20 Я ворохомъ полурасцвѣтшихъ розъ.
На пиршествахъ, даря на мигъ забвенье,
Пускай киш(?п)итъ и пѣнится струя,
Я жадно пью изъ чаши наслажденье,
Но одинокъ, какъ прежде, сердцемъ я.
25 Любуяся просторомъ, озареннымъ
Сіяніемъ серебряныхъ лучей,
Ихъ отблескъ дивный видѣлъ отраженнымъ
Я въ глубинѣ задумчивыхъ очей.
Я созерцалъ, какъ яркій лучъ свѣтила,
30 Лаская ихъ, въ волнахъ эгейскихъ гасъ,
Увы, луна лишь надъ твоей могилой,
Не для тебя всходила въ этотъ часъ!
Когда, безъ сна простертаго на ложѣ,
Томилъ меня мучительный недугъ,
35 Я говорилъ:—какое счастье, Боже,
Что взоръ ея не видитъ этихъ мукъ!
И, какъ порой возвращена свобода
Безсильному и дряхлому рабу,
Такъ жизнь мою вернула мнѣ природа.
40 Межъ тѣмъ какъ ты покоилась въ гробу.
Тѣхъ дней залогъ, когда лишь расцвѣтали
Любовь и жизнь на утрѣ бытія,
Залогъ любви, подъ дымкою печали
Тебя, увы, отнынѣ вижу я!
45 Затихло сердца кроткаго біенья,
Которое съ тобою мнѣ дано,
Лишь моему все нѣтъ успокоенья,
Хотя мертво и холодно оно.
Печальный даръ ея рукой любимой
50 Врученный мнѣ—обѣтъ моей любви,
Молю тебя, блюди ненарушимо,
Иль сердце мнѣ собою разорви.
Гдѣ счастію не можетъ быть возврата—
Страданіемъ очищена любовь
55 И тотъ, кому утраченное свято,
Живой любви не отдается вновь.
20 Я ворохом полурасцветших роз.
На пиршествах, даря на миг забвенье,
Пускай киш(?п)ит и пенится струя,
Я жадно пью из чаши наслажденье,
Но одинок, как прежде, сердцем я.
25 Любуяся простором, озарённым
Сиянием серебряных лучей,
Их отблеск дивный видел отражённым
Я в глубине задумчивых очей.
Я созерцал, как яркий луч светила,
30 Лаская их, в волнах эгейских гас,
Увы, луна лишь над твоей могилой,
Не для тебя всходила в этот час!
Когда, без сна простёртого на ложе,
Томил меня мучительный недуг,
35 Я говорил: — какое счастье, Боже,
Что взор её не видит этих мук!
И, как порой возвращена свобода
Бессильному и дряхлому рабу,
Так жизнь мою вернула мне природа.
40 Меж тем как ты покоилась в гробу.
Тех дней залог, когда лишь расцветали
Любовь и жизнь на утре бытия,
Залог любви, под дымкою печали
Тебя, увы, отныне вижу я!
45 Затихло сердца кроткого биенья,
Которое с тобою мне дано,
Лишь моему всё нет успокоенья,
Хотя мертво и холодно оно.
Печальный дар её рукой любимой
50 Врученный мне — обет моей любви,
Молю тебя, блюди ненарушимо,
Иль сердце мне собою разорви.
Где счастию не может быть возврата —
Страданием очищена любовь
55 И тот, кому утраченное свято,
Живой любви не отдаётся вновь.
Замолкни, о пѣсня печали,
Замри рокотанье струны!
Отрадой вы прежде звучали
Теперь же тоскою полны.
5 Той пѣсни душою я всею
Изъ устъ ея нѣжныхъ внималъ,
Я вспомнить не въ силахъ, не смѣю,
Чѣмъ былъ я, чѣмъ нынѣ я сталъ.
Гдѣ голосъ ея незабвенный?
10 Замолкъ онъ подъ мраморомъ плитъ,
И прежній напѣвъ вдохновенный,
Какъ реквіемъ скорбный звучитъ.
Тобою какъ прежде онъ дышетъ,
О, Тирса! О прахъ дорогой!
15 Но ухо въ немъ больше не слышитъ
Гармоніи звуковъ былой.
Все стихло, но чуть уловимый
Въ душѣ отдается моей,
Мнѣ слышится голосъ любимый,
20 Какъ эхо исчезнувшихъ дней.
Онъ чудится мнѣ въ сновидѣньи
И грезу мою наяву,
Напрасно я въ мигъ пробужденья
Душой потрясенной зову.
25 О другъ мой, такъ рано почившій,
Ты свѣтлою стала мечтой,
Свой лучъ отъ земли отклонившей
Замолкни, о песня печали,
Замри рокотанье струны!
Отрадой вы прежде звучали
Теперь же тоскою полны.
5 Той песни душою я всею
Из уст её нежных внимал,
Я вспомнить не в силах, не смею,
Чем был я, чем ныне я стал.
Где голос её незабвенный?
10 Замолк он под мрамором плит,
И прежний напев вдохновенный,
Как реквием скорбный звучит.
Тобою как прежде он дышит,
О, Тирса! О прах дорогой!
15 Но ухо в нём больше не слышит
Гармонии звуков былой.
Всё стихло, но чуть уловимый
В душе отдаётся моей,
Мне слышится голос любимый,
20 Как эхо исчезнувших дней.
Он чудится мне в сновиденьи
И грёзу мою наяву,
Напрасно я в миг пробужденья
Душой потрясённой зову.
25 О друг мой, так рано почивший,
Ты светлою стала мечтой,
Свой луч от земли отклонившей
