Художническія способности Италійцевъ. Поэзія есть страстная рѣчь, а ея измѣнчивые тоны создаютъ мелодію; въ этомъ смыслѣ поэзія и музыка существуютъ у каждаго народа. Однако италійская нація не принадлежала и не принадлежитъ къ числу народовъ, отличающихся особыми поэтическими дарованіями; у Италійца нѣтъ сердечной страстности, нѣтъ стремленія идеализировать все человѣческое и влагать человѣческую душу во всё что́ безжизненно, — стало-быть у него нѣтъ именно того, въ чемъ заключается самое высокое назначеніе поэтическаго искуства. Его зоркой наблюдательности и его привлекательной развязности отлично удаются иронія и легкій повѣствовательный тонъ, какіе мы находімъ у Горація и у Боккаччіо, веселыя любовныя шуточки въ родѣ Катулловскихъ и пріятныя народныя пѣсенки въ родѣ тѣхъ, которыя поются въ Неаполѣ, — но всего лучше удаются низшая комедія и фарсъ. На италійской почвѣ выросли: въ древности шутливое подражаніе трагедіи, а въ новое время шутливое подражаніе эпопеѣ. Въ особенности по части риторики и сценическаго искуства, никакая нація не могла и не можетъ равняться съ Италійцами. Но въ высшихъ родахъ искуства они едва-ли заходили далѣе ловкости и ни одна изъ ихъ литературныхъ эпохъ не произвела ни настоящей эпопеи, ни настоящей драмы. Даже лучшія изъ литературныхъ произведеній Италіи, — Божественная комедія Данта и историческіе труды Саллюстія и Маккіавелли, Тацита и Коллетты проникнуты болѣе риторическою, чѣмъ искреннею страстью. Даже въ музыкѣ, какъ въ старое, такъ и въ новое время, выступаетъ наружу не столько настоящая творческая даровитость, сколько ловкость, которая быстро доходитъ до виртуозности и возводитъ на тронъ вмѣсто настоящаго, дышущаго внутренней теплотой искуства, пустой, мертвящій душу идолъ. Настоящая сфера Италійца не внутренній міръ, — насколько
Художнические способности италийцев
Поэзия есть страстная речь, а её изменчивые тоны создают мелодию; в этом смысле поэзия и музыка существуют у каждого народа. Однако италийская нация не принадлежала и не принадлежит к числу народов, отличающихся особыми поэтическими дарованиями; у италийца нет сердечной страстности, нет стремления идеализировать всё человеческое и влагать человеческую душу во всё, что безжизненно, — стало быть у него нет именно того, в чём заключается самое высокое назначение поэтического искусства. Его зоркой наблюдательности и его привлекательной развязности отлично удаются ирония и легкий повествовательный тон, какие мы находим у Горация и у Боккаччио, веселые любовные шуточки вроде Катулловских и приятные народные песенки вроде тех, которые поются в Неаполе, — но всего лучше удаются низшая комедия и фарс. На италийской почве выросли: в древности шутливое подражание трагедии, а в новое время шутливое подражание эпопее. В особенности по части риторики и сценического искусства, никакая нация не могла и не может равняться с италийцами. Но в высших родах искусства они едва ли заходили далее ловкости и ни одна из их литературных эпох не произвела ни настоящей эпопеи, ни настоящей драмы. Даже лучшие из литературных произведений Италии, — Божественная комедия Данта и исторические труды Саллюстия и Маккиавелли, Тацита и Коллетты проникнуты более риторическою, чем искреннею страстью. Даже в музыке, как в старое, так и в новое время, выступает наружу не столько настоящая творческая даровитость, сколько ловкость, которая быстро доходит до виртуозности и возводит на трон вместо настоящего, дышащего внутренней теплотой искусства, пустой, мертвящий душу идол. Настоящая сфера италийца не внутренний мир, — насколько