въ тѣхъ случаяхъ, разрушалъ только такіе планы, мѣшалъ только такимъ дѣйствіямъ, — осуществленіе которыхъ могло бы привести къ еще худшимъ послѣдствіямъ для меня. Слабое оправданіе для власти, такъ нагло захваченной! Слабая награда за такое упорное, оскорбительное нарушеніе естественнаго права самодѣятельности!
Я не могъ не замѣтить также, что мой мучитель (продолжая до мелочей и съ изумительною точностью передразнивать мой костюмъ) ухитрялся являться съ своимъ вмѣшательствомъ такъ, что я ни разу не видѣлъ его лица. Кто бы онъ ни былъ — это во всякомъ случаѣ было съ его стороны чистое кривлянье или глупость. Не могъ же онъ предположить, что я не узнаю въ Итонскомъ гостѣ, явившемся ко мнѣ съ угрозой, въ Оксфордскомъ незнакомцѣ, погубившемъ мою честь, въ томъ, кто уничтожилъ мои честолюбивые планы въ Римѣ, мои мстительные замыслы въ Парижѣ, мою страстную любовь въ Неаполѣ, мои попытки обогащенія въ Египтѣ, — что я не узнаю въ немъ, моемъ лютомъ врагѣ и зломъ геніи, Вильяма Вильсона школьныхъ дней — моего однофамильца, товарища, соперника, ненавистнаго и страшнаго соперника въ школѣ д-ра Бренсби? Невозможно. Но поспѣшимъ перейти къ послѣдней и важнѣйшей сценѣ этой драмы.
До сихъ поръ я безпрекословно подчинялся его власти. Чувство глубокаго почтенія къ возвышенному характеру, величавой мудрости, кажущемуся всемогуществу и вездѣсущію Вильсона, въ связи съ ужасомъ, который внушали мнѣ нѣкоторыя другія черты его характера и притязаній, до того импонировали мнѣ, что убѣжденный въ своей слабости и безпомощности, я съ отвращеніемъ, съ горечью, но безпрекословно покорялся его волѣ. Но въ послѣднее время я безъ удержу предался вину, и его вліяніе въ соединеніи съ моимъ наслѣдственнымъ темпераментомъ заставляли меня все сильнѣе и сильнѣе возмущаться этимъ контролемъ. Я начиналъ роптать… медлить… сопротивляться. Было-ли это на самомъ дѣлѣ или мнѣ только казалось, что съ укрѣпленіемъ моей воли ослабѣвала воля моего мучителя? Не знаю, но надежда загорѣлась въ моемъ сердцѣ и я лелѣялъ въ мысляхъ твердое и отчаянное рѣшеніе отдѣлаться отъ этого рабства.
Во время карнавала 18.. въ Римѣ, я былъ однажды на маскарадѣ въ палаццо неаполитанскаго герцога ди-Брогліо. Я выпилъ больше чѣмъ обыкновенно, и удушливая атмосфера переполненныхъ гостями комнатъ раздражала меня свыше мѣры. Давка и толкотня еще усиливали это раздраженіе; тѣмъ болѣе, что я отыскивалъ (не стану говорить, съ какимъ недостойнымъ умысломъ) молодую, веселую красавицу, жену стараго выжившаго изъ ума ди-Брогліо. Она сама, съ слишкомъ недвусмысленной откровенностью, зара-
