должалъ я, не будутъ ли онѣ прекрасно охранять всю душу и тѣло и отъ внѣшнихъ непріятелей — одна своими совѣтами, другая сраженіями, слѣдуя въ этомъ части начальствующей и мужественно исполняя ея предписанія? — Такъ. — Да и мужественнымъ-то по этой, думаю, послѣдней части назовемъ мы каждаго, когда, то-есть, гнѣвливость его, среди скорбей и удовольствій, будетъ соблюдать предписанія ума о C. страшномъ и нестрашномъ. — Правда, сказалъ онъ. — А мудрымъ, — ужъ конечно, по той малой части, которая начальствуетъ въ немъ и предписываетъ это, такъ какъ она же имѣетъ и знаніе, что̀ полезно каждой изъ частей и цѣлой совокупности трехъ ихъ. — Безъ сомнѣнія. — Что же? разсудительнымъ опять — не по дружеству ли и согласію этихъ послѣднихъ, D. когда и начальствующее начало, и подчиненныя слѣдуютъ одному мнѣнію, съ увѣренностію, что управлять должна разумность, и что возмущаться противъ ней не слѣдуетъ. — Разсудительность, отвѣчалъ онъ, и въ городѣ, и въ частномъ гражданинѣ, дѣйствительно, есть не иное что, какъ это. — Ну а справедливый-то будетъ справедливъ такъ и потому, какъ и почему мы часто называемъ его такимъ. — Совершенно необходимо. — Но что? спросилъ я, — какъ бы не споткнуться намъ на значеніе справедливости, отличное отъ того, какое имѣла она въ городѣ? — Мнѣ не думается, отвѣчалъ онъ. — Вѣдь если въ нашей душѣ, продолжалъ я, остается еще какое недоумѣніе; то мы можемъ совершенно утвердить свои E. мысли, противупоставивъ имъ нелѣпости. — Какія нелѣпости? — Пусть бы, напримѣръ, мы согласились касательно того города и, какъ по природѣ, такъ и по воспитанію, подобнаго ему человѣка: не можетъ ли показаться, что, принявъ залогъ золота или серебра, этотъ человѣкъ растратитъ его? Подумаетъ ли кто, по твоему мнѣнію, что онъ сдѣлаетъ это 443. скорѣе, чѣмъ всѣ не такіе? — Никто, сказалъ онъ. — Не чуждъ ли онъ будетъ и святотатства, и хищенія и предательства, какъ частнаго, въ отношеніи къ друзьямъ, такъ и публичнаго, въ отношеніи къ городу? — Чуждъ. — Равно никакъ не позволитъ
должал я, не будут ли они прекрасно охранять всю душу и тело и от внешних неприятелей — одна своими советами, другая сражениями, следуя в этом части начальствующей и мужественно исполняя её предписания? — Так. — Да и мужественным-то по этой, думаю, последней части назовем мы каждого, когда, то есть, гневливость его, среди скорбей и удовольствий, будет соблюдать предписания ума о C. страшном и нестрашном. — Правда, сказал он. — А мудрым, — уж конечно, по той малой части, которая начальствует в нём и предписывает это, так как она же имеет и знание, что̀ полезно каждой из частей и целой совокупности трех их. — Без сомнения. — Что же? рассудительным опять — не по дружеству ли и согласию этих последних, D. когда и начальствующее начало, и подчиненные следуют одному мнению, с уверенностью, что управлять должна разумность, и что возмущаться против ней не следует. — Рассудительность, отвечал он, и в городе, и в частном гражданине, действительно, есть не иное что, как это. — Ну а справедливый-то будет справедлив так и потому, как и почему мы часто называем его таким. — Совершенно необходимо. — Но что? спросил я, — как бы не споткнуться нам на значение справедливости, отличное от того, какое имела она в городе? — Мне не думается, отвечал он. — Ведь если в нашей душе, продолжал я, остается еще какое недоумение; то мы можем совершенно утвердить свои E. мысли, противупоставив им нелепости. — Какие нелепости? — Пусть бы, например, мы согласились касательно того города и, как по природе, так и по воспитанию, подобного ему человека: не может ли показаться, что, приняв залог золота или серебра, этот человек растратит его? Подумает ли кто, по твоему мнению, что он сделает это 443. скорее, чем все не такие? — Никто, сказал он. — Не чужд ли он будет и святотатства, и хищения и предательства, как частного, в отношении к друзьям, так и публичного, в отношении к городу? — Чужд. — Равно никак не позволит
