ній одръ, постланный для тѣхъ умершихъ, которые не были найдены на полѣ битвы и не унесены. Кто хочетъ, сюда же приноситъ кости горожанъ и иностранцевъ. Приходятъ и женщины, принадлежащія къ обществу надгробныхъ плакальщицъ. Привезенныя урны кладутъ въ общественную могилу, въ самомъ лучшемъ предмѣстіи города, и всякій разъ, кромѣ убитыхъ при Мараѳонѣ, погребаютъ въ ней всѣхъ падшихъ на войнѣ; ибо, отличая блестящее мужество мараѳонскихъ подвижниковъ, Аѳиняне для нихъ-то и устроили эту могилу. По погребеніи же въ землѣ упомянутыхъ костей, избранный отъ города человѣкъ, съ умомъ, здравымъ смысломъ и гражданскимъ достоинствомъ, говоритъ надъ ними приличное похвальное слово; а затѣмъ расходятся.» Такой обычай, по свидѣтельству Димосѳена (adv. Leptin. p. 399 R), существовалъ только у Аѳинянъ; въ исторіи другихъ греческихъ республикъ ничего подобнаго не находимъ (см. Wolf. ad Leptin. p. 362), Да и Римляне убитымъ своимъ воинамъ торжественнаго погребенія не дѣлали, а совершали погребеніе частное (Ernesti de panegyrica eloquentia Romanorum aureae aetatis in Opuscul. orat. et philol. p. 175 sqq.).
Аѳинскіе ораторы при погребальныхъ случаяхъ, кажется, издавна любили съ похвалами умершимъ соединять похвалы ихъ предкамъ, и такимъ образомъ значеніе похвальныхъ своихъ рѣчей болѣе или менѣе распространять на многихъ. Объ этомъ не безъ основанія можно заключать изъ словъ Перикла у Ѳукидида (II, 36). И здѣсь-то, между прочимъ, риторы и софисты впослѣдствіи открыли себѣ обширное поле, на которомъ могли выказывать свои дарованія и прославлять свою науку, — особенно съ того времени, какъ всенародно произнесъ надгробное слово Горгіасъ леонтинскій (Philostrat. vit. Sophist. 1, 9. снес. Fuss. De Gorgia leontin. p. 64 sqq.). Впрочемъ, хотя содержаніе такихъ рѣчей было обширно, однакожъ оно не могло много разнообразиться; а потому ораторы недостатокъ его разнообразія должны были вознаграждать новостію оборотовъ и блескомъ выраженій, — вообще изысканностію формы, и
ний одр, постланный для тех умерших, которые не были найдены на поле битвы и не унесены. Кто хочет, сюда же приносит кости горожан и иностранцев. Приходят и женщины, принадлежащие к обществу надгробных плакальщиц. Привезенные урны кладут в общественную могилу, в самом лучшем предместии города, и всякий раз, кроме убитых при Марафоне, погребают в ней всех падших на войне; ибо, отличая блестящее мужество марафонских подвижников, Афиняне для них-то и устроили эту могилу. По погребении же в земле упомянутых костей, избранный от города человек, с умом, здравым смыслом и гражданским достоинством, говорит над ними приличное похвальное слово; а затем расходятся.» Такой обычай, по свидетельству Димосфена (adv. Leptin. p. 399 R), существовал только у Афинян; в истории других греческих республик ничего подобного не находим (см. Wolf. ad Leptin. p. 362), Да и Римляне убитым своим воинам торжественного погребения не делали, а совершали погребение частное (Ernesti de panegyrica eloquentia Romanorum aureae aetatis in Opuscul. orat. et philol. p. 175 sqq.).
Афинские ораторы при погребальных случаях, кажется, издавна любили с похвалами умершим соединять похвалы их предкам, и таким образом значение похвальных своих речей более или менее распространять на многих. Об этом не без основания можно заключать из слов Перикла у Фукидида (II, 36). И здесь-то, между прочим, риторы и софисты впоследствии открыли себе обширное поле, на котором могли выказывать свои дарования и прославлять свою науку, — особенно с того времени, как всенародно произнес надгробное слово Горгиас леонтинский (Philostrat. vit. Sophist. 1, 9. снес. Fuss. De Gorgia leontin. p. 64 sqq.). Впрочем, хотя содержание таких речей было обширно, однакож оно не могло много разнообразиться; а потому ораторы недостаток его разнообразия должны были вознаграждать новостию оборотов и блеском выражений, — вообще изысканностью формы, и
