти безплодно, безслѣдно. Впервые мнѣ приводилось видѣть въ ея гнусной наготѣ—дурную сторону всего человѣческаго, но надо сознаться, что, вѣроятно, рѣдко можно встрѣтить въ жизни примѣры эксплуатаціи бѣдствій, порождаемыхъ войной, и человѣческихъ страданій, какихъ я былъ свидѣтелемъ въ Крыму. Но и себя я не могу не обвинять въ эгоизмѣ когда вспоминаю, что я не безъ радости оставлялъ мѣста, гдѣ безропотно погибали тысячи людей, съ однимъ большею частью безсознательнымъ инстинктивнымъ чувствомъ исполненія долга и служенія отечеству.
Съ Анатоліемъ Ивановичемъ мы благополучно доѣхали до Перекопа[1]. Здѣсь я купилъ нагольный тулупъ, чтобы предо-
- ↑ Не бывавшій въ то время въ Крыму не можетъ себѣ представить въ какомъ состояніи тамъ были дороги: отъ долины Бельбека до Симферополя намъ пришлось ѣхать по глубокой грязи, въ которой нашли смерть сотни изнуренной скотины. Переѣзжая черезъ трупы верблюдовъ и воловъ, невозможно было ускорить ѣзду, а между тѣмъ зараженный воздухъ разлагающимися тѣлами не позволялъ отнимать носоваго платка отъ носа. Но это страданія только физическія, къ которымъ должно присоединить и моральныя… Какъ тихо мы ни ѣхали, однако обгоняли цѣлые караваны раненыхъ, мучившихся отъ неудобства телѣгъ, въ которыхъ ихъ везли, и испускавшихъ такіе жалостные стоны, что у меня слезы неудержимо лились изъ глазъ и сердце ныло.
