Разбирая далѣе перечисленныя мною качества, я нахожу, что каждый Государь для своего блага долженъ стараться прослыть милосерднымъ, а не жестокимъ. Необходимо однако остерегаться, чтобы и милосердіе не приносило вреда. Цезарь Борджіа извѣстенъ своей жестокостью, но эта жестокость обусловила порядокъ и единство Романьи и водворила въ ней повиновеніе и спокойствіе; соображая же всѣ обстоятельства, невольно придешь къ заключенію, что Цезарь Борджіа былъ милосерднѣе флорентійскаго народа, который, для избежанія нареканія въ жестокости, допустилъ уничтоженіе Пистойи.
Слѣдовательно Государи, когда дѣло идетъ о вѣрности и единствѣ ихъ подданныхъ, не должны бояться прослыть жестокими. Прибѣгая въ отдѣльныхъ случаяхъ къ жестокостямъ, государи поступаютъ милосерднѣе, нежели тогда, когда отъ избытка снисходительности допускаютъ развиваться безпорядкамъ, ведущимъ къ грабежу и насилію, потому что безпорядки составляютъ бедствіе цѣлаго общества, а казни поражаютъ только отдельныхъ лицъ. Государямъ, только что получающимъ власть во вновь возникающихъ монархіяхъ, бываетъ труднѣе всѣхъ другихъ Государей избѣгнуть названія жестокихъ, такъ какъ, во вновь возникающихъ монархіяхъ, неустройство ихъ служитъ обыкновенно причиной возникновенія множества гибельныхъ случайностей. Такъ Виргилій оправдываетъ жестокости Дидоны недавнимъ существованіемъ государства, влагая въ ея уста слѣдующія слова:
|
Res dura, et regni novitas me talia cogunt |
Тѣмъ не менѣе Государь долженъ строго обдумывать свои слова и дѣйствія, не быть подозрительнымъ безъ причины и слѣдовать во всемъ правиламъ благоразумія, не забывая гуманности. Онъ долженъ одинаково заботиться, чтобы изъ излишней довѣрчивости не сдѣлаться недальновиднымъ и въ то же время не стать несноснымъ по своей подозрительности.
Изъ этой двойственности, обязательной для Государя, вытекаетъ вопросъ: что для Государя лучше — внушать-ли страхъ или любовь? что для него полезнѣе, чтобы его любили, или чтобы его боялись?
Я нахожу, что желательно было бы, чтобы Государи достигали одновременно и того и другаго, но такъ какъ осуществить это трудно и Государямъ обыкновенно приходится выбирать, то въ видахъ личной ихъ выгоды замѣчу, что полезнѣе держать подданныхъ въ страхѣ. Люди, говоря вообще, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны; если Государи осыпаютъ ихъ благодѣяніями, они выказываются приверженными къ нимъ до самоотверженія и, какъ я уже выше говорилъ, если опасность далека, предлагаютъ имъ свою кровь, средства и жизнь свою и дѣтей своихъ, но едва наступаетъ опасность — бываютъ непрочь отъ измѣны. Государь, слишкомъ довѣряющій подобнымъ обещаніямъ и не принимающій никакихъ мѣръ для своей личной безопасности, обыкновенно погибаетъ; потому что привязанность подданныхъ, купленная подачками, а не величіемъ и благородствомъ души, хотя и легко пріобрѣтается, но обладаніе ею не прочно и, въ минуту необходимости, на нее нельзя полагаться. Кромѣ того, люди скорѣе бываютъ готовы оскорблять тѣхъ, кого любятъ, чѣмъ тѣхъ, кого боятся; любовь обыкновенно держится на весьма тонкой основѣ благодарности и люди, вообще злые, пользуются первымъ предлогомъ, чтобы въ видахъ личнаго интереса измѣнить ей; боязнь же основывается на страхѣ наказанія, никогда не оставляющемъ человѣка.
Заставляя бояться себя, Государи должны однако стараться не возбудить противъ себя ненависти. Внушать страхъ, не возбуждая ненависти, для нихъ очень выгодно; достигнуть же этого весьма не трудно, если только Государь не будетъ нарушать имущественныхъ и личныхъ правъ своихъ подданныхъ и не будетъ посягать на ихъ честь и на честь ихъ женъ и дочерей. Если Государямъ бываетъ необходимо казнить кого-либо изъ подданныхъ смертью, — они должны рѣшаться на это только въ случае значительной важности и очевидности преступленія, такъ чтобы казнь оправдывалась неизбѣжною необходимостью. Еще важнѣе для нихъ не посягать на имущественныя права подданныхъ, потому что люди обыкновенно скорѣе прощаютъ и забываютъ даже смерть своихъ родителей, нежели потерю состоянія. Это тѣмъ болѣе необходимо, что случаи, когда Государи могутъ воспользоваться имуществомъ своихъ подданныхъ, возникаютъ очень часто и въ благовидныхъ предлогахъ, для ихъ оправданія, недостатка быть не можетъ, между тѣмъ какъ необходимость казней представляется не часто.
Безъ боязни могутъ быть Государи жестокими въ военное время или когда они обладаютъ значительными арміями, такъ какъ безъ жестокости трудно поддержать порядокъ и повиновеніе въ войскахъ. Въ числѣ доблестей Ганнибала обыкновенно считаютъ и его уменье держать въ повиновеніи многочисленныя арміи, состоявшія изъ самыхъ разнородныхъ массъ, такъ что даже въ то время, когда онъ дѣйствовалъ въ чужихъ земляхъ, ни въ хорошія, ни въ дурныя для него минуты въ арміяхъ никогда не возникало ни ослабленій въ дисциплинѣ, ни возстаній противъ него. Причиною этого была его безпощадная жестокость, которая, при другихъ безчисленныхъ доблестяхъ, поселяла къ нему въ войскахъ уваженіе, смѣшанное съ ужасомъ; безъ жестокостей, при всѣхъ своихъ личныхъ качествахъ, онъ никогда бы не достигъ такого благопріятнаго результата. Недальновидные писатели, разсматривающіе его жизнь, обыкновенно превозносятъ его успѣхи и порицаютъ въ то же время жестокость, упуская изъ виду, что она-то и была главною причиною его успѣховъ. Для доказательства же, что безъ жестокостей Ганнибалъ не могъ бы достигнуть своихъ успѣховъ, можно привести примѣръ Сципіона Африканскаго, вождя замѣчательнаго по своему милосердію, не только въ свое время, но и во всемъ прошедшемъ исторіи. Извѣстно, что войска взбунтовались противъ него въ испаніи, поводомъ же къ этому возстанію была излишняя его снисходительность и кротость, служившія причиною такой распущенности и своеволія, какія не могутъ быть допущены военною дисциплиною. Фабій Максимъ открыто порицалъ его въ Сенатѣ, называя развратителемъ римскихъ войскъ. Кромѣ того, Локрійцы, угнетенные и ограбленные однимъ изъ подчиненныхъ ему военачальниковъ, не были удовлетворены послѣ того, какъ они жаловались Сципіону на этого грабителя: Сципіонъ, по своей слабости, не съумѣлъ достаточно наказать его и защитить и предохранить угнетенныхъ Локрійцевъ отъ дальнѣйшихъ его звѣрствъ. Поэтому-то одинъ обвинитель въ сенатѣ и называлъ Сципіона человѣкомъ, умѣвшимъ избѣгать личныхъ ошибокъ, но не умѣвшимъ исправлять чужія. Если бы Сципіонъ, при своей излишней кротости, обладалъ нѣкоторое время верховною властью, — его слава и доброе имя навѣрно бы пострадали; спасало его только то, что онъ самъ былъ подчиненъ сенату, что́ не только дѣлало его слабость незамѣтною, но даже способствовало тому, что слабость эта послужила даже къ его славѣ.
Возвращаясь къ вопросу, что выгоднѣе для Государей, то ли когда подданные ихъ любятъ, или когда они ихъ боятся, я заключаю, что такъ какъ въ первомъ случаѣ они бываютъ въ зависимости отъ подданныхъ, возбуждая же боязнь бываютъ самостоятельны, то для мудраго Правителя гораздо выгоднѣе утвердиться на томъ, что зависитъ отъ него, нежели на томъ, что зависитъ отъ другихъ. При этомъ однако же, какъ я уже сказалъ, Государи должны стараться не возбуждать къ себѣ ненависти.
Примѣчанія
- ↑ Меня таковой (жестокой) дѣлаютъ: новость моего государства и существующія въ немъ затрудненія, при опредѣленіи его границъ и прочномъ ихъ обезпеченіи.