какого какого возраженія, если бы исторія не представляла намъ въ нѣкоторыхъ языкахъ поэтическихъ памятниковъ, въ такой же степени, если не болѣе, отличающихся отъ современной имъ и принадлежащей одному и тому же племени прозы, какъ стихотворенія Зендавесты отъ остальнаго Зенда. Языкъ поэзіи въ этихъ народахъ, какъ языкъ особаго искусства, очень легко могъ быть доступенъ не всѣмъ ея современникамъ; что же касается отрывочнаго комментарія, на который ссылается Шпигель, то комментарій этотъ отъ-части совершенно непонятенъ, понятное же обнаруживаетъ въ его авторѣ крайнюю бездарность и ограниченность, даже сравнительно съ самыми посредственными позднѣйшими толкованіями, и этотъ лоскутъ комментарія попалъ въ кодексъ вѣроятно только потому, что написанъ по Зендски, хотя рѣшительно не имѣетъ никакого, ни филологическаго, ни герменевтическаго, значенія.
Первое изъ предлагаемыхъ мною извлеченій содержитъ прославленіе Зарат̔устры, нѣкоторымъ образомъ, изъ устъ самого божества. Во второмъ Зарат̔устра испытывается и торжествуетъ. Третій представляетъ понятія его религіи о загробной жизни. Въ четвертомъ прославляется Аhурамазда.
Въ гимнѣ, составляющемъ послѣднее извлеченіе, Аhурамазда является братомъ-близнецомъ другаго духа. Объ отцѣ ихъ не сказано: по Пеглевійскимъ комментаріямъ, отецъ ихъ — Время (Зрвав). Замѣчательно, что во всѣхъ памятникахъ Зендавесты Аhурамазда постоянно именуется творцемъ всѣхъ міровъ, творцемъ жизни, творцемъ человѣка: время, какъ и все, подчинено ему, и слѣдовательно происходить отъ него самъ онъ производящій все, кромѣ зла, которое есть нѣкоторымъ образомъ отсутствіе всего, не можетъ; но этотъ гимнъ очевидно даетъ и Аhурамаздѣ начало, пред-
