Экспрессионизм (от франц. expression — выражение), крупное литературное движение в Германии, совпавшее по времени с империалистической войной. Оно было создано большой группой талантливых писателей. Впервые мы находим этот термин в 1911 г. у поэта Отто-цур-Линде для обозначения реакции против импрессионистского искусства. В моду этот термин вошел после манифестов Эдшмида („Über den Expressionismus in der Literatur und die Neue Dichtung“, 1919) и Бара (Hermann Bahr, „Der Expressionismus“, 1930). Экспрессионисты в подавляющем большинстве (Франц Верфель, Георг Тракль, Казимир Эдшмид, Арнольд Улиц, Газенклевер, Эрнст Толлер, Иоганнес Бехер, Ганс Джост, Фриц фон Унру) родились около 1890 г.; несколько старше были Шикеле (род. в 1883 г.), Георг Кайзер (1878), Карл Штернгейм (1878), Леонгард Франк (1882), Людвиг Рубинер (1882) и др. (об этих писателях см. XLVIII, прил. деятели науки и литературы, 115 сл.). Уже с 1910 г. стали выходить журналы, вокруг которых группировалась литературная молодежь, требовавшая резкого разрыва с прошлой литературой, низвергавшая авторитеты, выкинувшая лозунг неограниченной свободы личности. В 1910 г. появилась „Action“ Франца Пфемферта (род. в 1879 г.), друга Карла Либкнехта и Розы Люксембург, в 1913 г. — „Die Weissen Blätter“ Шикеле. Война и последовавшая затем революция послужили новым толчком к возбуждению экспрессионистской молодежи. В 1916 г. Курт Вольф выпускает журнал „Der Jüngste Tag“, в котором сотрудничают Вехер, Газенклевер, Кафка, Шикеле, Штернгейм, Тракль, Верфель. В 1920 г. экспрессионисты группируются вокруг журнала „Unser Weg“. В эти же годы появляются главные манифесты экспрессионистов в стихах и прозе, среди них „Menschheitsdämmerung“, с нашумевшим предисловием Курта Пинтуса, хорошо выражавшим устремления новой школы. „Жизнь человечества стала невозможной, писал Пинтус: оно находится в рабской зависимости от своих произведений, от своей науки, от своей техники, от своей статистики, от своей торговли, промышленности, от окаменевшего общественного порядка. Самое главное, двигательная сила, заключается не в учреждениях, не в изобретениях, не в законах, добытых путем наблюдения, а в человеке“.
В смысле социальном Э. был в сущности только более бурным проявлением индивидуалистического бунта мелкобуржуазной интеллигенции, того бунта, который начался повсюду в Европе вместе с кризисом капитализма. Кризис этот жестоко бьет по мелкой буржуазии, мечущейся между двумя враждующими классами — капиталистами и пролетариатом. Немецкая интеллигенция, в особенности после военных неудач и революции, ощущала вильгельмовский военно-полицейский режим прежде всего как насилие над творческой личностью, как оковы, сковывающие порывы свободного духа. Слишком тесно связанная с буржуазией и буржуазным сознанием, эта интеллигенция, в большинстве случаев, не могла понять внутреннего единства между революционной борьбой пролетариата и освобождением человеческой личности. Антитезу: „личность и плохо организованное общество“ эта интеллигенция заменила более расплывчатыми антитезами: „личность и всякая организованная общественность“, „личность и мир“ и т. п. Вместо войны с господствующими классами рвущаяся к свободе личность объявляла войну всякому коллективистскому принципу, всякому порядку. Возненавидев данную форму, экспрессионисты восстали против формы вообще. Проникнутые ненавистью к капитализму и созданной им механизации жизни, питая не меньшую ненависть к милитаризму и войне, как к крайним выражениям принудительного организационного принципа, экспрессионисты, как общественно-литературное направление, не сделали неизбежного логического вывода из своей ненависти, не примкнули к революционному рабочему движению, за немногими исключениями (Бехер). Они мечутся между богоискательством, социализмом, анархизмом, пацифизмом; обращаются к мистике, к толстовству, к идеалам Руссо; прославляют первобытного человека в противовес прогнившей современной цивилизации, негров, австралийцев и т. д. Своих предшественников они видят во всех литературных бунтарях. Романтики, символисты, дадаисты и пр. разными сторонами соприкасаются с экспрессионистами. В числе этих предшественников самые разнообразные имена: Стриндберг, Достоевский, Рембо, Гауптман, Оскар Уайльд и т. д. Почти все экспрессионисты проходят бурный путь, отражающий резкие переломы в настроениях мелкобуржуазной интеллигенции. До войны — утверждение жизни, радость жизни, своеобразный сантиментальный Э. Во время войны преобладают бунтарские, революционные мотивы, пафос обличения, ненависть к полицейско-бюрократической, милитаризированной военной Германии. По окончании войны — приспособленчество, примирение в связи с относительной временной стабилизацией, поворот к покою и порядку, выражающий непрочность экспрессионистического бунта, его мелкобуржуазную сущность.
И тем не менее, Э. является оригинальным литературным направлением, не совпадающим ни с одним из предшествующих проявлений интеллигентского бунта. От романтиков и символистов его отделяет дух активизма, революционное стремление к разрушению старого мира, к перестройке общества, враждебное отношение к созерцательству, ко всякой пассивности, к идее „чистого искусства“. Э. был восстанием против своих ближайших предшественников — натурализма и импрессионизма. И тот и другой исходят из радости, которую дает образ внешнего мира. Для Э. внешний мир, как самодовлеющая ценность, не существует. Там — впечатление от внешних вещей, здесь — выражение внутреннего мира, „растворение предмета в идее, с тем чтобы освободиться от него и найти избавление в ней“. Если там сохранялось стремление так или иначе воспроизвести отрезок природы, рассказать об ощущениях и переживаниях, рожденных ею, то Э. не знает ничего, кроме стремления дать выход своему душевному напряжению, а то, что лежит вне души, — только поводы, знаки, не имеющие самостоятельного значения, не заслуживающие того, чтобы быть занесенными на бумагу в целях познания внешнего мира. Отсюда — презрение к форме, деформация слова, его дерационализация, произвольное словотворчество, стремление к непосредственному выражению душевного порыва, подсознательных импульсов, о чем выразился удачно один из французских сюрреалистов: „когда я чувствую боль, я кричу как кричится, не спрашивая, в какие формы следует облечь выражение этой боли“. Отсюда — пророческий тон, в который экспрессионисты облекают свои крайние индивидуалистические идеи. „Революция — это значит бог, жизнь, горение, упоение, хаос, а следовательно — новое рождение. Долой, поэтому, порядок во что бы то ни стало. Беспорядочное, не знающее законов, есть рождение новых законов. Что такое революция, как не постоянно новая попытка преобразования материи духом“ (Фридрих Вольф). Эти особенности экспрессионистского стиля — деформация слова, приподнятый пророческий тон — связаны с тяготением к малым формам, к одноактным и вообще коротким драмам, к новелле, к небольшим оперным пьесам с словесной музыкой, к лирическому стихотворению, — к тем формам, в которых легче всего передать экстатическое душевное состояние, судорожные порывы и метания. Правда, у экспрессионистов мы находим и мещанскую трагедию и из больших форм — роман, интимный, психологический, но в области малых форм они проявили больше всего оригинальности и изобретательности.
Устремления экспрессионистов ярче всего отражаются в тематике их произведений. К излюбленным темам принадлежит борьба поколений: „Der Sohn“, 1916, Газенклевера, где сын с револьвером в руке требует себе свободы у отца, а этот последний грозит ему хлыстом, зовет полицию и умирает, пораженный апоплексическим ударом. — „Nicht der Mörder, der Ermordete ist schuldig“, 1919, Верфеля, где сын, убивающий отца, как бы символизирует гибель отцов от руки молодого поколения. — Группа молодежи, проникнутая романтической жаждой свободы и духом авантюризма, образовавшая шайку разбойников, убивающая учителя, мстящая обществу (Leonhard Frank, „Die Räuberbande“, 1914). — Молодая девушка, нетронутая, дикая, чистая натура, противопоставленная разлагающемуся обществу и гибнущая в борьбе за чистоту и целостность своего существа (Arnold Ulitz, „Die Bärin“, 1922). — Восторженный студент, охваченный экстатическим порывом достигнуть идеала честной истинной жизни, перебирает все, что представляет наша земля душе, пылающей стремлением к возвышенному: учение, путешествие, любовь, фабричный труд, учительство, искусство, — отдается всему этому беззаветно, ни в чем не находит спасения и кончает мучительной смертью от руки безумца (Otto Wirz, „Gewalten eines Toren“). — Другой юноша, горбатый художник, которому уродство закрыло путь к радостям и красоте жизни, решает поднять свое „я“ путем воспитания до безграничной любви и жертвы и покоряет мощью своего морального порыва двух своих более слабых товарищей (Albert Steffen, „Ott, Alois und Werelsche“). — Словом, восстание, мятеж против отца, матери, учителей, вообще старших, против общества и всего мирового порядка, мятеж, в большинстве случаев завершающийся безрезультатной гибелью восставшего, — эта преобладающая тематика быть может всего очевиднее определяет границы революционной ценности Э. Временами приближаясь к революционному пролетарскому движению, выдвинув такого коммунистического поэта, как Бехер, на своем крайнем левом фланге заражаясь иногда детскими болезнями левизны, Э. в целом разделяет общую участь бунтарских литературных движений, созданных мелкобуржуазной интеллигенцией, в которых развернута яркая картина лжи и лицемерия загнивающего капиталистического общества, но которые оказались неспособными целиком влиться в революционную борьбу пролетариата.
Литература: Werner Mahrholz, „Deutsche Literatur der Gegenwart“ (Berlin, 1930); Felix Bertaux, „Litterature allemande“ (в серии „Panoramas des Litteratures contemporaines“, Paris, 1928); A. Soergel, „Dichtung und Dichter der Zeit. Im Banne des Expressionismus“ (Lpz., 1926); П. Коган, „Э. в Германии“ („Советск. Искусство“, 1926, июль); Георг Кайзер, „Драмы“ (ГИЗ, 1923; вступит. ст. А. Луначарского); О. Вальцель, „Импрессионизм и Э. в совр. Германии (1890—1920)“, пер. под ред. Жирмунского (П., 1922).
П. Коган.