дней ты долженъ вступить въ собраніе аѳинскаго народа, куда принесешь такое честолюбіе, съ которымъ устремишься къ владычеству надъ всѣмъ греческимъ материкомъ, а еслибы достигъ этого, то захотѣлъ бы имѣть вліяніе и на всю Азію. Но никакія личныя и гражданскія твои преимущества не представятъ тебѣ возможности пріобрѣсть столь великую силу: одинъ только я могу помочь тебѣ въ томъ отношеніи (103—105).
Алкивіадъ, юноша самонадѣянный внѣшними своими преимуществами и ими смѣло прикрывающій нравственное свое ничтожество, заинтересовывается такимъ положеніемъ Сократа и какбы въ тонѣ насмѣшливомъ требуетъ, чтобы онъ доказалъ свою мысль. Сократъ доказываетъ ее слѣдующимъ образомъ: Еслибы тогда, какъ ты, взошедши на каѳедру, станешь подавать Аѳинянамъ совѣты, я спросилъ тебя: лучше ли всѣхъ знаешь ты то, что совѣтуешь; то, конечно, услышалъ бы отъ тебя отвѣтъ положительный. Однакожъ онъ не вывелъ бы меня изъ сомнѣнія; ибо что мы знаемъ, то либо у другихъ переняли, либо сами измыслили. А ты, чему научился отъ другихъ, — напримѣръ, музыкѣ, фехтованью, грамотѣ, — о томъ не захотѣлъ бы давать совѣты въ народныхъ собраніяхъ; касательно же чего теперь хочешь совѣтовать и въ чемъ признаешь себя знающимъ, — напримѣръ, относительно мира и войны, — тому ты никогда не учился. Вѣдь въ подобныхъ случаяхъ надобно знать, съ кѣмъ заключить миръ и съ кѣмъ вести войну, съ кѣмъ лучше и на сколько времени лучше то и другое. А это все должно основывается на справедливости (106 A — 106 C).
Пришедши къ сему положенію, Сократъ далѣе доказываетъ, что Алкивіадъ никогда и ни отъ кого не могъ узнать, что такое — справедливость и несправедливость. До возраста отроческаго, говоритъ онъ, познаніе столь важнаго предмета вовсе невозможно. А въ отрочествѣ, обращаясь съ сверстниками, ты былъ уже увѣренъ, будто-бы ясно разумѣешь это. Кто же научилъ тебя? Народъ, говоришь ты. Но на-
дней ты должен вступить в собрание афинского народа, куда принесешь такое честолюбие, с которым устремишься к владычеству над всем греческим материком, а если бы достиг этого, то захотел бы иметь влияние и на всю Азию. Но никакие личные и гражданские твои преимущества не представят тебе возможности приобресть столь великую силу: один только я могу помочь тебе в том отношении (103—105).
Алкивиад, юноша самонадеянный внешними своими преимуществами и ими смело прикрывающий нравственное свое ничтожество, заинтересовывается таким положением Сократа и как бы в тоне насмешливом требует, чтобы он доказал свою мысль. Сократ доказывает ее следующим образом: Если бы тогда, как ты, взошедши на кафедру, станешь подавать Афинянам советы, я спросил тебя: лучше ли всех знаешь ты то, что советуешь; то, конечно, услышал бы от тебя ответ положительный. Однакож он не вывел бы меня из сомнения; ибо что мы знаем, то либо у других переняли, либо сами измыслили. А ты, чему научился от других, — например, музыке, фехтованью, грамоте, — о том не захотел бы давать советы в народных собраниях; касательно же чего теперь хочешь советовать и в чём признаешь себя знающим, — например, относительно мира и войны, — тому ты никогда не учился. Ведь в подобных случаях надобно знать, с кем заключить мир и с кем вести войну, с кем лучше и на сколько времени лучше то и другое. А это всё должно основывается на справедливости (106 A — 106 C).
Пришедши к сему положению, Сократ далее доказывает, что Алкивиад никогда и ни от кого не мог узнать, что такое — справедливость и несправедливость. До возраста отроческого, говорит он, познание столь важного предмета вовсе невозможно. А в отрочестве, обращаясь со сверстниками, ты был уже уверен, будто бы ясно разумеешь это. Кто же научил тебя? Народ, говоришь ты. Но на-
