— Помѣщикъ нашъ особенный,
Богатство непомѣрное,
Чинъ важный, родъ вельможескій.
Весь вѣкъ чудилъ, дурилъ,
Да вдругъ гроза и грянула...
Не вѣритъ: врутъ, разбойники!
Посредника, исправника
Прогналъ! дуритъ по старому.
Сталъ крѣпко подозрителенъ,
Не поклонись — деретъ!
Самъ губернаторъ къ барину
Пріѣхалъ: долго спорили,
Сердитый голосъ барина
Въ застольной дворня слышала;
Озлился такъ, что къ вечеру
Хватилъ его ударъ!
Всю половину лѣвую
Отбило: словно мертвая,
И какъ земля черна...
Пропалъ ни за копѣечку!
Извѣстно, не корысть,
А спѣсь его подрѣзала,
Соринку онъ терялъ.
— Что́ значитъ, други милые,
Привычкато помѣщичья!
Замѣтилъ Митродоръ.
— Нетолько надъ помѣщикомъ,
Привычка надъ крестьяниномъ
Сильна — сказалъ Пахомъ —
Я разъ по подозрѣнію
Въ острогь попавши — чуднаго
Тамъ видѣлъ мужика.
За конокрадство, кажется,
Судился, звали Сидоромъ,
Такъ изъ острога барину
Онъ посылалъ оброкъ!
(Доходы арестантскіе
Извѣстны: подаяніе,
Да что́-нибудь сработаетъ,
Да стащитъ что́-нибудь).
Ему смѣялись прочіе:
— А ну, на поселеніе
Сошлютъ — пропали денежки!
«Все лучше говорить...
— Ну, дальше, дальше, дѣдушка!
— Соринка дѣло плевое,
Да только не въ глазу:
Палъ дубъ на море тихое
И море все заплакало —
Лежитъ старикъ безъ памяти
(Не встанетъ, такъ и думали)!
Пріѣхали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы ихъ на пожнѣ видѣли,
А барыни красивыя,
То жоны молодцовъ).
У старшего довѣренность
Была: по ней съ посредникомъ
Установили грамоту ...
Анъ вдругъ и всталъ старикъ!
Чуть заикнулись... Господи!
Какъ звѣрь метнулся раненый,
И загремѣлъ, какъ громъ!
Дѣла-то все недавнія,
Я былъ въ то время старостой,
Случился тутъ — такъ слышалъ самъ,
Какъ онъ честилъ помѣщиковъ,
До слова помню все:
«Корятъ жидовъ, что́ предали
Христа... а вы что́ сдѣлали?
Права свои дворянскія,
Вѣками освѣщенныя,
Вы предали!..» Сынамъ
Сказалъ: «Вы трусы подлые!
Не дѣти вы мои!
Пускай-бы люди мелкіе,
Что вышли изъ поповичей,
Да, понажившись взятками,
Купили мужиковъ,
Пускай-бы... имъ простительно!
А вы... князья Утятины?
Какіе вы Утятины!
Идите вонъ!.. подкидыши,
Не дѣти вы мои!»
Оробѣли наслѣдники:
А ну, какъ передъ смертію
Лишитъ наслѣдства? Мало-ли
Лѣсовъ, земель у батюшки?
Что́ денегъ понакоплено,
Куда пойдетъ добро?
Гадай! У князя въ Питерѣ
Три дочери побочныя
За генераловъ выданы,
Не отказалъ-бы имъ!
А князь опять больнехонекъ...
Чтобъ только время выиграть,
Придумать: какъ тутъ быть?
Которая-то барыня
(Должно быть, бѣлокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхалъ я, терла щеткою
Въ то время лѣвый бокъ)
Возьми и брякни барину,
Что мужиковъ помѣщикамъ
Велѣли воротить!
Повѣрилъ! Проще малаго
Ребёнка сталъ старинушка,
Какъ параличъ расшибъ!
Заплакалъ! предъ иконами
Со всей семьею молится,
Велитъ служить молебствіе,
Звонить въ колокола!
И силы словно прибыло,
Опять: охота, музыка,
Дворовыхъ дуетъ палкою,
Велитъ созвать крестьянъ.
Съ дворовыми наслѣдники
Стакнулись, разумѣется,
А есть одинъ (онъ давеча
Съ салфеткой прибѣгалъ),
Того и уговаривать
Не надо было: барина
Столь много любитъ онъ!
Ипатомъ прозывается.
Какъ воля намъ готовилась,
Такъ онъ не вѣрилъ ей:
«Шалишь! Князья Утятины
Останутся безъ вотчины?
Нѣтъ, руки коротки! »
Явилось «Положеніе»,
Ипатъ сказалъ: «балуйтесь вы!
А я князей Утятиныхъ
Холопъ — и весь тутъ сказъ!»
Не можетъ барскихъ милостей
Забыть Ипатъ! Потѣшныя
О дѣтствѣ и о младости,
Да и о самой старости
Разсказы у него
(Придешь, бывало, къ барину,
Ждешь, ждешь... Неволей слушаешь.
Сто разъ я слышалъ ихъ):
«Какъ былъ я малъ, нашъ князюшка
Меня рукою собственной
Въ телѣжку запрягалъ;
Достигъ я рѣзвой младости:
Пріѣхалъ въ отпускъ князюшка
И, подгулявши, выкупалъ
Меня, раба послѣдняго,
Зимою въ проруби!
Да какъ чудно! Двѣ проруби:
Въ одну опуститъ въ неводѣ,
Въ другую мигомъ вытянетъ —
И водки поднесетъ.
Клониться сталъ я къ старости.
Зимой дороги узкія,
Такъ часто съ княземъ ѣздили
Мы гусемъ въ пять коней.
Однажды князь — затѣйннкъ-же! —
И посади Фалетуромъ
Меня, раба послѣдняго,
Со скрипкой — впереди.
Любилъ онъ крѣпко музыку.
«Играй, Ипатъ!» А кучеру
Кричитъ: пошелъ живѣй!
Мятель была изрядная,
Игралъ я: руки заняты,
А лошадь спотыкливая —
Свалился я съ нее!
Ну, сани, разумѣется,
Черезъ меня проѣхали,
Попридавили грудь.
Не то бѣда: а холодно,
Замерзнешь — нѣтъ спасенія,
Кругомъ пустыня, снѣгъ...
Гляжу на звѣзды частый
Да каюсь во грѣхахъ.
Такъ чтоже, другъ ты истинный?
Послышалъ я бубенчики,
Чу, ближе! чу, звончѣй!
Вернулся князь (закапали
Тутъ слезы у двороваго,
И сколько ни разсказывалъ,
Всегда тутъ плакалъ онъ!)
Одѣлъ меня, согрѣлъ меня,
И рядомъ, недостойнаго,
Съ своей особой княжеской
Въ саняхъ привезъ домой!»
Похохотали странники...
Глонувъ вина (въ четвертый разъ)
Власъ продолжалъ: — Наслѣдніки
Ударили и вотчинѣ
Челомъ: «Намъ жаль родителя,
Порядковъ новыхъ, нонѣшнихъ
Ему не перенесть.
Поберегите батюшку!
Помалчивайте, кланяйтесь,
Да не перечьте хворому,
Мы васъ вознаградимъ:
За лишній трудъ, за барщину.
За слово даже бранное,
За все заплатимъ вамъ.
Не долго жить сердечному,
На врядъ-ли два-три мѣсяца,
Самъ дохтуръ объявилъ!
Уважьте насъ, послушайтесь,
Мы вамъ луга поемные
По Волгѣ подаримъ;
Сейчасъ пошлемъ посреднику
Бумагу, дѣло вѣрное!»
Собрался міръ, галдитъ!
Луга-то (эти самые)
Да водка, да съ три короба
Посуловъ то и сдѣлали,
Что міръ рѣшилъ помалчивать
До смерти старика.
Поѣхали къ посреднику:
Смѣется! «Дѣло доброе,
Да и луга хорошіе,
Дурачьтесь, Богъ простить!
Нѣтъ на Руси, вы знаете,
Помалчивать да кланяться
Запрета никому!»
Однако, я противился:
— Вамъ, мужикамъ, съ-полагоря,
А мнѣ-то каково?
Что́ ни случится: къ барину
Бурмистра! что ни вздумаетъ,
За мной пошлетъ! Какъ буду я
На опросы безтолковые
Отвѣтствовать? дурацкіе
Приказы исполнять?
«Ты стой предъ нимъ безъ шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и дѣло кончено.
Старикъ больной, разслабленный,
Не помнитъ ничего!»
Оно и правда: можно-бы!
Морочить полоумнаго
Не хитрая статья.
Да быть шутомъ гороховымъ,
Признаться, не хотѣлося.
И такъ я на вѣку
У притолоки стоючи
Помялся передъ барииомъ
До сыта! «Коли міръ
(Сказалъ я, міру кланяясь):
Дозволить покуражиться
Уволенному барину
Въ останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А толькочто отъ должности
Увольте вы меня!»
Чуть дѣло не разладилось.
Да Климка Лавинъ выручилъ:
«А вы бурмистромъ сдѣлайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и васъ.
Богъ приберетъ «Послѣдыша»
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Такъ будемъ мы начальствовать,
Такіе мы строжайшіе
Порядки заведемъ,
Что надорветъ животики
Вся вотчина... Увидите!»
Долгонько думалъ міръ.
Что ни на есть отчаянный
Былъ Климъ мужикъ: и пьяница,
И на руку нечистъ.
Работать не работаетъ,
Съ цыганами возжается,
Бродяга, коновалъ!
Смѣется надъ трудящимся:
Съ работы, какъ ни мучайся,
Не будешь ты богатъ,
А будешь ты горбатъ!
А впрочемъ, парень грамотный,
Бывалъ въ Москвѣ и въ Питерѣ,
Въ Сибирь ѣзжалъ съ купечеством
Жаль, не остался тамъ!
Уменъ, а грошъ не держится,
Хитеръ, а попадается
Въ просакъ! Бахвалъ мужикъ!
Какихъ-то словъ особенныхъ
Наслушался: Атечество,
Москва первопрестольная,
Душа великорусская.
«Я — русскій мужичокъ!»
Горланилъ дикимъ голосомъ,
И, кокнувъ въ лобъ посудою,
Пилъ залпомъ полуштофъ!
Какъ рукомойникъ кланяться
Готовъ за водку всякому,
А есть казна — подѣлится,
Со встрѣчнымъ все пропьетъ!
Гораздъ орать, балясничать,
Гнилой товаръ показывать
Съ хазоваго конца.
Нахвастаетъ съ три короба,
А уличишь — отшутится
Безстыжей поговоркою,
Что «за погудку правую
Смычкомъ по рожѣ бьютъ!»
Подумавши, оставили
Меня бурмистромъ: правлю я
Дѣлами и теперь.
А передъ старымъ бариномъ
Бурмистромъ Климку назвали,
Пускай его! По барину
Бурмистръ! передъ «Послѣдышемъ»
Послѣдній чедовѣкъ!
У Клима совѣсть глиняна,
А бородища Минина,
Посмотришь, такъ подумаешь,
Что не найти крестьянина
Степеннѣй и трезвѣй.
Наслѣдники построили
Кафтанъ ему: одѣлъ его,
И сдѣлался Климъ Яковличъ
Изъ Климки безшабашнаго,
Бурмистръ первѣйшій сортъ.
Пошли порядки старые!
Послѣдышу-то нашему,
Какъ на бѣду, приказаны
Прогулки. Что́ ни день
Черезъ деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картузъ долой!
Богъ вѣсть съ чего накинется,
Бранитъ, коритъ; съ угрозою
Подступить — ты молчи!
Увидитъ въ полѣ пахаря
И за его-же полосу
Облаетъ: и лѣнтяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Какъ никогда на барина
Не работалъ мужикъ,
Да не въ домекъ послѣдышу,
Что ужь давно не барская,
А наша полоса!
Сойдемся — смѣхъ! У каждаго
Свой сказъ про юродиваго
Помѣщика: икается,
Я думаю, ему!
А тутъ еще Климъ Яковличъ.
Придетъ, глядитъ начальникомъ,
(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!)
Кричитъ: «приказъ по вотчинѣ!»
Ну, слушаемъ приказъ:
«Докладывалъ я барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовымъ подаяніемъ,
Такъ баринъ приказалъ:
На той вдовѣ Терентьевой
Женить Гаврилу Жохова,
Избу поправить заново,
Чтобъ жили въ ней, плодилися
И правили тягло!»
А той вдовѣ — подъ семьдесятъ,
А жениху — шесть лѣтъ!
Ну, хохотъ, разумѣется!..
Другой приказъ: « Коровушки
Вчера гнались до солнышка
Близь барскаго двора,
И такъ мычали, глупыя,
Что разбудили барина, —
Такъ пастухамъ приказано
Впредь унимать коровъ!»
Опять смѣется вотчина.
«А что смѣетесь? Всякія
Бываютъ приказанія:
Сидѣлъ на губернаторствѣ
Въ Якутскѣ генералъ.
Такъ на колъ тотъ коровушекъ
Сажалъ! Долгонько слушались:
Весь городъ разукрасили,
Какъ Питеръ монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятилъ онъ съ ума!»
Еще приказъ: «У сторожа,
У ундера Софронова
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Такъ ундера прогнать,
А сторожемъ къ помѣщичьей
Усадьбѣ назначается
Ерёмка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смѣху:
Ерёмка тотъ съ рожденія
Глухонѣмой дуракъ!
Доволенъ Климъ. Нашелъ-таки
По нраву должность! Бѣгаетъ,
Чудитъ, во все мѣшается,
Пить даже меньше сталъ!
Бабенка есть тутъ бойкая,
Орефьевна, кума ему,
Такъ съ ней Климаха барина
Дурачитъ за одно.
Лафа бабенкамъ! бѣгаютъ
На барскій дворъ съ полотнами,
Съ грибами, съ земляникою:
Все покупаютъ барыни
И кормятъ, и поятъ!
Шутили мы, дурачились,
Да вдругъ и дошутилися
До сущей до бѣды:
Былъ грубый, непокладистый
У насъ мужикъ Агапъ Петровъ,
Онъ много насъ корилъ:
«Ай, мужики! Царь сжалился,
Такъ вы въ хомутъ охотою...
Богъ съ ними, съ сѣнокосами!
Знать не хочу господь!..»
Тѣмъ только успокоили,
Что штофъ вина поставили
(Винцо-то онъ любилъ).
Да чортъ его современемъ
Нанесъ-таки на барина:
Везетъ Агапъ бревно,
(Вишь мало ночи глупому,
Такъ воровать отправился
Лѣсъ — среди бѣла дня!)
На встрѣчу та колясочка
И баринъ въ ней: «Откудова
Бревно такое славное
Везешь ты, мужичокъ?..»
А самъ смекнулъ откудова.
Агапъ молчитъ: бревешко-то
Изъ лѣсу изъ господскаго,
Такъ что́ тутъ говорить!
Да больно ужь окрысился
Старикъ: пилилъ, пилилъ его,
Права свои дворянскія
Высчитывалъ ему!
Крестьянское терпѣніе
Выносливо, а временемъ
Есть и ему конецъ.
Агапъ раненько выѣхалъ,
Безъ завтрака: крестьянина
Тошнило ужь и такъ,
А тутъ еще рѣчь барская,
Какъ муха неотвязная,
Жужжитъ подъ ухо самое...
Захохоталъ Агапъ!
«Ахъ шутъ ты, шутъ гороховый!
Никшни!» да и пошелъ!
Досталось тутъ послѣдышу
За дѣдовъ и за прадѣдовъ,
Не только за себя.
Извѣстно, гнѣву нашему
Дай волю! Брань господская,
Что жало комариное,
Мужицкая — обухъ!
Опѣшилъ баринъ! Легче-бы
Стоять ему подъ пулями,
Подъ каменнымъ дождемъ!
Опѣшили и сродники,
Бабенки-было бросились
Къ Агапу съ уговорами,
Такъ онъ вскричалъ: убью!..
«Что брага разкуражились
Подонки изъ поганаго
Корыта... Цыцъ! Никшни!
Крестьянскихъ душъ владѣніе
Покончено. Послѣдышъ ты!
Послѣдышъ ты! По милости
Мужицкой нашей глупости
Сегодня ты начальствуешь,
А завтра мы послѣдышу
Пинка — и конченъ балъ!
Иди домой, похаживай,
Поджавши хвостъ, по горницамъ,
А насъ оставь! Никшни!..»
— Ты — бунтовщикъ! съ хрипотою
Сказалъ старикъ; затрясся весь
И полумертвый палъ!
«Теперь конецъ!» подумали
Гвардейцы черноусые
И барыни красивыя;
Анъ вышло — не конецъ!
Приказъ: предъ всею вотчиной,
Въ присутствіи помѣщика,
За дерзость безпримѣрную
Агапа наказать.
Забѣгали наслѣдники
И жены ихъ — къ Агапушкѣ,
И къ Климу, и ко мнѣ!
«Спасите насъ, голубчики!
Спасите!» Ходятъ блѣдные:
«Коли обманъ откроется,
Пропали мы совсѣмъ!»
Пошелъ бурмистръ орудовать!
Съ Агапомъ пилъ до вечера,
Обнявшись, до полуночи
Деревней съ нимъ гулялъ,
Потомъ опять съ полуночи
Поилъ его — и пьянаго
Привелъ на барскій дворъ.
Все обошлось любехонько:
Не могъ съ крылечка сдвинуться
Послѣдышъ — такъ разстроился...
Ну, Климкѣ и лафа!
Въ конюшню плутъ преступника
Привелъ, передъ крестьяниномъ
Поставилъ штофъ вина:
«Пей, да кричи: помилуйте!
Ой, батюшки! ой, матушки
Послушался Агапъ,
Чу, вопитъ! Словно музыку
Послѣдышъ стоны слушаетъ,
Чуть мы не разсмѣялися,
Какъ сталъ онъ приговаривать:
«Катай его, разбойника,
Бунтовщика... Катай!»
Ни дать, ни взять подъ розгами
Кричалъ Агапъ, дурачился,
Пока не допилъ штофъ:
Какъ изъ конюшни вынесли
Его мертвецки пьянаго
Четыре мужика,
Такъ баринъ даже сжалился:
«Самъ виноватъ, Агапушка!»
Онъ ласково сказалъ...
— «Вишь тоже добрый! сжалился»,
Замѣтилъ Провъ, а Власъ ему:
— Не золъ... да есть пословица:
Хвали траву въ стогу,
А барина — въ гробу!
Все лучше, кабы Богъ его
Прибралъ... Ужь нѣтъ Агапушки...
— Какъ! умеръ?
— Да, почтенные:
Почти-что въ тотъ-же день!
Онъ къ вечеру разохался,
Къ полуночи попа просилъ,
Къ бѣлу свѣту преставился.
Зарыли и поставили
Животворящій крестъ ...
Съ чего? Одинъ Богъ вѣдаетъ!
Конечно, мы не тронули
Его нетолько розгами
И пальцомъ. Ну а все-жь
Нѣтъ, нѣтъ — да и подумаешь:
Не будь такой оказіи,
Не умеръбы Агапъ!
Мужикъ сырой, особенный,
Головка не поклончива,
А тутъ: иди, ложись!
Положимъ: ладно кончилось,
А все Агапъ надумался:
Упрешься — міръ осердится,
А міръ дуракъ — дойметъ!
Все разомъ такъ подстроилось:
Чуть молодыя барыни
Не цаловали стараго,
Полсотни, чай, подсунули,
А пуще: Климъ безсовѣстный,
Сгубилъ его, анафема,
Винищемъ!
— Вонъ отъ барина
Посолъ идетъ: откушали!
Зоветъ, должно быть, старосту,
Пойду взгляну камедь!
