дали — выехать подальше от Петрограда, остался здесь и думал, что ему отныне снова удастся играть роль, какую он играл раньше. Но в эту минуту Протопопов сумел убедить Распутина, что Манасевич нервно-больной человек, он убедил в этом и Анну Александровну, та смотрела на него, как на человека болезненного. Дело возбудило известный общественный интерес к причине приостановления процесса; в силу этого обстоятельства Добровольский, поставленный Распутиным и хотевший процесс прекратить, должен был дать ему ход, потому что общественное мнение этого требовало; таким образом, процесс этот вылился в судебное разбирательство.
Председатель. — Вернемся к Протопопову.
Белецкий. — Тогда Протопопов обратился ко мне с двумя просьбами: одной, исходящей от императрицы, чтобы Манасевича удержать от оглашения чего бы то ни было; затем, чтобы его несколько задержать по выступлениям, лично задевающим графа Татищева, тем более, что Владимир Сергеевич[*], с которым Протопопов был в хороших отношениях еще в полку и был связан некоторыми коммерческими делами, может быть, имел какие-нибудь виды на него в будущем.
Председатель. — В смысле министра?
Белецкий. — Я не думаю. Мало зная Хвостова, он увлекся проспектом будущего назначения на пост министра финансов, был как младенец в руках Хвостова и поставил себя в глупое положение, последствием чего и является этот процесс. Я видел, что ему ужасно тяжело фигурировать на этом процессе, рассказывать историю отношений и т. д. Он переживал свою личную тяжелую драму. Мне видно было, что этот человек пережил все и дал бы много, чтобы этого дела не было, потому что ему не нравилась постановка дела Хвостовым, несколько провокационного характера. Затем его беспокоило возбуждение дела о государственной измене и даже произведенный обыск. Может быть, и были какие-нибудь коммерческие предприятия, которые делали несколько рискованным его положение как председателя; но, чтобы Татищев мог пойти на измену России, я бы не мог поверить, потому что знал его и знал его семью. Я знал со слов Резанова, довольно откровенно со мной говорившего, что юридически нет состава преступления по 108 статье, и сказал, что обыск был сделан с целью найти ящик хвостовских документов, который Татищев мог держать в тайниках банка, в связи с бумагами Распутина. Но это не могло служить поводом к обвинению по статье 108. Единственным человеком, который мог поговорить с Батюшиным, повлиять на Батюшина и помочь графу, был я. Вот тогда, силою необходимости, Протопопов открыл мне все карты и сказал, что он будет мне всецело помогать. Действительно, как по щучьему велению, ко мне переменилось отношение
