ставляетъ, можетъ быть, первые замѣтные слѣды ученія объ идеяхъ, впослѣдствіи раскрытые философомъ полнѣе и обстоятельнѣе. Сюда же, думаю, надобно отнесть и то, что Сократъ въ концѣ діалога говоритъ объ идеяхъ, представляющихся ему въ сновидѣніи: то есть, идей касается онъ только гаданіемъ, — чѣмъ весьма хорошо указывается на философа-юношу, который еще не положилъ твердыхъ, хорошо обдуманныхъ началъ своей наукѣ. Можетъ быть, по этой причинѣ Сократъ теперь не берется изслѣдовать, что̀ превосходнѣе, — мнѣніе ли Гераклита о непрестанной текучести вещей, или ученіе объ идеяхъ, но утверждаетъ и стоитъ только на томъ, что безразсудны тѣ, которые питаютъ надежду изъ происхожденія и силы словъ узнать самую природу вещей. Есть и еще одно обстоятельство, особенно подтверждающее нашу догадку. Вѣдь нельзя сомнѣваться, что діалоги, надписанные именами Эвтидема, Кратила и Протагора, направлены къ обличенію Протагора и учениковъ его: такъ, въ Эвтидемѣ опровергнута діалектика протагорейцевъ, которою злоупотребляли они для составленія своихъ хитросплетеній и ловушекъ; въ Кратилѣ искусно осмѣивается тотъ нелѣпый способъ, которымъ тѣ же умствователи старались придти къ познанію истины, производствомъ словъ подтверждая собственные свои помыслы; въ Протагорѣ, наконецъ, дѣло идетъ о томъ, чтобы обширнымъ и изящнымъ развитіемъ рѣчи доказать, что у нихъ нѣтъ никакой науки добродѣтели. Можно ли допустить, чтобъ эти, столь близкія по содержанію, столь сродныя между собою и находящіяся въ такой тѣсной связи, сочиненія вышли одно послѣ другаго чрезъ большіе промежутки времени? Мнѣ, признаюсь, всегда казались они такъ тѣсно соединенными, что и самаго изложенія ихъ какъ будто нельзя относить ко временамъ различнымъ. Но мы, по видимому, справедливо заключили, что Эвтидемъ написанъ въ началѣ 94 олимп.; а для Протагора указали третій или четвертый годъ той же олимпіады. Если эти хронологическія
ставляет, может быть, первые заметные следы учения об идеях, впоследствии раскрытые философом полнее и обстоятельнее. Сюда же, думаю, надобно отнесть и то, что Сократ в конце диалога говорит об идеях, представляющихся ему в сновидении: то есть, идей касается он только гаданием, — чем весьма хорошо указывается на философа-юношу, который еще не положил твердых, хорошо обдуманных начал своей науке. Может быть, по этой причине Сократ теперь не берется исследовать, что̀ превосходнее, — мнение ли Гераклита о непрестанной текучести вещей, или учение об идеях, но утверждает и стоит только на том, что безрассудны те, которые питают надежду из происхождения и силы слов узнать самую природу вещей. Есть и еще одно обстоятельство, особенно подтверждающее нашу догадку. Ведь нельзя сомневаться, что диалоги, надписанные именами Эвтидема, Кратила и Протагора, направлены к обличению Протагора и учеников его: так, в Эвтидеме опровергнута диалектика протагорейцев, которою злоупотребляли они для составления своих хитросплетений и ловушек; в Кратиле искусно осмеивается тот нелепый способ, которым те же умствователи старались прийти к познанию истины, производством слов подтверждая собственные свои помыслы; в Протагоре, наконец, дело идет о том, чтобы обширным и изящным развитием речи доказать, что у них нет никакой науки добродетели. Можно ли допустить, чтоб эти, столь близкие по содержанию, столь сродные между собою и находящиеся в такой тесной связи, сочинения вышли одно после другого чрез большие промежутки времени? Мне, признаюсь, всегда казались они так тесно соединенными, что и самого изложения их как будто нельзя относить к временам различным. Но мы, по-видимому, справедливо заключили, что Эвтидем написан в начале 94 олимп.; а для Протагора указали третий или четвертый год той же олимпиады. Если эти хронологические
