ника — его собственный глаз, его видящее „я“, его зрительное „впечатление“.
Таковы приблизительно принципы, как бы легшие в основу живописи Клода Монэ. Он внес в европейскую живопись лучистую солнечность и прозрачную туманность. Каждая его картина — разнообразная атмосферическая гармония, основанная на двух взаимнодополнительных цветах: желтовато-синяя или розовато-зеленая. Гармония, подобная музыкальной симфонии, основанной на развитии какой-нибудь ноты. Именно такое впечатление производят те пейзажи Монэ, где все — сплошной солнечный или туманный мираж. Но этой музыкальной гармонии Монэ достиг почти научно-аналитическим путем, разлагая ее на составные тона. Даже само белое у него — вовсе не отсутствие цвета, но игра жемчужных оттенков. Вместо того, чтобы смешивать краски на палитре, что почти всегда дает грязные и мутные тона, Монэ переносит их в чистом виде на холст, кладя маленькими мазками рядом друг с другом или поверх друг друга и предоставляя им объединиться в одно целое уже в глазу самого зрителя. Достаточно посмотреть на произведения Монэ вблизи, чтобы убедиться, сколько напряженного труда положено художником на эту густую мозаичную обработку его холстов, но стоит отойти от них на несколько шагов, и вся эта мозаика превращается в одно радующее целое, сияющее чистыми, светлыми и яркими красками.
Замена материальной смеси красок на палитре их оптической смесью (в глазу самого зрителя) и употребление главным образом основных цветов солнечного спектра — вот та техническая революция, которой Монэ, а за ним и другие художники обогатили мировую живопись. И вот то, что вызвало наибольшее негодование публики 70-х годов, оскорбляющейся при виде синих и лиловых теней, которые она привыкла считать абсолютно черными, и ленившейся воспринимать эту мозаичную технику издали, ибо она привыкла „лорнировать“ картины вблизи, ища в них натуралистических деталей.
Созвучие Монэ с научно-экспериментальным духом эпохи сказалось и в самом выборе им объектов живописи. Монэ изучал предметы в различной смене и времен года, и часов дня, и состояния погоды. Другими Словами, он подходил к ним не как к „предметам“, а как к „явлениям“; он изучал природу не в ее статике, но в ее динамике, в ее становлении, в ее бесконечном изменении. Отсюда его
