вліяніи аѳинскаго народа на юношество, и о томъ, что онъ не знаетъ, въ чемъ состоитъ справедливость и несправедливость, есть, очевидно, платоновское, какъ это видно изъ снесенія его съ мыслями многихъ, несомнѣнно Платоновыхъ сочиненій, особенно съ нѣкоторыми положеніями въ Горгіасѣ и Государствѣ. То же надобно сказать и о другихъ мѣстахъ «Алкивіада», въ которыхъ Сократъ бесѣдуетъ о душѣ, какъ существенной части человѣка, имѣющей божественное происхожденіе, и потому сродной съ божественными предметами. Стоитъ только вспомнить весьма замѣтные отдѣлы Филеба, Федона, Тимея и нѣкоторыя изслѣдованія въ книгѣ о Законахъ[1], чтобы увѣриться, что эти положенія были философемами Платона и Сократа. А ученіе о самопознаніи въ томъ же самомъ смыслѣ излагается и въ Федрѣ, и въ Хармидѣ, и во многихъ другихъ Платоновыхъ разговорахъ. Вообще въ содержаніи разсматриваемаго діалога не представляется ничего такого, что было бы чуждо Платону и давало бы достаточныя основанія сомнѣваться въ подлинности этого сочиненія.
Подвергая сомнѣнію подлинность его, Астъ и Шлейермахеръ основываются особенно на томъ, что будто бы въ немъ невѣрно выставлены характеры Алкивіада и Сократа. Алкивіадъ, съ пламенными своими способностями, энергическимъ чувствомъ сердца и сознаніемъ личныхъ своихъ достоинствъ, въ этомъ діалогѣ, говорятъ они, такъ ребячески слабъ и безхарактеренъ, что нетолько равнодушно выслушиваетъ выраженія Сократа, обидныя для его самолюбія, но еще слѣдуетъ за направленіемъ его вопросовъ, какъ тѣнь за тѣломъ, и наконецъ совершенно предается его водительству. Это замѣчаніе критиковъ, вообще справедливое, не доказываетъ однакожъ подложности разговора. Самомнѣніе и заносчивость Алкивіада выказываются въ самомъ началѣ бесѣды его съ Сократомъ, а потомъ не менѣе обна-
- ↑ Phaed. p. 80 A. 94 B. — Phileb. p. 16. C. — Legg. V. Кромѣ того см. Xenoph. mem. 1. 4, 8. Cicer. de N. D. II, 6, III, 11.
влиянии афинского народа на юношество, и о том, что он не знает, в чём состоит справедливость и несправедливость, есть, очевидно, платоновское, как это видно из снесения его с мыслями многих, несомненно Платоновых сочинений, особенно с некоторыми положениями в Горгиасе и Государстве. То же надобно сказать и о других местах «Алкивиада», в которых Сократ беседует о душе, как существенной части человека, имеющей божественное происхождение, и потому сродной с божественными предметами. Стоит только вспомнить весьма заметные отделы Филеба, Федона, Тимея и некоторые исследования в книге о Законах[1], чтобы увериться, что эти положения были философемами Платона и Сократа. А учение о самопознании в том же самом смысле излагается и в Федре, и в Хармиде, и во многих других Платоновых разговорах. Вообще в содержании рассматриваемого диалога не представляется ничего такого, что было бы чуждо Платону и давало бы достаточные основания сомневаться в подлинности этого сочинения.
Подвергая сомнению подлинность его, Аст и Шлейермахер основываются особенно на том, что будто бы в нём неверно выставлены характеры Алкивиада и Сократа. Алкивиад, с пламенными своими способностями, энергическим чувством сердца и сознанием личных своих достоинств, в этом диалоге, говорят они, так ребячески слаб и бесхарактерен, что нетолько равнодушно выслушивает выражения Сократа, обидные для его самолюбия, но еще следует за направлением его вопросов, как тень за телом, и наконец совершенно предается его водительству. Это замечание критиков, вообще справедливое, не доказывает однакож подложности разговора. Самомнение и заносчивость Алкивиада выказываются в самом начале беседы его с Сократом, а потом не менее обна-
————————————
- ↑ Phaed. p. 80 A. 94 B. — Phileb. p. 16. C. — Legg. V. Кроме того см. Xenoph. mem. 1. 4, 8. Cicer. de N. D. II, 6, III, 11.
