лична отъ слѣдующей за тѣмъ пріятности и страданія. Я спрошу: въ чемъ же состоитъ это различіе, какъ не въ удовольствіи и страданіи? Инаго различія нѣтъ. Человѣкъ, B. умѣющій взвѣшивать, на одну тарелку вѣсовъ складываетъ пріятности, а на другую страданія, какъ ближайшія, такъ и отдаленныя, и взвѣшивая ихъ, видитъ, что́ перетягиваетъ. Если, то-есть, сравниваешь пріятности съ пріятностями, то избирай значительнѣйшія и бо́льшія; если же — страданія съ страданіями, то — маловажныя и меньшія; а когда поставляешь въ сравненіе пріятное съ непріятнымъ, — поступай слѣдующимъ образомъ: какъ скоро пріятное выше непріятнаго, дальнѣйшее выше ближайшаго, или ближайшее выше дальнѣйшаго, — дѣлай его; напротивъ, какъ скоро пріятное C. пересиливается непріятнымъ, — не дѣлай его. Не таково ли отношеніе между ими, люди, сказалъ бы я? И они конечно согласились бы со мною? — Согласился и Протагоръ. — А если такъ, продолжалъ бы я, то отвѣчайте мнѣ: одна и таже величина кажется ли вашему взору вблизи бо̀льшею, а вдали мѐньшею, или не кажется? — Подтвердятъ. — Не тоже ли скажете вы о широкомъ и многочисленномъ? не тоже ли — о голосахъ, которые, будучи равны одинъ другому, вблизи представляются громкими, а вдали тихими? — И это подтвердили бы. — Но D. если счастіе наше состоитъ съ одной стороны въ производствѣ и полученіи великихъ массъ, а съ другой, въ избѣжаніи и недѣланіи малыхъ; то гдѣ искать спасенія жизни? Въ искусствѣ ли измѣрять, или въ значеніи явленія? Послѣднее очевидно обманываетъ насъ, нерѣдко заставляя понимать одно и тоже различнымъ образомъ и колебаться въ дѣйствіяхъ и избраніи вещей великихъ и малыхъ. Однимъ только искусствомъ измѣрять обличается этотъ обманъ E. чувствъ; одно оно, открывая истину, доставляетъ душѣ спокойствіе, устанавливаетъ ее въ истинѣ и спасаетъ жизнь. И такъ, искусство ли измѣрять, или какое другое искусство почли бы люди спасеніемъ жизни? — Искусство измѣрять, отвѣчалъ Протагоръ. — Положимъ же, что спасеніе нашей жи-
лична от следующей за тем приятности и страдания. Я спрошу: в чём же состоит это различие, как не в удовольствии и страдании? Инаго различия нет. Человек, B. умеющий взвешивать, на одну тарелку весов складывает приятности, а на другую страдания, как ближайшие, так и отдаленные, и взвешивая их, видит, что́ перетягивает. Если, то есть, сравниваешь приятности с приятностями, то избирай значительнейшие и бо́льшие; если же — страдания со страданиями, то — маловажные и меньшие; а когда поставляешь в сравнение приятное с неприятным, — поступай следующим образом: как скоро приятное выше неприятного, дальнейшее выше ближайшего, или ближайшее выше дальнейшего, — делай его; напротив, как скоро приятное C. пересиливается неприятным, — не делай его. Не таково ли отношение между ими, люди, сказал бы я? И они конечно согласились бы со мною? — Согласился и Протагор. — А если так, продолжал бы я, то отвечайте мне: одна и та же величина кажется ли вашему взору вблизи бо̀льшею, а вдали мѐньшею, или не кажется? — Подтвердят. — Не тоже ли скажете вы о широком и многочисленном? не тоже ли — о голосах, которые, будучи равны один другому, вблизи представляются громкими, а вдали тихими? — И это подтвердили бы. — Но D. если счастье наше состоит с одной стороны в производстве и получении великих масс, а с другой, в избежании и неделании малых; то где искать спасения жизни? В искусстве ли измерять, или в значении явления? Последнее очевидно обманывает нас, нередко заставляя понимать одно и тоже различным образом и колебаться в действиях и избрании вещей великих и малых. Одним только искусством измерять обличается этот обман E. чувств; одно оно, открывая истину, доставляет душе спокойствие, устанавливает ее в истине и спасает жизнь. Итак, искусство ли измерять, или какое другое искусство почли бы люди спасением жизни? — Искусство измерять, отвечал Протагор. — Положим же, что спасение нашей жи-
