то есть, сдѣлалъ ту же самую ошибку и ошибочную поправку, которую такъ же безсознательно дѣлаетъ часто рука наборщика.
13. Почти то же самое замѣчается и въ цѣломъ ряду словъ; такъ, напр., если мы заучили, что называется на зубокъ, какіе-нибудь стихи или молитвы, то, вмѣстѣ съ тѣмъ, получаемъ возможность произносить ихъ и въ то же время думать о другомъ; а это было бы невозможно, если бы произнесеніе заученнаго было только дѣломъ сознанія и въ него не вмѣшивалась рефлективная способность голосовыхъ органовъ, которые, будучи двинуты въ извѣстномъ направленіи, продолжаютъ работать почти сами, какъ работаютъ ноги, когда мы ходимъ, погруженные въ глубокую думу. Мы даемъ только общее направленіе этому сложному и продолжительному движенію; частности же его выполняются тысячами мелкихъ привычекъ, ставшихъ полусознательными рефлексами[1]. Замѣчательно, что если при такомъ механическомъ произнесеніи стиховъ случится намъ вдуматься въ содержаніе того, что мы произносимъ, то вдругъ языкъ нашъ замедляется, путается, останавливается, и часто мы забываемъ то, что, казалось, невозможно было позабыть. Отчего это? Оттого, что сознаніе наше вмѣшалось въ дѣло голосовыхъ органовъ и помѣшало имъ работать. И припомните, что мы дѣлаемъ, чтобы вспомнить позабытыя слова, перескочить неожиданно открывшійся перерывъ: мы начинаемъ стихи сначала, потомъ пускаемъ наши голосовые органы въ полный ходъ, удаляя, по возможности, сознаніе, и они, разогнавшись по привычной дорожкѣ, благополучно перекакиваютъ тотъ ровъ, который былъ вырытъ вмѣшательствомъ сознанія.
14. Еще замѣчательнѣе то явленіе, что мы отъ продолжительной привычки къ извѣстнымъ стихамъ или фразамъ получаемъ возможность не только произносить ихъ вслухъ, думая о чемъ-нибудь другомъ, но даже произносить ихъ умственно, какъ говорится, про себя, и въ то же время думать о другомъ. Эта двойная, одновременная работа сознанія была бы явленіемъ совершенно необъяснимымъ, если бы въ такомъ механическомъ произношеніи про себя дѣйствительно принимало участіе сознаніе, для котораго такая двойная и разнохарактерная работа совершенно невозможна. Но въ томъ-то и дѣло, что сознаніе наше занято совсѣмъ другимъ, можетъ быть, крайне противоположнымъ содержанію затверженныхъ стиховъ, и молчаливое произношеніе ихъ объясняется только рефлексами голосового органа, который, будучи пущенъ въ ходъ, потомъ дѣйствуетъ самъ собою, какъ бы
- ↑ См. выше, гл. XII.
то есть, сделал ту же самую ошибку и ошибочную поправку, которую так же бессознательно делает часто рука наборщика.
13. Почти то же самое замечается и в целом ряду слов; так, например, если мы заучили, что называется назубок, какие-нибудь стихи или молитвы, то вместе с тем получаем возможность произносить их и в то же время думать о другом; а это было бы невозможно, если бы произнесение заученного было только делом сознания и в него не вмешивалась рефлективная способность голосовых органов, которые, будучи двинуты в известном направлении, продолжают работать почти сами, как работают ноги, когда мы ходим, погруженные в глубокую думу. Мы даем только общее направление этому сложному и продолжительному движению; частности же его выполняются тысячами мелких привычек, ставших полусознательными рефлексами[1]. Замечательно, что если при таком механическом произнесении стихов случится нам вдуматься в содержание того, что мы произносим, то вдруг язык наш замедляется, путается, останавливается, и часто мы забываем то, что, казалось, невозможно было позабыть. Отчего это? Оттого, что сознание наше вмешалось в дело голосовых органов и помешало им работать. И припомните, что мы делаем, чтобы вспомнить позабытые слова, перескочить неожиданно открывшийся перерыв: мы начинаем стихи сначала, потом пускаем наши голосовые органы в полный ход, удаляя, по возможности, сознание, и они, разогнавшись по привычной дорожке, благополучно перескакивают тот ров, который был вырыт вмешательством сознания.
14. Еще замечательнее то явление, что мы от продолжительной привычки к известным стихам или фразам получаем возможность не только произносить их вслух, думая о чем-нибудь другом, но даже произносить их умственно, как говорится, про себя, и в то же время думать о другом. Эта двойная, одновременная работа сознания была бы явлением совершенно необъяснимым, если бы в таком механическом произношении про себя действительно принимало участие сознание, для которого такая двойная и разнохарактерная работа совершенно невозможна. Но в том-то и дело, что сознание наше занято совсем другим, может быть, крайне противоположным содержанию затверженных стихов, и молчаливое произношение их объясняется только рефлексами голосового органа, который, будучи пущен в ход, потом действует сам собою, как бы
- ↑ См. выше, гл. XII.
