считать эти науки законченными и думать, что можно уже безъ натяжки вывести всѣ ихъ положенія изъ одного основного принципа.
Подробности методы, которой мы придерживаемся при изученіи психическихъ явленій, изложены нами въ той главѣ, гдѣ мы переходимъ отъ физіологіи къ психологіи (Т. I, гл. XVIII). Здѣсь же намъ слѣдуетъ сказать еще нѣсколько словъ о томъ, какъ мы пользовались различными психологическими теоріями.
Мы старались не быть пристрастными ни къ одной изъ нихъ и брали хорошо описанный психическій фактъ или объясненіе его, казавшееся намъ наиболѣе удачнымъ, не разбирая, гдѣ мы его находили. Мы не стѣснялись брать его у Гегеля или гегеліанцевъ, не обращая вниманія на ту дурную славу, которою гегелизмъ расплачивается теперь за прежній, отчасти мишурный блескъ. Мы не стѣснялись также заимствовать и у матеріалистовъ, несмотря на то, что считаемъ ихъ систему столь же одностороннею, какъ и идеализмъ. Вѣрная мысль на страницахъ сочиненій Спенсера нравилась намъ болѣе, чѣмъ великолѣпная фантазія, встрѣчающаяся у Платона. Аристотелю мы обязаны за очень многія мѣткія описанія психическихъ явленій; но и это великое имя не связывало насъ нигдѣ и должно было вездѣ уступать дорогу нашему собственному сознанію и сознанію нашихъ читателей—этому свидѣтельству „паче всего міра“. Декартъ и Бэконъ, эти двѣ личности, отдѣлившія новое мышленіе отъ средневѣковаго, имѣли большое вліяніе на ходъ нашихъ идей: индуктивная метода послѣдняго привела насъ неудержимо къ дуализму перваго. Мы знаемъ очень хорошо, какъ ославленъ теперь картезіанскій дуализмъ; но если онъ единственно могъ объяснить намъ то или другое психическое явленіе, то мы не видѣли причины, почему бы не должны были пользоваться могучею помощью этого взгляда, когда наука не дала намъ еще ничего, чѣмъ мы могли бы его замѣнить. Мы вовсе не сочувствуемъ восточному міросозерцанію Спинозы, но нашли, что никто лучше его не очертилъ человѣческихъ страстей. Мы очень многимъ обязаны Локку, но не затруднялись стоять на сторонѣ Канта тамъ, гдѣ онъ до очевидности ясно показываетъ невозможность такого опытнаго происхожденія нѣкоторыхъ идей, на которое указываетъ Локкъ. Кантъ былъ для насъ великимъ мыслителемъ, но не психологомъ, хотя въ ого „Антропологіи“ мы нашли много мѣткихъ психическихъ наблюде-
