Моя жена[править]
Я и моя жена Розалия живем очень счастливо. 15 лет тому назад я познакомился с ней в одном обществе и пленился ее красотой. Розалия очень хороша собой и до сих пор. Тонкая, стройная фигура, крошечные ручки н ножки, темные вьющиеся волосы, блестящие голубые глаза с длинными ресницами, маленький изящный носик, прелестный рот и матово-бледный цвет лица. Внутренние достоинства не уступали ее внешности… Она была добра, любезна, приветлива. Мой тесть вручил мне вместе с дочерью еще изрядную сумму денег и прекрасное приданое. Трудно встретить такую счастливую пару, как мы!
Моя Розалия обладала удивительным характером, в ее нежном теле жила благородная душа! Если с моих губ срывалось неосторожное, легкомысленное слово, она тихо качала головой и бросала мне укоризненный взгляд…
И я не знал, куда деваться от стыда!
Злые люди уверяют, что я нахожусь под башмаком у жены… Вовсе нет! Просто, я привык подчиняться ее нежному влиянию, ее кроткому взору…
Понятное дело, что красота и добродетель моей жены возбуждали зависть в других дамах. Даже Евлагия, жена советника Мюллера, и лучшая подруга Розалии не избежала чувства зависти.
По моему мнению, после Розалии, Евлагия — лучшая и красивейшая молодая женщина во всем свете! Обе женщины были неразлучны и восхищали всех своей красотой и приветливостью.
— Как чудно идет к тебе костюм, дорогая Розалия! — говорила Евлагия, обнимая подругу.
— Дорогая моя, — возражала Розалия, — ты так шикарна и элегантна, что мне никогда не сравняться с тобой!
Это ли не дружба?
Мы жили весело и счастливо, как вдруг темные облака собрались на нашем горизонте.
Мне нужно было ехать по делам наследства в Америку. Когда я сообщил это Розалии, она согласилась сопровождать меня. Через несколько дней мы уже находились на большом пароходе «Августа-Виктория», который отходил из Гамбурга в Америку. Начало нашего путешествия было очень приятно.
Моя жена, очаровательная в споем дорожном костюме, сияла счастьем и восхищала всех пассажиров.
На третий день, волна Атлантического океана начала качать пароход.
Моя Розалия потеряла всю свою веселость и живость и лежала в каюте, бледная, совсем разбитая.
Морская болезнь захватила ее очень сильно. Розалия читала молитвы и плакала. Когда же ветер усилился, и пароход принялся танцевать, моя жена дала священную клятву никогда не вступать ногой на пароход.
Наконец, мы прибыли в Нью-Йорк, где Розалия еще раз повторила свою клятву.
— Никогда, никогда в жизни, — говорила она, — не доверюсь я океану! Никогда!
Небо и я — мы одни слышали эту клятву!
— Но, ведь, придется же нам ехать назад! — возразил и.
— Никогда, и ни за что!
Через три недели я покончил все дела в Америке. Пора было возвратиться домой. На днях уходил пароход.
Я ласково напомнил Розалии об отъезде.
Никогда не забуду я этой минуты!
— Разве ты забыл мою клятву? — спросила Розалия, устремив на меня свои голубые глаза, — никогда, никогда! Я поклялась!
Я начал умолять ее, упрашивать, доказывать необходимость отъезда, убеждал, уговаривал.
— Никогда, ни за что!
Что делать? Оставалось ехать одному, и я был искренно благодарен семейству, которое согласилось приютить Розалию, на время моего отсутствия.
— Поезжай домой, — сказала мне жена, — ликвидируй все дела и возвращайся! Я буду ждать тебя!
С тяжелым сердцем простился я с Розалией и уехал.
Долго обдумывал я свое положение. Что мне делать? Послушаться Розалии? Или остаться дома и ждать, когда она сама вернется ко мне?
В первом же письме я нависал жене, что около двух лет вынужден остаться дома и ожидаю ее. Розалия ответила мне, что она также будет ждать моего возвращения в Америку. Потом я написал ей, что очень болен… Она ответила, что желает мне скорого выздоровления. Я попробовал написать, что у меня случилось несчастье… Розалия ответила мне, что надеется на Бога, и что все поправится!
Мое положение было очень глупое. За спиной люди начали подсмеиваться надо мной. Дамы перешептывались при виде меня.
Бедный человек! Он и не подозревает, что жена бросила его!
Нужно было положить этому конец. Я отправился в моему другу Мюллеру и рассказал ему свое горе.
— Не горюй, дружище! — ответил он. — Я могу помочь тебе! Дай мне адрес твоей жены! И не спрашивай!
С таинственной улыбкой Мюллер ушел от меня. Через две недели я получил телеграмму из Нью-Йорка от жены.
«Приезжай в среду в Шербург… Я буду с первым пароходом. Твоя Розалия».
Не могу описать моего волнения и радости. В назначенный день я был на пристани в Шербурге. Раздался свисток, пришел пароход. Скоро Розалия была в моих объятиях. Едва оправившись от первого волнения, она сердито нахмурила брови и произнесла:
— Ну, теперь я ей покажу!
— Что такое? — удивленно спросил я.
Розалия поняла, что я ровно ничего не знаю, и подала мне смятое письмо.
— Читай!
Правда ли, что рассказывает о вас в обществе ваша любимая подруга, г-жа Евлагия Мюллер? Она уверяет, что вы перенесли тяжелую сыпную болезнь, которая совершенно изуродовала ваше прелестное лицо, и что поэтому вы не желаете вернуться домой! Неужели это правда?
— Какова! У меня сыпная болезнь? Я — урод! — воскликнула Розалия со слезами в голосе.
Остальное все попятно. Розалия и Евлагия сделались непримиримыми врагами…
Мы с женой живем по-прежнему счастливо и мирно.
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1910, № 4, с. 47—48.