нять нельзя, а его послушныя женки, которыя возлѣ него присидѣли, разъясняютъ:
— Онъ, говорятъ, — нынѣ невнятенъ, а вы скажите о чемъ просите, — мы ему завтра на записочкѣ подадимъ.
Тетушка стала сказывать, а тѣ записываютъ: «Рабѣ Капитолинѣ отверсть ложесна, а рабу Ларію усугубити вѣру.»
Оставили старики эту просительную записочку и пошли домой веселыми ногами.
Дома они никому ничего не сказали, кромѣ одной Капочки, и то съ тѣмъ, чтобы она мужу своему, невѣрному жикописцу, этого не передавала, а только жила бы съ нимъ какъ можно ласковѣе и согласнѣе, и смотрѣла за нимъ: не будетъ ли онъ приближаться къ вѣрѣ въ Ивана Яковлевича. А онъ быль ужасный чертыханщикъ, и все съ присловьями, точно скоморохъ съ Прѣсни. Все ему шутки да забавки. Придетъ въ сумерки къ тестю — «пойдемъ. — говоритъ, — часословъ въ пятьдесятъ два листа читать», то-есть, значитъ, въ карты играть… Или садится, — говоритъ: — «съ уговоромъ, чтобы играть до перваго обморока».
Тетушка, бывало, этихъ словъ слышать не можетъ. Дядя ему и сказалъ: — «Не огорчай такъ ее: она тебя любитъ и за тебя обѣщаніе сдѣлала». А онъ разсмѣялся и говоритъ тещѣ:
— Зачѣмъ вы невѣдомыя обѣщанія даете? Или вы не знаете, что черезъ такое обѣщаніе глава Ивана Предтечи была отрублена. Смотрите, можетъ у насъ въ домѣ какое-нибудь неожиданное несчастіе быть.
Тещу это еще больше испугало, и она всякій день, въ тревогѣ, въ сумасшедшій домъ бѣгала. Тамъ ее успокоятъ, — говорятъ, что дѣло идетъ хорошо: батюшка всякій день записку читаетъ, и что теперь о чемъ писано, то скоро сбудется.
Вдругъ и сбылось, да такое, что и сказать неохотно.
Приходитъ къ тетушкѣ средняя ея дочь дѣвица Катечка и прямо ей въ ноги, и рыдаетъ, и горько плачетъ.
Тетушка говоритъ: — что тебѣ — кто обидѣлъ?
А та сквозь рыданія отвѣчаетъ:
— Милая тетенька, и сама я не знаю, что́ это такое и
нять нельзя, а его послушные женки, которые возле него присидели, разъясняют:
— Он, говорят, — ныне невнятен, а вы скажите о чем просите, — мы ему завтра на записочке подадим.
Тетушка стала сказывать, а те записывают: «Рабе Капитолине отверсть ложесна, а рабу Ларию усугубити веру.»
Оставили старики эту просительную записочку и пошли домой веселыми ногами.
Дома они никому ничего не сказали, кроме одной Капочки, и то с тем, чтобы она мужу своему, неверному жикописцу, этого не передавала, а только жила бы с ним как можно ласковее и согласнее, и смотрела за ним: не будет ли он приближаться к вере в Ивана Яковлевича. А он быль ужасный чертыханщик, и все с присловьями, точно скоморох с Пресни. Все ему шутки да забавки. Придет в сумерки к тестю — «пойдем. — говорит, — часослов в пятьдесят два листа читать», то есть, значит, в карты играть… Или садится, — говорит: — «с уговором, чтобы играть до первого обморока».
Тетушка, бывало, этих слов слышать не может. Дядя ему и сказал: — «Не огорчай так ее: она тебя любит и за тебя обещание сделала». А он рассмеялся и говорит теще:
— Зачем вы неведомые обещания даете? Или вы не знаете, что через такое обещание глава Ивана Предтечи была отрублена. Смотрите, может у нас в доме какое-нибудь неожиданное несчастье быть.
Тещу это еще больше испугало, и она всякий день, в тревоге, в сумасшедший дом бегала. Там ее успокоят, — говорят, что дело идет хорошо: батюшка всякий день записку читает, и что теперь о чем писано, то скоро сбудется.
Вдруг и сбылось, да такое, что и сказать неохотно.
Приходит к тетушке средняя ее дочь девица Катечка и прямо ей в ноги, и рыдает, и горько плачет.
Тетушка говорит: — что тебе — кто обидел?
А та сквозь рыдания отвечает:
— Милая тетенька, и сама я не знаю, что это такое и
