ственно, что прочія вещи, причастныя идей, либо состоятъ изъ мыслей и потому одарены способностію мыслить, либо, не смотря на свое соединеніе съ мыслями, вовсе лишены силы мышленія. Но то и другое, очевидно, нелѣпо (p. 132 C). — Запутанный такими умствованіями, Сократъ пробуетъ новый путь для защиты идей. Идеи, говоритъ онъ, можетъ быть, суть образцы вещей, по подобію которыхъ отпечатлѣно и образовано все, подлежащее чувствамъ. Въ этомъ состоитъ связь и сродство ихъ съ недѣлимыми. Но Парменидъ не соглашается и съ этимъ положеніемъ Сократа и очень тонко и послѣдовательно опровергаетъ его. Что̀ составлено примѣнительно къ какой нибудь формѣ, по подобію, говоритъ онъ, тому необходимо подобна и самая форма. А отсюда слѣдуетъ, что и самый видъ, и вещи, составленныя по виду, должны быть подчинены одному и тому же роду. Если же это заключеніе вѣрно, то вытекаетъ, что число формъ и родовъ безконечно. Но понятно, сколько это представитъ затрудненій тому, кто будетъ допускать идеи самостоятельныя и отъ прочихъ вещей отдѣльныя. Посему Парменидъ сильно настаиваетъ, что вещи чувствопостигаемыя не могутъ быть причастны идей по подобію (p. 132 — 133 A). И Сократъ не отражаетъ этого провозглашаемаго элейцемъ мнѣнія, — что̀, безъ сомнѣнія, удивитъ тѣхъ, которымъ извѣстно, что идеи Платонъ самъ почиталъ вѣчными образцами вещей, и что чрезъ причастіе этимъ идеямъ произошло, по своей силѣ и природѣ, все недѣлимо существующее. Кто не знаетъ, что идеи у Платона назывались ποραδείγματα (Tim. p. 28 A, 38 A et al.), а вещи, по нимъ образовавшіяся, — ὁμοιώματα, ἀφομοιώματα, μιμήματα, ἀφομοιούμενα (Tim. p. 50 D, 51 A, 75, al.)? Въ этомъ удостовѣряетъ и Аристотель (Metaph. I, 7, сн. XII, p. 269, ed. Brand.): «Говорить, что онѣ (τὰ εἴδη) суть образцы (παραδείγματα) и что имъ причастно все другое, это значитъ пустословить и строить поэтическія метафоры». Посему иной подумаетъ, будто Платонъ оставилъ теперь прежнее
ственно, что прочие вещи, причастные идей, либо состоят из мыслей и потому одарены способностью мыслить, либо, не смотря на свое соединение с мыслями, вовсе лишены силы мышления. Но то и другое, очевидно, нелепо (p. 132 C). — Запутанный такими умствованиями, Сократ пробует новый путь для защиты идей. Идеи, говорит он, может быть, суть образцы вещей, по подобию которых отпечатлено и образовано всё, подлежащее чувствам. В этом состоит связь и сродство их с неделимыми. Но Парменид не соглашается и с этим положением Сократа и очень тонко и последовательно опровергает его. Что̀ составлено применительно к какой-нибудь форме, по подобию, говорит он, тому необходимо подобна и самая форма. А отсюда следует, что и самый вид, и вещи, составленные по виду, должны быть подчинены одному и тому же роду. Если же это заключение верно, то вытекает, что число форм и родов бесконечно. Но понятно, сколько это представит затруднений тому, кто будет допускать идеи самостоятельные и от прочих вещей отдельные. Посему Парменид сильно настаивает, что вещи чувствопостигаемые не могут быть причастны идей по подобию (p. 132 — 133 A). И Сократ не отражает этого провозглашаемого элейцем мнения, — что̀, без сомнения, удивит тех, которым известно, что идеи Платон сам почитал вечными образцами вещей, и что чрез причастие этим идеям произошло, по своей силе и природе, всё неделимо существующее. Кто не знает, что идеи у Платона назывались ποραδείγματα (Tim. p. 28 A, 38 A et al.), а вещи, по ним образовавшиеся, — ὁμοιώματα, ἀφομοιώματα, μιμήματα, ἀφομοιούμενα (Tim. p. 50 D, 51 A, 75, al.)? В этом удостоверяет и Аристотель (Metaph. I, 7, сн. XII, p. 269, ed. Brand.): «Говорить, что они (τὰ εἴδη) суть образцы (παραδείγματα) и что им причастно всё другое, это значит пустословить и строить поэтические метафоры». Посему иной подумает, будто Платон оставил теперь прежнее
