Из стран полярных (Желиховская)/ДО
 |
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. Вы можете помочь развитию Викитеки, добавив в примечаниях их перевод на русский язык.
|
| Изъ странъ полярныхъ : Святочное происшествіе |
| Источникъ: Желиховская В. П. Фантастическіе разсказы. — СПб.: Типографія А. С. Суворина, 1896. — С. 245. |
Ровно годъ тому назадъ довольно большое общество собралось провести зимніе праздники въ деревенскомъ домѣ, вѣрнѣе — въ старомъ за́мкѣ богатаго землевладѣльца въ Финляндіи. Этотъ домъ или за́мокъ былъ рѣдкимъ остаткомъ капитальныхъ, старинныхъ построекъ нашихъ прадѣдовъ, заботившихся о благосостояніи своихъ потомковъ болѣе, чѣмъ мы, грѣшные; да, по-истинѣ сказать, имѣвшихъ на то болѣе достатковъ и болѣе времени, чѣмъ наше разоренное, вѣчно спѣшащее поколѣніе…
Въ за́мкѣ было много остатковъ древней роскоши и праотцовскаго гостепріимства. Мало этого, были замашки средневѣковыхъ обычаевъ, основанныхъ на традиціяхъ, на суевѣріяхъ народныхъ, на половину финскихъ, на половину русскихъ, занесенныхъ русскими хозяйками, ихъ родствомъ, ихъ многочисленнымъ знакомствомъ съ береговъ Невы. Готовились и елки, и гаданья, и тройки, и танцы, — всякіе общеевропейскія и мѣстныя и даже чисто-всероссійскія вспомогательныя средства для увеселенія празднаго, избалованнаго общества, которое предпочло, на этотъ разъ, «лѣсную, занесенную снѣгами, трущобу», — какъ называлъ свои владѣнья хозяинъ дома, праздничнымъ городскимъ увеселеніямъ. Въ старомъ домѣ имѣлись и почернѣвшіе отъ времени портреты «рыцарей и дамъ» — именитыхъ предковъ, и необитаемыя вышки съ готическими окнами, и таинственныя аллеи, и темные подвалы, которые легко было переименовать въ «подземные ходы», въ «мрачныя темницы» и населить ихъ привидѣніями, тѣнями отшедшихъ героевъ мѣстныхъ легендъ. Вообще, старый домъ представлялъ многое множество удобствъ для романическихъ ужасовъ; но въ этотъ разъ всѣмъ этимъ прелестямъ суждено было пропасть втунѣ, не сослуживъ службы читателямъ; онѣ въ настоящемъ разсказѣ не играютъ прямой роли, какъ могли бы играть въ святочномъ происшествіи.
Главный герой его, съ виду весьма обыденный, прозаическій человѣкъ… Назовемъ его… ну, хоть — Эрклеръ. Да! Докторъ Эрклеръ, профессоръ медицины, полу-нѣмецъ по отцу, совсѣмъ русскій по матери и воспитанію; по наружности тяжеловатый, обыкновенный смертный, съ которымъ, однако, случались необыкновенныя вещи.
Одну изъ нихъ, по увѣренію его, самую необычайную, онъ разсказалъ небольшому кружку слушателей, окружавшихъ его въ боковой комнатѣ, въ то время, какъ въ большихъ залахъ и гостиныхъ шумное общество, возвратившись съ катанія, собралось чуть ли не танцовать.
Докторъ Эрклеръ, оказалось, былъ великій путешественникъ, по собственному желанію сопутствовавшій одному изъ величайшихъ современныхъ изыскателей въ его странствованіяхъ и плаваніяхъ. Не разъ погибалъ съ нимъ вмѣстѣ: отъ солнца — подъ тропиками, отъ мороза — на полюсахъ, отъ голода — всюду! Но, тѣмъ не менѣе, съ восторгомъ вспоминалъ о своихъ зимовкахъ въ Гренландіи и Новой Землѣ или объ австралійскихъ пустыняхъ, гдѣ онъ завтракалъ супомъ изъ кенгуру, а обѣдалъ зажаренымъ филе двуутробокъ или жирафовъ; а нѣсколько далѣе чуть не погибъ отъ жажды, во время сорокачасового перехода безводной степи, подъ 60 градусами солнцепёка.
— Да, — говорилъ онъ, — со мною всяко бывало!.. Вотъ только по части того, что принято называть сверхъестественнымъ, — никогда не случалось!.. Если, впрочемъ не считать таковымъ необычайной встрѣчи, о которой сейчасъ разскажу вамъ, и… дѣйствительно, нѣсколько странныхъ, даже, могу сказать, — необъяснимыхъ ея послѣдствій…
Разумѣется, поднялся хоръ требованій, чтобъ Эрклеръ разсказывалъ скорѣе…
— Въ 1878 году пришлось намъ перезимовать на сѣверо-западномъ берегу Шпицбергена, — сталъ онъ разсказывать. — Пытались мы переплыть оттуда къ полюсу лѣтомъ; да не удалось — льды не пустили! Тогда рѣшили попробовать добраться помощью салазокъ и лодокъ для переплыванія трещинъ, но и это не удалось! Захватила насъ темь, — безпробудная полярная ночь; льды приковали пароходы наши въ заливѣ Муссель и остались мы отрѣзанными на восемь мѣсяцевъ отъ всего живого міра… Признаюсь, жутко было первое время! Особливо, когда, на первыхъ же порахъ, поднялись бури и снѣжные вихри, а въ одну ночь ураганъ разметалъ множество матеріаловъ, привезенныхъ нами для построекъ, и разогналъ, на погибель, сорокъ штукъ оленей нашего стада.
Всѣ, кромѣ главнаго вожака нашей экспедиціи, всегда готоваго къ лютой гибели на пользу науки, очевидно приуныли… Голодная смерть хоть кого обезкуражитъ, а вѣдь, олени, привезенные нами, были нашимъ главнымъ plat de résistance[1] противъ полярныхъ холодовъ, требующихъ усиленнаго согрѣванія организма питательной пищей. Ну, потомъ полегчало… Свыклись! Да и привыкать стали къ еще болѣе питательной, мѣстной пищѣ: моржовому мясу и жиру. Выстроила наша команда изъ привезеннаго нами лѣса домикъ, на двѣ половины, для насъ, т. е. для троихъ нашихъ профессоровъ и для меня, и себѣ самимъ; деревянные навѣсы для метеорологическихъ, астрономическихъ и магнитныхъ наблюденій и сарай для уцѣлѣвшихъ оленей. И потекли наши однообразныя, безпросвѣтныя сутки, почти не отдѣляемыя на дню сѣренькими сумерками… Тоска бывала, порою, страшная!.. Такъ какъ изъ нашихъ трехъ пароходовъ двумъ предположено было вернуться въ сентябрѣ и только прежде времени возставшія ледяныя стѣны заставили остаться весь экипажъ, то все же надо было соблюдать изнурительную экономію въ пищѣ, въ топливѣ, въ освѣщеніи… Лампы зажигались только для ученыхъ занятій; остальное время мы всѣ пробавлялись Божьимъ освѣщеніемъ: луною да сѣверными сіяніями… И что это были за чудныя, несравнимыя ни съ какими земными огнями, величественныя сіянія!.. Кольца, стрѣлы, цѣлые пожары правильно распредѣленныхъ лучей всѣхъ цвѣтовъ. Особенно великолѣпны были также лунныя ночи, въ ноябрѣ. Игра свѣта мѣсяца на снѣгу и ледяныхъ скалахъ — поразительна!.. Такія бывали волшебныя ночи, что глазамъ не вѣрилось и жаль бывало порой, что нельзя перенесть этихъ небесныхъ фейерверковъ въ страны населенныя, гдѣ было бы кому ими любоваться.
Вотъ, разъ, въ такую-то цвѣтную ночь, — а можетъ и день, — вѣдь, съ конца ноября до половины марта разсвѣтовъ у насъ не было совсѣмъ, мы и не различали, что день, что ночь… Ну, вотъ, разъ смотримъ мы, кто наблюденія дѣлаетъ, кто просто любуется дивнымъ зрѣлищемъ, вдругъ въ переливахъ яркихъ лучей, заливавшихъ алымъ свѣтомъ снѣговыя пустыни вырисовывается какое-то темное, двигавшееся пятно… Оно росло и, будто, распадалось на части по мѣрѣ приближенія къ намъ. Что за диво!.. Будто стадо звѣрей или куча какихъ-то живыхъ созданій брела по снѣжной полянѣ… Но звѣри здѣсь, какъ и все — бѣлыя… Кто же это?.. Люди?!.
Мы не вѣрили глазамъ!.. Да, кучка людей направлялась къ нашему жилищу. Оказалось — болѣе полу-сотни охотниковъ за моржами, подъ предводительствомъ Матиласа, хорошо извѣстнаго въ Норвегіи ветерана-мореходца. Захватило ихъ льдомъ, какъ и насъ…
— Какъ вы узнали, что мы здѣсь? — изумились мы.
— Насъ провелъ старикъ Іоганнъ, вотъ этотъ самый, — указали намъ моржеловы на почтеннаго, бѣловолосаго старца.
Ему бы, по правдѣ, на печкѣ слѣдовало сидѣть, да развѣ лапти плесть, а никакъ не въ полярныя моря на промыселъ ходить… Мы такъ и сказали, дивясь, къ тому же, откуда узналъ онъ о нашемъ присутствіи и нашей зимовкѣ въ этомъ царствѣ бѣлыхъ медвѣдей?.. На это Матиласъ и спутники его улыбнулись и убѣжденно заявили, что «Іоганнъ все знаетъ»; что, видно, мы мало въ сѣверныхъ окраинахъ бывали, когда не слышали о старомъ Іоганнѣ, и дивимся еще чему-нибудь, когда старожилы на него указываютъ…
— Сорокъ пять лѣтъ промышляю я въ Ледовитомъ океанѣ и сколько помню себя, столько знаю и его — и всегда такимъ же бѣлобородымъ! — объявилъ намъ вожакъ моржелововъ. — Когда я съ отцомъ, мальчишкой еще въ море хаживалъ, — прибавилъ онъ, — батька мнѣ тоже о Іоганнѣ сказывалъ. И про своего отца и дѣда говаривалъ, что всегда и съ молоду другимъ его не знавали, какъ такимъ же бѣлымъ, какъ родные наши льды… Съ дѣдами нашими бывалъ онъ на промыслахъ всезнайкой, — такимъ же и донынѣ всѣ промышленники его знаютъ.
— Такъ что же ему, двѣсти лѣтъ, что ли? — засмѣялись мы.
И приступили нѣкоторые наши молодцы изъ команды къ нему съ разспросами:
— Дѣдушка, сколько тебѣ годковъ будетъ?
— А и самъ-де, не знаю, молодчики. Живу, — говоритъ, — пока Богъ жить велитъ. Годовъ не считаю.
— А откуда-жъ ты узналъ, что у насъ здѣсь зимовка?
— Богъ указалъ, — говоритъ. — Самъ не знаю, откуда узналъ я, а зналъ вѣрно… Вотъ и привелъ. На людяхъ легче имъ будетъ.
Имъ-то легче, но нашъ набольшій крѣпко затруднился гостями. Къ веснѣ, того гляди, и нашимъ людямъ придется норвежскимъ мохомъ питаться, для оленей припасеннымъ; гдѣ-жъ тутъ еще столько ртовъ принимать?. Однако, старый Іоганнъ, не дожидаясь, чтобы мы свои опасенія высказали, попросилъ только о пріютѣ въ сараѣ на нѣсколько дней…
— Вотъ, какъ деньковъ черезъ десять настанетъ перемѣна вѣтра, льдины-то разступятся. Наши суденышки не то, что ваши махины: найдутъ себѣ щелки для выхода. Къ Христову дню — будутъ иные у своихъ очаговъ, на родимыхъ берегахъ, въ Гамерфестѣ.
— Какъ такъ, — иные? — переспросили его.
— Да тѣ, коимъ Богъ присудитъ.
— А другіе-то что же?.. Съ ними что-жъ станется?
— А со всѣми будетъ воля Божья! — просто отвѣчалъ Іоганнъ.
А старикъ Матиласъ почесалъ голову и вздохнулъ при этомъ:
— Видно, не всѣмъ намъ родимый порогъ суждено переступить!
Заинтересовали меня очень, признаюсь, эти два вожака отважныхъ промышленниковъ. Да и не меня одного; особенно, Іоганнъ этотъ. И, какъ увидите, не даромъ. Чудный старикъ оказался! По-истинѣ все зналъ! И многое такое, чего наши ученые профессора не знали, т. е. въ чемъ не совсѣмъ увѣрены были. Они на разсказы Іоганна только рты разѣвали… Каждый день послѣ работъ призывали мы его на свою половину и начинались разспросы и дивованія. Всего, что странный человѣкъ этотъ намъ разсказывалъ, не передать и въ три дня. Довольно того, что всѣ его разсказы касались далекихъ, миѳическихъ временъ; до-потопныхъ, до-историческихъ переворотовъ на земномъ шарѣ; давно отжившихъ расъ, фаунъ и флоръ и не только въ его сѣверныхъ, и въ тропическихъ странахъ.
Нашъ почтенный профессоръ В**, зоологъ, ботаникъ и антикварій, то и дѣло подпрыгивалъ отъ изумленія, опредѣляя научныя теоріи и гипотезы, которыя узнавалъ въ разсказахъ этого удивительнаго старца… Онъ говорилъ о погибшихъ материкахъ, о катаклизмахъ, измѣнившихъ лицо земного шара, породы животныхъ и людскія расы — такъ опредѣленно, съ такою увѣренностью, какъ будто самъ былъ очевидцемъ этихъ переворотовъ многихъ и многихъ тысячелѣтій. На разспросы наши: какъ, откуда онъ все это знаетъ? Іоганнъ всегда пожималъ плечами и, кротко улыбаясь, отвѣчалъ, что «и самъ не знаетъ!.. Богъ-де, повѣдалъ!.. Знаю, — видалъ!»
Разъ только онъ мнѣ одному сказалъ удивительныя слова:
— Вижу я все, что знаю. Вижу — не окомъ, а духомъ!.. Есть у меня высочайшая, семиоконная, духовная башня… Въ нее, за облака, подъ девяностоседьмыя небеса возношусь я и оттуда созерцаю премудрость Божью!..
Мало того, что старый Іоганнъ дивилъ насъ своими разсказами, онъ еще болѣе насъ поразилъ своими свѣдѣніями о недугахъ человѣческихъ, о тайныхъ силахъ магнетизма, ясновидѣнія и тому подобныхъ, — сорокъ лѣтъ тому назадъ почти невѣдомыхъ наукѣ, — свойствахъ духа человѣческаго. Дня за три до его ухода отъ насъ, нашъ товарищъ химикъ К** сильно заболѣлъ удушьемъ. Онъ прежде страдалъ астмой, но припадки нѣсколько лѣтъ не возобновлялись и онъ считалъ себя излѣченымъ. Но этотъ приступъ былъ такъ силенъ, что я считалъ его погибшимъ, когда въ комнату неожиданно вошелъ Іоганнъ.
Онъ подошелъ безъ зову, какъ власть имѣющій, и къ величайшему удивленію нашему, началъ дѣлать пассы надъ больнымъ, сосредоточенно устремивъ взглядъ на лицо его. Мы невольно отошли, наблюдая… Не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ К** сталъ свободнѣе дышать, пересталъ метаться и скоро окончательно успокоился, глубоко заснувъ подъ магнетическими пассами старика!
На другой и на третій день Іоганнъ его магнетизировалъ снова и сказалъ, что онъ будетъ здоровъ…
— На долго ли это? — спросилъ тотъ.
— Думаю, что навсегда… По крайней мѣрѣ, обѣщаю, что припадки не возобновятся при моей жизни! — было отвѣтомъ.
Всѣ мы переглянулись… Профессоръ химіи былъ человѣкъ подъ сорокъ всего, а моржеловъ годился ему въ дѣды. Онъ будто угадалъ наши мысли.
— Дня же своего и часа не вѣдаетъ никто! Въ немъ воленъ Богъ! — сказалъ онъ. — Но… я имѣю право разсчитывать еще на довольно продолжительную жизнь.
— Неужели?! — изумились мы. — Но почему же?
— Мнѣ такъ сказано… Я еще не окончилъ своего дѣла.
— Тебѣ это сказано — тамъ? — началъ было необдуманно я, но не успѣлъ договорить, какъ собирался: «въ твоей семиоконной духовной башнѣ», — я не успѣлъ выдать этихъ словъ его, мнѣ одному довѣренныхъ, и самъ донынѣ не знаю почему?.. Что-то сжало мнѣ горло и языкъ не повернулся, словно какая-то сила окаменила его…
Въ ту же секунду старикъ взглянулъ на меня укоризненно и вышелъ.
Я догналъ его на порогѣ нашего жилища, чувствуя, что обязанъ просить у него прощенія. Ночь была дивная!.. Въ фосфорическихъ переливахъ небесныхъ сіяній льды горѣли брильянтовыми искрами и сіяли самоцвѣтными радугами.
— Ты, дѣдушка, прости меня, — началъ было я, но онъ перервалъ меня.
— Богъ проститъ, — говоритъ. — Не ты, а я виноватъ, что неосмотрительно разбалтываю то, о чемъ говорить не приходится. Да ничего! Говори себѣ, разсказывай о моей башнѣ кому хочешь, — неожиданно прибавилъ онъ, словно угадавъ мое намѣреніе спросить его, — только не теперь! Не при мнѣ, чтобы не узнали люди ваши и всѣ… Тогда, вѣдь покою не дадутъ мнѣ!
— Не буду! Не буду! — поспѣшилъ я его успокоить. — Только скажи ты мнѣ, любезный другъ, кто тебя научилъ пользоваться той силой, которой ты вылѣчилъ нашего товарища?
Іоганнъ посмотрѣлъ на меня долгимъ, задумчивымъ взглядомъ и сначала было отвѣчалъ своимъ всегдашнимъ отвѣтомъ:
— Богъ, де, выучилъ…
Однако, на усиленныя просьбы мои разсказать, какъ онъ открылъ свои магнетическія способности, онъ объяснилъ, что никто ему на нихъ не указывалъ, а призналъ онъ ихъ самъ въ себѣ исподволь, понемногу.
— Зачѣмъ же и хожу я на промыслы со своими? — предложилъ онъ мнѣ вопросъ. — Неужели, думаешь ты, за наживой?.. Нѣтъ, милый человѣкъ, — барышей ихъ мнѣ не нужно! Да я и правъ на нихъ не имѣю, не помогая имъ въ ихъ трудныхъ заработкахъ… Опасностей промысла я не боюсь, — опять угадалъ онъ мою мысль, — нѣтъ! не опасности, а грѣха! Никогда не обагрялъ я рукъ въ чьей-либо крови. Никогда не касались уста мои животной пищи. Мнѣ незачѣмъ лишать жизни тварей Божьихъ. Я скорблю и за другихъ-то, что лютая нужда заставляетъ людей промышлять кровью, — лишать жизни твореній Господнихъ… Хожу я на промыслы и буду ходить, пока въ силахъ, для того, чтобы помогать и врачевать. Много разъ приходилось мнѣ пользоваться Богомъ данными мнѣ способностями: облегчать недуги товарищей, выводить ихъ изъ опасности… Вотъ, какъ теперь, вывелъ я изъ подъ мятелицы и довелъ до вашего жилья всю партію. А то, вѣдь, ужъ у насъ нечѣмъ было огоньку развести, да и перекусить имъ, бѣднягамъ, почти что ничего не оставалось… Васъ мы не объѣли: еще наши же люди вамъ промыслили запасовъ, а сами все же отъ вихрей да стужи укрылись.
А моржеловы точно за эти дни набили намъ и моржей, и медвѣдей, и рыбы наловили большой запасъ.
— Вотъ черезъ три дня уйдемъ къ Сѣрому Мысу, — закончилъ старикъ свою рѣчь. — Надо попытаться доставить мою партію по домамъ… тѣхъ, кому суждено уцѣлѣть!..
— А не всѣмъ суждено это? — спросилъ я.
— Не всѣмъ! — покачалъ головой Іоганнъ. — Я боюсь, что вернется наша ватага безъ головы…
— Какъ?.. Матиласъ? — спросилъ я, изумившись. — И это ты знаешь, старина?
— Эхъ, — говоритъ, — баринъ! Мало, что я знаю! Больше на горе свое, чѣмъ на радость… Рѣдко, — говоритъ, — кому мнѣ приходилось говорить о знаніяхъ своихъ, какъ тебѣ. А тебѣ и такимъ какъ ты — говорить мнѣ приказано… Такіе, какъ я, больше должны молчать; но иногда тѣмъ, кто уши и глаза не закрываютъ отъ премудрости Создателя всѣхъ силъ, мы должны открываться… Пусть истина пробивается въ міръ хоть рѣдкими, окольными путями, пока не наступитъ ей время прорваться съ большей, неодолимой силой и ярче озарить свѣтъ, чѣмъ наши полярныя ночи освѣщаютъ эти Божьи, чудные огни! — указалъ онъ на сѣверное сіяніе.
А я, признаюсь, смотрѣлъ на него въ изумленіи и не совсѣмъ довѣряя. Я нарочно переспросилъ: «такіе-де, какъ ты»!..
— Но развѣ-жъ ты, старина, точно какой-нибудь особенный человѣкъ?
— Да, — говоритъ. — По нонѣшнимъ временамъ я — особенный! Такихъ, какъ мы, теперь мало… Въ будущемъ земномъ кругѣ насъ опять станетъ больше, а нынѣ осталось очень мало…
— Но кто же ты такой? — не выдержалъ я. — Колдунъ, что ли?
Старикъ усмѣхнулся.
— Колдунъ — безсмысленное слово! — сказалъ онъ. — По крайней мѣрѣ то, что люди понимаютъ подъ этимъ названіемъ ничего не объясняетъ, а напротивъ, затемняетъ людскія понятія… Я одинъ изъ не утратившихъ третьяго ока!.. Ока духовнаго, которымъ щедрѣе были одарены пра-праотцы наши; которое съ теченіемъ вѣковъ, разовьется снова въ далекихъ пра-правнукахъ нашихъ, когда люди перестанутъ бороться съ истиной, съ Силой силъ! И чѣмъ скорѣе сдадутся люди плоти, люди грѣха, на убѣжденія всесильной истины; чѣмъ скорѣе восторжествуетъ воля немногихъ людей духа надъ упорствомъ людей плоти. — тѣмъ скорѣе человѣчество пойметъ свои ошибки! Тѣмъ полнѣе восторжествуетъ свѣтъ истины надъ одолѣвшими его нынѣ грубыми силами праха и тлѣна!
— Вотъ смыслъ удивительныхъ рѣчей старика норвежца, сказанныхъ имъ мнѣ въ ту величавую ночь на ледяныхъ берегахъ Шпицбергена, которую я никогда не забуду! — заключилъ докторъ Эрклеръ свой разсказъ. — Да еслибъ и хотѣлъ я забыть старца Іоганна, онъ бы мнѣ этого не позволилъ!
Мы, его внимательные, хотя нѣсколько скептическіе, слушатели изумились и снова насторожили вниманіе.
— Какъ же такъ, не позволилъ?.. Чѣмъ?.. Какою силой?
Нѣкоторые изъ насъ уже составили было отдѣльные кружки, разсуждая о странномъ разсказѣ доктора; большинство, разумѣется, отнеслось къ нему скептически. Въ особенности критически къ нему отнеслись двое молодыхъ людей, студентъ изъ Дерпта съ довольно окладистой бородой и совсѣмъ безбородый врачъ, только что сорвавшійся со скамейки. Теперь, услышавъ это послѣднее заявленіе своего ученаго собрата, юный докторъ умолкъ, покосившись на него поверхъ очковъ; за нимъ его собесѣдникъ и почти всѣ уставились на Эрклера.
— Какъ и чѣмъ Іоганнъ не позволилъ вамъ о себѣ забывать?
Почтенный докторъ помолчалъ; потомъ окинулъ всѣхъ такимъ взглядомъ, будто мысленно вопрошалъ насъ: «да полно! говоритъ ли ужъ вамъ?..» Наконецъ, какъ бы рѣшившись, скороговоркой отрѣзалъ:
— Да тѣмъ, что каждый разъ, какъ мнѣ случалось о немъ разсказывать, — поминать его удивительныя знанія, его загадочныя силы, — непремѣнно случалось что-либо… странное! — совершенно неожиданное и… необъяснимое!
Эти слова породили неловкое молчаніе…
Наконецъ, одна старушка, тетка хозяина дома, спросила:
— Что же именно?.. Что-либо дурное?.. Непріятное?
— Да, да!.. И съ кѣмъ?.. Съ вами, докторъ? — вопросилъ высокій, весело глядѣвшій на всѣхъ господинъ, — мѣстный мировой судья. — Или не вы одинъ страдаете отъ дружескихъ напоминаній вашего колдуна изъ подъ сѣвернаго полюса, а и мы всѣ не внѣ опасности?
— Не безпокойтесь! — отвѣчалъ профессоръ, улыбаясь на всѣхъ его окружавшихъ, — опаснаго нѣтъ ничего въ визитныхъ карточкахъ Іоанна… Чаще бываетъ смѣшное…
— Неужели совмѣстно съ достоинствомъ такого мага злоупотреблять своей силой? Подшучивать ею надъ безобидными смертными, какъ какому-нибудь проказнику изъ царства гномовъ? — иронически вопросилъ студентъ.
— Это не достойно современника великихъ праотцовъ и патріарховъ! — поддержалъ его юный эскулапъ, сморщивъ подъ очками носъ въ насмѣшливую гримасу.
— Почему же! Да воздается каждому по дѣламъ его и заслугамъ! — сказала тетушка Амалья Францовна. — Иной шутъ гороховый и не стоитъ серьезнаго урока…
— А проучить его необходимо! — докончилъ Эрклеръ, добродушно улыбаясь. — Нѣтъ, серьезно, — продолжалъ онъ, — мнѣ приходилось не разъ вспоминать моего знакомца съ Шпицбергена. Въ особенности, нашъ послѣдній разговоръ…
— При свѣтѣ сѣвернаго сіянья? — прервали доктора.
— Нѣтъ, — возразилъ онъ, — въ сѣренькую ночь, которая собственно была утромъ… Ровно черезъ три дня, какъ онъ и предсказывалъ, по излѣченьи имъ нашего товарища, Іоганнъ отплылъ со своими моржеловами, пользуясь перемѣной вѣтра, разогнавшаго льдины. Прощаясь, онъ сказалъ мнѣ: «Если я вамъ когда-нибудь понадоблюсь, подумайте обо мнѣ! Пожелайте сильно, всей вашей волей, всѣмъ разумомъ»…
— Разумомъ?!. — насмѣшливо прервалъ юный эскулапъ.
— «Всей силой духа вашего», — не смущаясь, продолжалъ профессоръ медицины, — «и я постараюсь быть вамъ полезнымъ; если придется, даже, увидѣться съ вами»…
— Представъ среди полымя и смрада, какъ Мефистофель? — широко, но не безъ претензіи, улыбаясь, вставилъ бородатый студентъ.
— «Если придется, — съ вами увидѣться!» — повторилъ Эрклеръ. — «Но, безъ особой нужды, не призывайте меня», — говорилъ!
— И что же? Вы призывали?.. Вы его видѣли? — опять перебили доктора тѣ-же неугомонные слушатели.
— Нѣтъ! — сухо отозвался разсказчикъ, — не призывалъ, именно, потому, что не было крайней нужды въ его помощи. Но совершенно увѣренъ, что если призову, то увижу.
— Совершенно увѣрены?! Herr Professor[2], вы нами забавляетесь?
— Извините! Я только разсказываю фактъ: я вѣрю въ необычайныя силы и способности Іоганна, во-первыхъ, потому, что имѣю безуміе считать наши узкія знанія, вашу миніатюрную, близорукую науку весьма несостоятельными вспомогательными средствами къ постиженію всѣхъ дивныхъ, могущественныхъ силъ, сокрытыхъ въ человѣчествѣ и въ окружающей насъ природѣ; а во-вторыхъ, потому, что онъ не разъ давалъ мнѣ, безъ всякаго съ моей стороны призыва, удостовѣренія въ томъ, что не прервалъ со мной духовныхъ сношеній…
Мы переглянулись изумленные, а студентъ и его соумышленникъ весьма неучтиво разсмѣялись.
— Позвольте мнѣ окончить мой разсказъ и я перестану смѣшить васъ и злоупотреблять вашимъ терпѣніемъ, — серьезно отнесся къ нимъ докторъ Эрклеръ. И продолжалъ, обернувшись къ другимъ слушателямъ. — Я долженъ еще сознаться вамъ, господа, что я вѣрилъ бы въ необыкновенныя способности старика Іоганна и въ существованіе подобныхъ ему, удивительныхъ субъектовъ, — хотя самъ не встрѣчалъ другихъ такихъ, какъ онъ, — по собственному убѣжденію возможности ихъ бытія… Но, въ этомъ случаѣ, я даже не имѣлъ бы права ему лично не вѣрить, если бы, вообще, и не допускалъ такихъ ненормальныхъ явленій, потому именно, что все сказанное имъ сбылось. Вы знаете К**, нашего уважаемаго профессора химіи, господа? Спросите его: радикально ли онъ излѣченъ отъ астмы. Онъ скажетъ вамъ, что, несмотря на его послѣдующія путешествія къ сѣверу и долгія пребыванія въ областяхъ вѣчныхъ льдовъ, не только припадки удушья его не повторялись, но онъ даже никогда не простужался, сталъ здоровѣе, чѣмъ когда-либо… Потомъ, бѣдный вожакъ моржелововъ, норвежецъ Матиласъ, точно болѣе не видалъ родного крова: онъ, въ числѣ пятнадцати человѣкъ, — изъ пятидесяти-восьми отважныхъ охотниковъ, которымъ мы оказывали гостепріимство въ заливѣ Муссель, — задержанные временно льдами на Сѣромъ Мысѣ погибли на охотѣ за бѣлыми медвѣдями. Возвращаясь весной въ Европу, мы видѣли его могильный камень на пустынномъ берегу… Наконецъ, тѣ знаменательныя слова, которыя дѣдъ Іоганнъ сказалъ мнѣ на прощаніе, предъ изчезновеніемъ ихъ утлой флотиліи между трещинами ледяныхъ скалъ, въ узкихъ проливахъ, образованныхъ временно разошедшимися льдинами, — должны были бы каждаго убѣдить въ необъяснимомъ могуществѣ его, потому что онъ не разъ выполнялъ ихъ косвенное обѣщаніе…
— А какія же это были слова? — спросила старушка Амалія Францовна, жадно уставившись на доктора.
— Вотъ они, — исключительно къ ней обратился профессоръ, — онъ сказалъ: «я, можетъ быть, вамъ буду иногда напоминать о себѣ». Іоганнъ сказалъ это мнѣ, склонившись съ лодки, которую уже отталкивали отъ берега. За нимъ отплыли и остальные… Я стоялъ и глядѣлъ имъ вслѣдъ, пока высокая фигура старика, стоявшаго у руля, кормчимъ передовой ладьи, не скрылась въ сумеркахъ; пока заиндивѣлая серебряная борода его не слилась въ бѣлесоватомъ туманѣ полярной, лунной ночи — я не могъ отъ него глазъ отвести!..
— И больше вы его не видали?
— Не видалъ. Но… иногда…
— Что такое?.. Что — иногда?
— Иногда мнѣ чудилось, что я… чувствую его близость, — его присутствіе!
И докторъ Эрклеръ весьма краснорѣчиво пожимался, неопредѣленно осматриваясь вокругъ…
Тутъ произошло нѣчто неожиданное.
Въ комнату вбѣжали молодые хозяева дома, необыкновенно оживленно сзывая всѣхъ:
— Что вы сюда забрались! Идите скорѣй! Скорѣе — смотрите какое необыкновенное явленіе на небѣ!.. Говорятъ, что это отраженіе сѣвернаго сіянья… Чудо! Чудо какъ красиво!.. Все небо въ аломъ заревѣ и въ лучахъ. Пойдемте скорѣй!
Всѣ мы бросились вслѣдъ за убѣжавшей молодежью и дѣйствительно увидали, въ окнахъ дальней комнаты великолѣпный отблескъ полярнаго сіянья. Хозяева распорядились потушить огни въ сѣверной сторонѣ дома, на вышкѣ-фонарикѣ и тѣ, кто не полѣнился туда взойти любовались вдвойнѣ величественнымъ зрѣлищемъ. Нѣсколько слушателей доктора, въ томъ числѣ и я, взошли на верхъ и вновь прослушали цѣлую лекцію его о сѣверныхъ сіяніяхъ. Оканчивая описаніе одного изъ такихъ явленій, видѣнныхъ имъ въ арктическихъ странахъ, онъ, указывая намъ на потухавшій алый свѣтъ, самъ взглянулъ въ окно и, вдругъ вздрогнувъ, умолкъ и припалъ къ стекламъ…
Стоя рядомъ, я невольно подалась къ окошку, слѣдуя по направленію его взгляда, и увидала, среди широкой, пустынной площадки, предъ паркомъ, занесеннымъ глубокимъ снѣгомъ, очень высокаго, плечистаго человѣка. Онъ шелъ отъ дома, словно только что вышелъ изъ него и, не спѣша, направлялся въ среднюю аллею… Дойдя до предѣла площадки, ярко освѣщенной луною, онъ остановился, обернулся лицомъ къ намъ и взглянулъ на окно…
Мы увидали лицо очень благообразное, но совершенно обыкновенное. Черты сѣдого старика, обрамленныя мѣховой шапкой и длинной бѣлой бородою; но я его видала лишь мелькомъ, отвлеченная необыкновеннымъ состояніемъ доктора, который весь дрожалъ и вдругъ, сорвавшись съ мѣста, бросился внизъ съ лѣстницы въ ту именно минуту, когда одинъ изъ молодыхъ хозяевъ, стоявшій возлѣ насъ, удивленно произнесъ:
— Кто этотъ старикъ? И куда онъ идетъ?.. Паркъ теперь запертъ… Откуда взялся онъ? Я никогда его не видѣлъ!
Немудрено… Вѣроятно, не одинъ нашъ молодой хозяинъ не видалъ его ни прежде, ни послѣ… Старика не нашелъ и выбѣжавшій за нимъ на морозъ, безъ шапки, докторъ Эрклеръ. И кого мы не разспрашивали о немъ, впослѣдствіи, — гостей, хозяевъ и дворню, — никто такого старика не видѣлъ и никто не зналъ его, — кромѣ нашего разсказчика, профессора медицины… Онъ-то зналъ! Да только не пожелалъ ни назвать его, ни сознаться въ томъ, что узналъ стараго знакомца…
Тѣмъ не менѣе для насъ, изъ его внезапной задумчивости было ясно, что если бѣлобородый старикъ, мелькнувшій намъ въ паркѣ, и не былъ самъ Іоганнъ, то за него былъ онъ принятъ профессоромъ.
Однако появленіемъ неизвѣстнаго старца не ограничились неожиданныя событія этого святочнаго вечера. Среди возобновившихся забавъ и оживленія, кто-то вдругъ вспомнилъ отсутствовавшихъ друзей, — юнаго медика и зрѣлаго студента.
Гдѣ они?.. Никто не зналъ. Никто не видѣлъ ихъ съ тѣхъ поръ, какъ всѣ мы двинулись смотрѣть небесное явленіе, отблескъ далекаго полярнаго сіянія. Всѣ думали, что и они были съ нами… Но нѣтъ! По строгомъ изслѣдованіи оказывалось, что они въ жару разсужденій о разсказѣ Эрклера замедлили въ той дальней комнатѣ и не пошли вмѣстѣ съ нами, а остались, чтобы договориться.
Ихъ бросились искать. Хозяева разослали прислугу по всему дому; потомъ по службамъ, наконецъ — по саду и парку; но нигдѣ ни слѣда медика, ни дерптскаго студента!
Наконецъ, на самомъ дальнемъ южномъ концѣ громаднаго дома послышались откуда-то сверху крики… Жалобные призывы на помощь.
Всѣ гурьбою устремились туда, по корридорамъ, по лѣстницамъ, по крутымъ, витымъ ступенькамъ, на противуположную тому фонарику, откуда мы смотрѣли на сіяніе, необитаемую, еще болѣе высокую вышку, служившую складомъ для всякаго ненужнаго хлама. Изъ за ея запертыхъ на крючокъ узенькихъ дверей неслись отчаянные крики и стукъ; въ нихъ безпощадно колотили до опухоли избитыми кулаками разсвирѣпѣвшіе друзья.
— Сейчасъ! Сейчасъ!.. Слышимъ, идемъ! — кричали издали заключеннымъ, старавшіеся столкнуть запоры ихъ тюрьмы — заржавѣвшій въ петлѣ крючокъ, долго не поддававшійся стараніямъ.
И вотъ они оба, — врачъ и студіозусъ предстали наконецъ изъ холодной, пыльной, темной кладовушки, въ самомъ печальномъ видѣ: испачканные, промерзлые, обозленные.
— Какъ вы сюда попали?.. Какъ это могло случиться?.. Кто васъ здѣсь заперъ?..
— Развѣ мы знаемъ?.. Чортъ или какой-то негодяй! — сердито закричалъ медикъ.
— Мы вышли вслѣдъ за вами, но въ залѣ намъ сказали, что всѣ пошли наверхъ, — объяснилъ студентъ. — Тутъ въ корридорѣ, какой-то человѣкъ, старикъ, — мы приняли его за служителя, — очень учтиво предложилъ насъ проводить и пошелъ сюда со свѣчей въ рукѣ. Мы за нимъ…
— Да! Чортъ его побери! — перебилъ медикъ весь трясясь отъ злости. — Мы за нимъ! Онъ, дойдя до двери, учтиво пропустилъ насъ впередъ и бацъ — крючокъ въ петлѣ!..
— А мы — въ темной западнѣ! — закончилъ товарищъ.
— О, бѣдные! И просидѣли во тьмѣ и холодѣ три битыхъ часа? Но кто же, — кто могъ сыграть съ вами такую злую шутку?! — негодовали хозяева и гости.
Да! въ томъ-то и была задача: кто это сдѣлалъ?..
Какъ ни разыскивали виноватаго, какъ ни хлопотали узнать его смущенные хозяева, — его не оказалось!
— Еще одинъ странный случай къ вашимъ воспоминаніямъ о старцѣ Іоганнѣ? — коварно шепнула Эрклеру старая тетушка. — Еще одна его «визитная карточка»?..
Но тотъ только весело глянулъ на нее, сдерживая улыбку, но ничего не отвѣчалъ.