Впервые вывезти, и тамъ, въ разгарѣ бала,
Я встрѣтила—кого?—ты вѣрно угадала.
Мы познакомились и, знаешь, Надя, онъ
Такъ симпатиченъ былъ, изященъ и уменъ,
Что даже мой отецъ къ нему расположенье
Почувствовалъ, а я въ какомъ-то упоеньи
Жила съ тѣхъ поръ, и все казалось мнѣ милѣй:
Цвѣты—душистѣе и домъ нашъ—веселѣй.
Какъ страстно, какъ давно я жаждала участья
И ласки! И когда впервые онъ сказалъ,
Что полюбилъ меня—я плакала отъ счастья!
Голубка бѣдная!..
Отецъ согласье далъ.
Мы обвѣнчалися и лѣто послѣ свадьбы
Мы провели въ тиши саратовской усадьбы.
Папа̀ недолго жилъ; на слѣдующій годъ
Скончался онъ, и съ нимъ угасъ нашъ древній родъ.
(Мягко).
Ты только что о немъ съ укоромъ вспоминала,
Но онъ былъ человѣкъ стариннаго закала
И честь фамильная, честь рода своего
Была въ его глазахъ священнѣе всего.
Прости ему, Nadine, я знаю, что когда-то
Умѣла ты прощать.
Миръ памяти его,
И я была предъ нимъ глубоко виновата.
Впервые вывезти, и там, в разгаре бала,
Я встретила — кого? — ты верно угадала.
Мы познакомились и, знаешь, Надя, он
Так симпатичен был, изящен и умен,
Что даже мой отец к нему расположенье
Почувствовал, а я в каком-то упоеньи
Жила с тех пор, и всё казалось мне милей:
Цветы — душистее и дом наш — веселей.
Как страстно, как давно я жаждала участья
И ласки! И когда впервые он сказал,
Что полюбил меня — я плакала от счастья!
Голубка бедная!..
Отец согласье дал.
Мы обвенчалися и лето после свадьбы
Мы провели в тиши саратовской усадьбы.
Папа́ недолго жил; на следующий год
Скончался он, и с ним угас наш древний род.
(Мягко).
Ты только что о нём с укором вспоминала,
Но он был человек старинного закала
И честь фамильная, честь рода своего
Была в его глазах священнее всего.
Прости ему, Nadine, я знаю, что когда-то
Умела ты прощать.
Мир памяти его,
И я была пред ним глубоко виновата.
