подлинным вдохновителем их является современность, современный пролетариат, современная социальная революция. Она дает им тот свежий заряд, которого не было у Стейнлена.
Мы видим: растет мировое пролетарское движение, а вместе с ним революционизируется сознание художников, дисциплинируется и заостряется их способ выражения. От лирически мечтательного импрессионизма Стейнлена через интеллигентский психологизм германских „экспрессионистов“ к четкому динамизму (дух борьбы) и монументализму (дух организации) —такова эволюция формы в области „социального жанра“.
Какой же урок для себя можем мы извлечь из этой выставки? Прежде всего, тот, что пора оставить чисто славянофильское самообольщение: будто лишь у нас процветает революционное искусство. Наоборот, — и это не вина, а беда наша, — нам нужно еще создать его — ведь у нас нет тех больших традиций (Домье, Делакруа), которыми обладает Запад. У нас еще нет мастерства — его надо выковать. Сила художников-революционеров Запада в том, что они органически сочетают подлинный пафос содержания с подлинным мастерством формы.
Правда, как мы видели, это „содержание“ нередко еще во власти меланхолии и мистики (германский экспрессионизм), но у лучших художников оно исполнено активизма, энтузиазма, подлинной революционной страсти. И вот эту страсть свою западно-европейские художники умеют облекать и заковывать в адэкватную ей современную форму. Ибо иначе и не может быть: каждое действительно новое содержание всегда прокладывает себе и новое русло формы, новые берега, новый выразительный язык. Эту форму художники Запада еще не нашли, но они ее ищут упорно и искренно. Мы же ищем — мало. Мы готовы пойти по линии наименьшего сопротивления, т. е. попросту… вернуться к передвижникам.
Теоретически возможна была бы такая точка зрения: если на Западе — кипение, то у нас, в стране революции победившей, — успо-
