| „Повсюду въ Америкѣ туземцу свойственно было чувство сверхземного. Ему извѣстно было, что невидимыя, но могущественныя силы дѣйствуютъ вокругъ него, имѣя возможность приносить ему по своему желанію пользу или вредъ. Въ каждой груди тамъ находился жертвенникъ „неизвѣстнаго божества.“ |
| Д. Г. Бринтонъ. |
Ни одинъ народъ Америки не лишенъ религіи. Мы находимъ у нихъ вѣру въ одного или въ нѣсколько высшихъ существъ и во множество низшихъ духовъ, сказанія о твореніи и представленія о загробномъ мірѣ. Идея объ Единомъ Богѣ смутно носится надъ поклоненіемъ небу или солнцу. Выраженія нагуасовъ, вродѣ — безконечный, всемогущій, душа міра, творецъ всего, выказываютъ, по крайней мѣрѣ, предугадыванія, ищущія выраженія. Но масса не поднималась до такой высоты; она сводила великихъ духовъ творенія и мірового порядка къ безсмысленнымъ животнымъ образамъ и низменному антропоморфизму. Здѣсь миссіонерамъ пришлось испытывать величайшія трудности, отыскивая выраженія для нашего понятія „Богъ“; тамъ, гдѣ можно найти достаточно отвлеченное понятіе, оно покрывается лишь словомъ „душа“, „духъ“, „тѣнь“ или просто „чудесный“. Но все это обнимаетъ лишь наше понятіе „сверхестественный“. Алгонкины словомъ „Атагоканъ“ обозначали, быть можетъ, высшаго, но бездѣятельнаго, далекаго отъ міра творца, которому не воздавалось никакого поклоненія. Ихъ выраженіе „Маниту“ обозначаетъ, во всякомъ случаѣ, не „Великаго духа“, а нѣчто таинственное и непонятное. Маниту — безчисленные духи неизвѣстнаго происхожденія, населяющіе всю природу и относящіеся къ человѣку то враждебно, то доброжелательно. Такъ-же мало выражаетъ собою слово „ваканъ“, что̀ на языкѣ дакотовъ означаетъ лишь нѣчто непонятное. Индѣйское понятіе о божествѣ лишь тогда выступаетъ изъ сферы чего-то смутнаго, когда оно имѣетъ отношеніе къ космогоніи; тогда оно сгущается въ единственное представленіе личнаго творца міра. Высшее божество создало солнце, луну и звѣзды. Изъ всѣхъ боговъ къ нему ближе всѣхъ солнце: свѣтъ, жизнь и духъ не различались строго между собою. Цѣлью перваго творенія было пріобрѣтеніе помощниковъ: созданныя живыя существа вышли изъ воды или изъ пещеръ. Вѣрованье, будто когда-нибудь люди свѣта придутъ, чтобы заявить свои права на землю, созданную богомъ свѣта передъ возвращеніемъ его на небо, содѣйствовало столь быстрому распространенію власти бѣлыхъ завоевателей въ XVI в.; при этомъ, такъ-же, какъ въ Африкѣ и Австраліи, ихъ почитали и боялись, какъ духовъ умершихъ.
Почти всѣ американцы поклонялись солнцу, за исключеніемъ эскимосовъ и сѣверныхъ атабасковъ. Культъ солнца здѣсь, какъ и повсюду, оканчивается, повидимому, на границѣ земледѣлія. Около свѣта, солнца, солнечной птицы и т. под. вращаются всѣ великія идеи американской миѳологіи и съ особенной любовью направляются къ востоку. Въ Перу геліолатрія изъ политическихъ видовъ получила единственную въ своемъ родѣ организацію. Мы должны согласиться съ мнѣніемъ Бринтона, что солнце то считалось однимъ изъ божествъ, то ихъ символомъ или формой, то самимъ высшимъ божествомъ. Но при этомъ слѣдуетъ замѣтить, что во многихъ языкахъ небо и солнце обозначаются однимъ и тѣмъ-же словомъ; и въ другихъ мѣстахъ поклоненіе воздается больше свѣту, чѣмъ образу солнца. Солнцу въ хижинѣ начальника приносились въ жертву первые плоды земледѣлія, охоты и войны. Ему возсылались молитвы, когда оно всходило; клятвы, произнесенныя во имя его, считались самыми священными. Благословеніе его испрашивалось для дальняго пути, войны и охоты; въ жертву ему предназначался первый дымъ трубки. У натчезовъ названіе начальника и жреца было „великое солнце“; онъ никого не признавалъ выше себя, кромѣ солнца, и утверждалъ, что происходитъ отъ него. Даже у сіусовъ, отличавшихся отъ натчезовъ во многихъ отношеніяхъ, и у другихъ племенъ къ западу отъ Миссисипи были въ обычаѣ жертвы и воскуриванья въ честь солнца. Солнце, луна и звѣзды пользовались почитаніемъ у пуэблосовъ, наваховъ, суньисовъ и родственныхъ имъ племенъ, правда, не такъ, какъ боги (именно они смутно предугадывали невидимаго высшаго бога), но какъ носителя плодородія и всевозможныхъ благъ. „Съиздавна“, „передъ началомъ свѣта“ говорили гвателматеки. Въ видѣ „основной догмы“ алеутскихъ вѣрованій, указывается поклоненіе солнцу и лунѣ. Братъ и сестра воспылали взаимною любовью, были разлучены и съ тѣхъ поръ отыскиваютъ другъ друга. Солнце преслѣдовалось братомъ и сдѣлало лицо его чернымъ, чтобы опять найти его днемъ: таково происхожденіе пятенъ на лунѣ. Высоко развитый солнечный культъ Перу, который на своей родинѣ по временамъ успѣшно боролся противъ преобладанія безчисленныхъ деревенскихъ и родовыхъ идоловъ (гуака), свѣтитъ даже и въ тѣни первобытныхъ лѣсовъ Гвайяны. Въ Дарьенѣ солнце считалось творцомъ міра; у чибчасовъ одному лишь солнечному богу приносились человѣческія жертвы.
Луна почиталась здѣсь какъ богиня воды и дождя, и поэтому какъ богиня плодородія полей, рождающихъ и новорожденныхъ. Она также и богиня ночи, не приносящая ничего добраго; отъ нея исходятъ яды, болѣзни и дурные сны. Во всѣхъ представленіяхъ, гдѣ злой духъ противополагается доброму, основою чаще всего служитъ отношеніе луны къ солнцу или, правильнѣе, ночи къ дню; здѣсь часто выражается и древняя связь богини плодородія съ темнымъ духомъ подземнаго міра. Отсюда исходитъ предостереженіе — во время созрѣванія плодовъ не оглядываться въ полѣ и не тревожить это опасное двойственное существо. Въ религіозныхъ обрядахъ ацтековъ жрецами богини луны были прокаженные. Пустыня направляетъ взоръ съ надеждою или признательностью къ облакамъ. Поэтому въ пуэблосахъ и casas grandes мы находимъ почитаніе воды, такъ-же, какъ въ Мексикѣ и въ Перу, и подобно тому, какъ облака почитались въ Иранѣ. Тамъ, гдѣ влажность для произростанія полевыхъ плодовъ нужнѣе, чѣмъ тепло, въ особенности, въ Мексикѣ, луна въ качествѣ водяной богини пользовалась особымъ почитаніемъ при празднествахъ сѣва и жатвы. Гумилья разсказываетъ объ одномъ племени на Ориноко, которое при лунномъ затменіи прилежнѣе, чѣмъ когда-либо, работало мотыкой, такъ какъ богиня луны прячетъ свой ликъ, гнѣваясь на людей за ихъ лѣность.
Неохотно выпускаетъ вода землю изъ своихъ нѣдръ; ежедневно она проглатываетъ солнце и другія свѣтила. Ввидѣ змѣи она противится творческой силѣ огня и солнца. Она является въ формѣ болыпой собаки, проглатывающей солнце во время затменій; на всемъ протяженіи Америки, отъ эскимосовъ до туписовъ, во время солнечнаго затменія били собакъ, чтобы онѣ своимъ визгомъ напугали большую собаку. Собакъ приносили въ жертву бурному морю, а нѣкоторые народы поклонялись ихъ изображеніямъ. Въ бури съ грозой и громомъ слышали шумъ могучихъ крыльевъ, голосъ Великаго духа, призывный крикъ приближающагося лѣта, обѣщаніе плодородія, бой барабана рогатаго исполина Гаокаха. Огонь молніи считался священнымъ; перуанцы въ громовыхъ камняхъ, окрашенныхъ красной краской, почитали дѣтей громового бога, а дакоты — своихъ предковъ. Камни странной формы принимались за громовыя стрѣлы. Конкреціи необычайной формы и цвѣта, въ особенности, если ихъ находили въ водѣ, въ „источникѣ жизни“, индѣйцы casas grandes считали священными. Бразильскіе туписы видѣли въ молніи сверканіе глазъ, а въ громѣ — звукъ голоса птицы, которая была нѣкогда высшимъ божествомъ и творцомъ, и въ образѣ человѣка принесла огонь и полевые плоды и теперь сводитъ съ неба плодородіе. Перуанскій громовой богъ Апокатекиль призвалъ людей къ жизни, переворотивъ землю золотой лопатой. Его окружали три помощника — молнія, слѣдъ молніи и ударъ молніи, и у него было оружіе трехъ родовъ — молнія, громовая стрѣла и громовой раскатъ. На облакахъ ѣздитъ Гено ирокезовъ, богъ грома и плодородія.
Гарсиласо де ла Вега сохранилъ слѣдующій гимнъ грому:
„Прекрасная владычица,
Смотри, твой братъ
Разбилъ чашу
Всю въ осколки.
Его удары
Рождаютъ молніи,
Глухіе громы.
И ты царица
Создаешь воду,
Посылаешъ дождь,
Снѣгъ и градъ.
Виракоча,
Основатель міра,
Оживитель міра,
Къ этому дѣлу
Тебя предназначилъ,
Тебя создалъ.“
Въ положеніи вѣтровъ, въ процессахъ творенія, происходящихъ изъ совпаденія дыханія (души) и дуновенія, выступаетъ священное значеніе числа четырехъ странъ свѣта и вообще усиленіе астрономическо-метеорологическаго элемента. Виннебаги разсказываютъ о своемъ Великомъ духѣ, что онъ создалъ четырехъ мужчинъ и одну женщину, изъ которыхъ первые создали четыре вѣтра, а послѣдняя — землю. Повсюду они принадлежатъ къ благодѣтельнымъ творческимъ духамъ; иногда, по возрасту, они бываютъ даже старше солнца, луны и звѣздъ. Такъ же, какъ солнцу, четыремъ странамъ свѣта приносится въ жертву табакъ изъ „священной“ трубки. Вѣтры почитаются на ряду съ луною, какъ вѣстники солнца, приносящіе дождь, произрастеніе растеній и прохладу. Далѣе мы встрѣчаемъ четырехъ слугъ мексиканскаго воздушнаго и солнечнаго бога, четырехъ держателей земли, пережившихъ потопъ, четырехъ угловъ міра, четырехъ братьевъ аравакской саги, произведшихъ потопъ и проч. Отсюда развилось общее представленіе о священности числа четырехъ и его кратныхъ; отсюда произошелъ и крестъ на американскихъ памятникахъ (см. стр. 657).
Помощникомъ творца, который, подобно Прометею, принимаетъ на себя заботу о человѣческомъ родѣ, бываетъ то само солнце, то сынъ или внукъ мѣсяца. Близнецы Іоскега и Тавискара „свѣтлый“ и „темный“, которыхъ бабкой была луна, и которыхъ мать умерла, давъ имъ жизнь, вступили между собою въ единоборство, при чемъ оружіемъ одного были рога оленя, а другого — шиповникъ. Второй изъ нихъ былъ тяжело раненъ и, спасаясь бѣгствомъ, ронялъ при каждомъ шагѣ струю крови, которая превращалась въ кремни. А побѣдитель вернулся къ своей бабкѣ, которая стала съ тѣхъ поръ темнымъ злымъ божествомъ, и построилъ себѣ хижину на восходѣ солнца, на краю моря. Онъ сдѣлался со временемъ отцомъ людей, и въ особенности гуроновъ. Онъ сдѣлалъ пустую землю пригодною для обитанія, умертвивъ исполинскую лягушку, которая проглатывала всю воду; онъ вывелъ воду на землю, создалъ дичь и полевые плоды и далъ людямъ огонь. Поэтому Іоскегѣ приносились жертвы и часто онъ просто назывался солнцемъ.
Принесеніе огня, повидимому, олицетворялось болѣе на западѣ и сѣверо-западѣ, чѣмъ на востокѣ и югѣ, гдѣ солнце стояло на первомъ планѣ. Сперва родъ пауковъ соткалъ веревку, чтобы добѣжать до луны, но тамъ онъ былъ задержанъ и долженъ былъ уступить первенство роду змѣй, который по этой веревкѣ взобрался на луну и досталъ оттуда горящую головню. Въ качествѣ Прометея, у шастиковъ признавался волкъ, добывшій блестящій кремень на востокѣ, а мендосины держались безличнаго воззрѣнія, будто богъ послалъ огонь ввидѣ молніи въ дерево, откуда его можно вызвать посредствомъ тренія. Намъ напоминаетъ легенду о Мауи адскій богъ чилотовъ (см. стр. 614), добывающій огонь треніемъ и окруженный цѣлымъ штатомъ „хунчесовъ“, которые не только прыгаютъ сами на одной ногѣ, но и выламываютъ ноги красивымъ мальчикамъ, которыхъ поймаютъ.
Функціи Прометея скрываются и въ нѣкоторыхъ чертахъ сказаній о любимыхъ герояхъ, очевидно, занимающихъ переходное положеніе между небомъ и землей. Менабушо, герой алгонкиновъ, окрашиваетъ голову дятла въ красный цвѣтъ изъ признательности за то, что эта птица посовѣтывала ему направить стрѣлу въ шейный позвонокъ неуязвимаго начальника Жемчужное Перо. Менабушо, съ одной стороны, — индѣецъ, какъ и всѣ другіе, испытываетъ то нужду, то изобиліе, имѣетъ друзей и враговъ, женится, охотится и ловитъ рыбу, а съ другой стороны, онъ можетъ оборачиваться въ любое животное и владѣетъ могучими волшебными средствами, съ помощью которыхъ ему удалось очистить землю отъ великановъ и змѣй. Но когда алгонкинъ въ свѣтлые дни индѣйскаго лѣта (Indian summer) говоритъ, что Менабушо закурилъ опять свою трубку, то этимъ онъ обнаруживаетъ его космическій характеръ. Дѣйствительно, Менабушо выступаетъ въ качествѣ внука луны и сына западнаго вѣтра; сумерки — его мать, умираюгцая вскорѣ послѣ его рожденія; самъ герой — утро, и его борьба съ отцомъ есть часто прославлявшаяся битва между днемъ и ночью.
Вѣчный огонь, до прибытія европейцевъ, поддерживался у многихъ племенъ Америки въ честь солнца. Въ Виргиніи въ немъ жгли табакъ для услажденія духовъ. Табакъ и въ другихъ мѣстахъ замѣнялъ благовонныя куренія. Суньисы и въ настоящее время не съѣдятъ ничего, не бросивъ кусочка въ огонь, съ просьбою съѣсть эту жертву. Угасаніе огня было дурнымъ предзнаменованіемъ; угасшій огонь можно было разжечь только огнемъ изъ другого храма. Его поддерживали обыкновенно въ хижинѣ, заключавшей въ себѣ кости умершихъ вождей; особые стражи должны были питать его. Даже и тамъ, гдѣ его не поддерживали постоянно, жертва ввидѣ огня была наиболѣе употребительной. У многихъ племенъ на праздникѣ первыхъ плодовъ, огонь вездѣ гасили и зажигали новый посредствомъ тренія; у суньисовъ это дѣлалось на каждомъ празднествѣ.
Помимо неизбѣжнаго искаженія при устномъ преданіи, свобода творчества нигдѣ не проявляется такъ слабо, и основныхъ идей нигдѣ не придерживаются такъ строго, какъ въ исторіи творенія. Сравнивая космогоніи съ болѣе глубокой исторической точки зрѣнія, мы видимъ въ нихъ міровой миѳъ, наполненный духомъ всего человѣчества. Нѣтъ ни одной черты полинезійской миѳологіи, которая не проявлялась-бы въ Америкѣ, и измѣненія, замѣчаемыя здѣсь, сравнительно незначительны.
Прежде всего, положеніе высшаго божества опредѣляется его творческой дѣятельностью; часто мы замѣчаемъ видимость монотеизма и тамъ, гдѣ утрачено уже всякое воспоминаніе о высшемъ духѣ. Но это творческое божество нерѣдко настолько пріобрѣтаетъ человѣческій характеръ, что оно сливается съ родоначальникомъ народа, который предполагаетъ, что земля создана именно для него, и поэтому въ творцѣ видитъ перваго человѣка своего племени: первый пимасъ былъ созданъ изъ нерва, который богъ-творецъ вынулъ изъ своей шеи.
Изъ трехъ элементовъ творенія, земли, воды и огня, вода стоитъ выше всѣхъ: земля — только островъ, небо и солнце существовали еще раньше, и солнце приноситъ съ неба или съ его разрѣшенія огонь на островъ — землю. Сказаніе о твореніи заячьихъ индѣйцевъ разсказываетъ: отецъ живетъ въ зенитѣ, мать — въ надирѣ, сынъ снуетъ по небу взадъ и впередъ между ними. Во время одного изъ такихъ странствованій онъ замѣчаетъ землю. Вернувшись къ отцу, онъ поетъ ему: „О, мой отецъ въ вышинѣ, зажги твой небесный огонь, потому что на этомъ маленькомъ островѣ (землѣ) мои братья давно уже несчастливы. Взгляни на нихъ, отецъ мой, сжалься надъ людьми.“
Творецъ міра у сѣверо-западныхъ американцевъ — воронъ Ельхъ или Ешль, главная фигура миѳовъ, полныхъ глубокаго значенія. Его человѣческій характеръ замѣтенъ и въ птичьемъ образѣ. Божественный воронъ родился тогда, когда земли еще не было, но другой богъ, Кханукъ, былъ еще раньше. Воронъ создалъ землю, прибавляя къ ней кусокъ за кускомъ. Огонь досталъ онъ съ острова на морѣ; огонь произошелъ оттого, что искры падали на камень и дерево. Съ острова Кханука онъ принесъ прѣсную воду въ своемъ клювѣ. По другимъ сказаніямъ, онъ въ самыхъ удивительныхъ приключеніяхъ перехитрилъ завистливаго бога, который хранилъ въ ящикѣ солнце, луну и звѣзды. Когда Ельхъ, еще во время господства тьмы, родился отъ сестры этого бога, и этотъ послѣдній, предупрежденный вѣщими птицами, бросилъ его въ море, дельфинъ принесъ огорченной матери камень; она проглотила его, и Ельхъ опять явился на свѣтъ и поднялся вверхъ, въ видѣ журавля, чтобы долетѣть до неба и навсегда остаться тамъ (въ видѣ солнца?). Въ третьей легендѣ ревнивый богъ слѣдитъ самъ за своей дочерью; но Ельхъ превращается въ маленькій травяной стебелекъ и, прильнувъ къ сосуду для питья, проглатывается дочерью, чтобы возродиться опять. Благодаря ему, изъ ящика съ небесными тѣлами звѣзды взлетаютъ на небо, а луну и солнце воронъ выноситъ самъ. Или онъ выноситъ, въ видѣ ворона, солнце и спрашиваетъ, слыша подъ собою голоса, — долженъ-ли быть свѣтъ. Когда солнце неожиданно засіяло на небѣ, недовѣрчивые люди превратились въ звѣрей, разбѣжавшись въ испугѣ въ горы, въ лѣса и въ воды. Въ другомъ варіантѣ ревнивый богъ становится первымъ человѣкомъ, который также убиваетъ дѣтей своей сестры. Рядомъ съ Ельхомъ мы видимъ его сестру, „женщину подъ землею“, какъ называютъ ее тлинкиты, которая при большомъ потопѣ разлучается съ братомъ и спускается въ кратеръ вулкана Эджкомбъ, чтобы поддерживать подпорки, на которыхъ покоится земля. По объясненію коняговъ, разлука произошла вслѣдствіе того, что сестра поѣла запретной травы, увидала свою наготу и убѣжала; младшее изъ дѣтей ея, зачатыхъ на небесной лѣстницѣ, остается въ живыхъ, благодаря пѣсенкѣ, которую оно выучило.
Въ видѣ противоположенія, и въ то же время пополненія творческому божеству выступаетъ темное начало, имѣющее иногда дуалистическую форму — отца-мрака, рождающаго сына-мрака. Чиллуласы помѣщаютъ въ воздухѣ дьявола съ рогами и крыльями, надѣленнаго баснословной быстротою, могущаго въ одинъ мигъ уничтожить человѣка: это — богъ бури которому приданъ устрашающій характеръ, и подобіе дьявола христіанства, прежде вовсе неизвѣстнаго индѣйцамъ. И змѣя здѣсь первоначально не имѣла значенія злого духа.
Названіе человѣкъ на индѣйскихъ языкахъ имѣло часто еще другое значеніе — земли или камня. Такъ, въ легендѣ земля или глина является основнымъ веществомъ человѣка, или онъ исходитъ изъ камня: мексиканцы и тескоканцы, алеуты и макасы на мысѣ Флеттери думаютъ, что они произошли изъ кремней. Тамъ, гдѣ творецъ человѣка выступаетъ въ видѣ звѣря, въ немъ скрывается творческое божество, которое всего охотнѣе принимаетъ образъ волка или собаки. Ельхъ на сѣверо-западѣ не самъ создалъ людей, а ему помогъ въ этомъ духъ по его призыву. Въ другомъ миѳѣ онъ совѣтуетъ спасшимся отъ потопа бросать камни позади себя; изъ нихъ произошли люди. Регрессивное развитіе миѳа заставляетъ его самого родиться въ видѣ сына перваго человѣка, затѣмъ подняться надъ водой потопа и перенестись на спинѣ бобра на берегъ, гдѣ онъ находитъ вмѣстѣ свою мать и ея брата и создаетъ народъ колошей. Около основныхъ идей происхожденія человѣческаго рода изъ земли сосредоточиваются различныя легенды; но и эти, повидимому, второстепенныя сказанія имѣютъ отношеніе къ происхожденію всего міра. Согласно легендѣ, манданы въ первыя времена жили подъ землею, куда свѣтъ проходилъ только черезъ корни виноградной лозы. Нѣкоторые изъ самыхъ смѣлыхъ влѣзли по ней, нашли въ надземномъ мірѣ въ изобиліи буйволовъ и плоды, нарвали виноградныхъ гроздій и принесли ихъ своимъ родственникамъ. Когда уже половина народа была наверху, лоза обломилась подъ тяжестью толстой женщины, и люди, оставшіеся внизу, оказались лишенными свѣта и надежды когда-либо выбраться оттуда. Подобныя сказанія мы встрѣчаемъ и у бразильскихъ лѣсныхъ племенъ. У наваховъ путь прокладываютъ людямъ енотъ и гусеница или жукъ.
Сказанія о переселеніяхъ отчасти примыкаютъ непосредственно къ миѳу о твореніи. Исполинъ Якке-Элтини чиппевеевъ, который волосами своей головы ворочаетъ небесный сводъ, заграждаетъ людямъ доступъ въ западную страну. Но когда онъ былъ умерщвленъ, его трупъ очутился между восточнымъ и западнымъ міромъ и, окаменѣвъ, превратился въ мостъ, по которому ходили олени. Если-бы мы такимъ сказаніямъ захотѣли придать континентальный характеръ, то это не соотвѣтствовало-бы ихъ мѣстному горизонту. Заячьи индѣйцы полагали, что на востокѣ, за моремъ, жилъ лысый народъ, колдуны котораго могли превращаться по ночамъ въ собакъ или волковъ; они носили деревянные шлемы, чешуйчатый панцырь, щитъ и копье. Сюда примыкаетъ легенда тиннеховъ, согласно которой на далекомъ сѣверо-западѣ жилъ народъ, мужчины котораго были наполовину люди, наполовину собаки, а женщины имѣли вполнѣ человѣческій образъ. Въ основѣ этой легенды, вѣроятно, лежали преданія о смѣшеніи двухъ племенъ съ тотемическими нравами.
Преданія о раздѣленіи племенъ часто связываются съ сотвореніемъ солнца или появленіемъ перваго свѣта на темной землѣ. За долгое время до прибытія бѣлыхъ, на западо-юго-западѣ появилась звѣзда, и въ ту сторону направились многіе изъ народа тинне. Отсюда и произошло раздѣленіе. Монтаньи, съ небольшими и плохими стрѣлами, распространились на югѣ; лушё (Loucheux), съ некрасивыми женами перемѣстились къ сѣверу; настоящіе люди, тинне, поселились въ Скалистыхъ горахъ.
Сказаніе о потопѣ мы встрѣчаемъ и въ Америкѣ, гдѣ оно содержитъ всѣ элементы міровой легенды. Орлы предостерегаютъ людей, такъ какъ имъ видны собирающіяся грозовыя тучи; у другихъ народовъ голуби открыли первую землю, а у третьихъ человѣческая чета спаслась на горѣ, которая росла по мѣрѣ того, какъ прибывала вода. Одинъ индѣецъ услышалъ предостереженіе птицы койотъ, построилъ большой корабль и сдѣлался родоначальникомъ папайосовъ. Папайосы и въ наше время вѣрятъ, что провидецъ, спасшійся на кораблѣ, былъ ихъ предкомъ, и ежегодно посѣщаютъ гору и маленькую деревеньку Санта Роза въ Аризонѣ; ни одинъ папайосъ никогда не убьетъ койота. Замѣчательно, что и у инковъ потопъ связывается съ почитаніемъ тотемообразныхъ племенныхъ святынь (гуака), горъ, камней и деревьевъ, смотря по тому, на чемъ спаслась чета прародителей этого рода. Иначе сложилось сказаніе объ алгонкинскомъ героѣ Менабушо. Потопъ настигаетъ его въ наказаніе за умерщвленіе змѣинаго царя, когда онъ бѣжалъ на высокую гору; онъ поднимается на дерево, вода настигаетъ его, и онъ три раза вскрикиваетъ: „Расти!“ И каждый разъ дерево становится выше, пока, наконецъ, вода не достигаетъ ему до подбородка. Тогда заставляетъ онъ сперва камбалу, потомъ мускусную крысу приносить ему землю; обѣ вскорѣ всплываютъ на поверхность въ видѣ труповъ. Менабушо дуновеніемъ возвращаетъ жизнь мускусной крысѣ, и она приноситъ ему въ когтяхъ землю, изъ которой герой заново создаетъ земной міръ съ растеніями и животными.
Идея, что вначалѣ была лишь безпредѣльная вода, изъ которой чудеснымъ образомъ поднялась земля, придаетъ этимъ сказаніямъ высшее космогоническое значеніе, чѣмъ легендамъ, въ которыхъ потопъ происходитъ уже послѣ созданія міра. Идея объ участіи птицъ въ происхожденіи земли имѣетъ міровое распространеніе: это — вѣтры, дуновеніе которыхъ дѣйствуетъ творческимъ образомъ на воду. Рядомъ съ буревѣстникомъ мы видимъ крылатую змѣю молніи; грозовая туча получаетъ здѣсь творческій характеръ. Рей де ла Куэва чилотовъ покидаетъ свою пещеру, чтобы разъѣзжать на морской лошади по волнамъ или подниматься на свой призрачный корабль; онъ можетъ добыть огонь треніемъ своего хвоста. По сказанію пимовъ, земля создана паукомъ, который, будучи самъ первымъ созданнымъ существомъ, породилъ ее въ своей паутинѣ. Въ эту легенду перенесена сѣть творенія, которою міръ былъ извлеченъ изъ первобытнаго моря. Быть можетъ, отсюда исходитъ связь почитанія рыболовной сѣти, — съ которой у гуроновъ ежегодно, ради улучшенія рыбной ловли, обручались двѣ дѣвушки, — съ исторіей творенія.
Когда преданіе становится устойчивѣе, а, быть можетъ, также благодаря стремленію жрецовъ къ разнообразію, мѣсто одного потопа заступаетъ представленіе о міровыхъ эпохахъ. Майясы считали въ прошломъ три эпохи, изъ которыхъ двѣ закончились моровой язвой, а одна бурей; міръ, въ которомъ они жили, находился въ четвертомъ періодѣ. Ацтеки признавали въ прошломъ четыре крушенія, причинами которыхъ были вода, огонь, буря и голодъ. Кромѣ того, у нихъ черезъ каждые 52 года тушились всѣ огни и добывался новый треніемъ дерева. Если бы это не удалось, солнце не взошло-бы болѣе, и всеразрушающая вода распространилась-бы по всему міру. Этого боялись и перуанцы при каждомъ солнечномъ затменіи. О концѣ міра существовали предсказанія, согласно которымъ нынѣшніе виннебаги думаютъ, что будутъ жить только три поколѣнія ихъ; въ связи съ пророчествами о пришествіи Мессіи, это еще недавно повело къ политическимъ безпокойствамъ. П. Лисана сохранилъ намъ слѣдующее пророчество майясовъ:
„Въ концѣ временъ, такъ предназначено,
Почитанію боговъ наступитъ конецъ,
И міръ будетъ очищенъ огнемъ.
Счастливъ будетъ тотъ, кто до этого доживетъ,
И, сокрушаясь о своихъ грѣхахъ, раньше оплачетъ ихъ.“
Второй потопъ облегчаетъ задачу антропогеніи, заставляя человѣческій родъ иогибнуть весь, за исключеніемъ одной пары или даже одного человѣка. Эти послѣдніе часто вновь создаютъ міръ; согласно вѣрованію толововъ, души умершихъ превращались прежде въ медвѣдей, оленей и другихъ лѣсныхъ животныхъ, и, такимъ образомъ, созданы были животныя. Это представляетъ, безъ сомнѣнія, своеобразную форму регресса творенія. И Ману, первый человѣкъ брамановъ, оставшись одинъ въ живыхъ, создаетъ собственной силой новыя поколѣнія.
Отъ животныхъ заимствуются маски, которыми прикрываются высшія божества неба, солнце и его сыновья, носители огня, луна и водяные боги, заботящіеся о земномъ твореніи. Имъ приписывается связь съ сверхчеловѣческимъ; отсюда развилось ясновидѣніе въ Перу и Мексикѣ, предсказывавшее на основаніи движеній и голосовъ животныхъ. Многія странности въ почитаніи животныхъ объясняются тотемизмомъ, которымъ человѣческіе роды приводятся въ близкое соотношеніе съ животными и превращеніями людей и животныхъ, сказанія о которыхъ измѣняются до безконечности. Маскаизъ сѣверозападной Америки, соединяющая черты человѣка и козули, относится къ сказанію о происхожденіи этого животнаго изъ человѣка, намѣревавшаго убить одно изъ божествъ. Плоскіе камни изъ тамошняго аппарата шамановъ изображаютъ, съ одной стороны, человѣка, а съ другой, рябчика, проглатывающаго червяка. Птицы занимаютъ при этомъ первое мѣсто. Поклоненіе медвѣдю далеко проникаетъ изъ Азіи въ Сѣверную Америку и процвѣтаетъ всего болѣе у эскимосовъ. До извѣстной степени каждое охотничье животное считается священнымъ; многіе „боги-животныя“ — не что иное, какъ фантастическія олицетворенія лѣсной дичи; лишь по этой причинѣ манданы могли почитать голову буйвола, какъ высшее существо. Убивъ животное, тамъ часто говорятъ длинныя рѣчи для оправданія себя и примиренія съ нимъ. Дакоты не любятъ, когда собаки гложутъ кости убитыхъ животныхъ, изъ боязни, что души ихъ могутъ не вернуться, и, такимъ образомъ, порода этихъ животныхъ вымретъ. Своеобразныя представленія о безсмертіи и въ Америкѣ приводили къ поклоненію животнымъ. Злыя души ведутъ печальное существованіе въ видѣ гремучихъ змѣй; души, не достигающія счастливыхъ полей, переходятъ въ животныхъ и растенія. Многіе виды поклоненія животнымъ не такъ легко объяснить. Заячьи индѣйцы и лушё почитаютъ мускуснаго быка и полагаютъ, что его помётъ дѣлаетъ неуязвимымъ; тиннехи Скалистыхъ скалъ и индѣйцы „собачьи ребра“ разсказываютъ то же самое о собакѣ. Волкъ создаетъ вмѣстѣ съ луной землю и всѣ живыя существа, или одинъ вытаскиваетъ ихъ изъ бездны. Вѣра въ змѣй, по своему значенію, уступаетъ только вѣрѣ въ птицъ. Змѣю видали въ рѣкахъ, и поэтому она считалась водянымъ божествомъ; такъ какъ она мѣняла кожу, въ ней видѣли символъ возрожденія. Здѣсь само собой обозначается сходство съ молніей. Легенда о рогатыхъ змѣяхъ разсказывалась у гуроновъ; къ ней близко подходитъ перуанская легенда о змѣиномъ царѣ, стерегущемъ сокровища. Тамъ, куда проникло христіанство, змѣй преслѣдуютъ; приверженность св. Павлу, которая выражается въ наименованіи многихъ мѣстъ Санъ Пабло, находится въ связи съ его качествомъ охранителя отъ змѣй. Мексиканцы вѣрили въ баснословное животное Агуицотль, Рѣзная работа изъ сѣверо-западной Америки, изъ темнаго камня. (Стокгольмская этнографическая коллекція.) Ср. текстъ, стр. 620.Рѣзная работа изъ сѣверо-западной Америки, изъ темнаго камня. (Стокгольмская этнографическая коллекція.) Ср. текстъ, стр. 620. живущее въ глубинѣ воды; они почитали его и представляли себѣ въ образѣ, напоминающемъ восточно-азіатскаго дракона. Въ видѣ молніи, змѣя сопровождаетъ птицу — бурный вѣтеръ и, зарождаясь въ оплодотворяющихъ ливняхъ, можетъ дѣлаться символомъ илодородія; мексиканскій государственный гербъ и до сихъ поръ еще сохраняетъ это сочетаніе. Лягушка встрѣчается въ безчисленныхъ пластическихъ изображеніяхъ, въ особенности въ толтекскомъ культурномъ кругѣ (см. стр. 481 и рис. сбоку). Черепаха то выступаетъ носительницей міра, то ныряетъ во всепокрывающее море, чтобы достать ила для созданія новой земли, что̀ также является миѳомъ, распространеннымъ по всему міру. По указанію Лонга, у омаговъ въ началѣ этого столѣтія была большая морская раковина, которая въ теченіе многихъ поколѣній переходила по наслѣдству въ ихъ племени; для нея была воздвигнута особая хижина, покрытая шкурами, нѣчто вродѣ храма, и она ни въ какомъ случаѣ не должна была касаться земли. Передъ началомъ войны ее вопрошали, какъ оракула. Тогда отрѣзывали кусокъ повѣшеннаго надъ нею табаку и давали его курить знахарю. Тѣмъ временемъ кто нибудь изъ присутствующихъ прикладывалъ ухо къ раковинѣ; если онъ слышалъ какіе либо звуки, предвѣщаніе считалось благопріятнымъ. Въ богатой животными Южной Америкѣ рѣдко приходится слышать легенды о нихъ. Гвайянскіе индѣйцы вѣрили, что у животныхъ была душа и врачи, и приписывали имъ даже праздничные дни. Въ новѣйшее время Эренрейхъ сообщилъ нѣсколько типичныхъ басенъ о животныхъ у карайясовъ, но даже и онѣ кажутся намъ достаточно знакомыми. Дѣвушка-лебедь нашихъ сказокъ, волкъ-оборотень, состязаніе между оленемъ и черепахой давно извѣстны бразильскимъ индѣйцамъ.
Переходя къ поклоненію растеніямъ, мы замѣчаемъ, что вѣра въ міровое дерево существуетъ и въ Америкѣ. Алгонкинскій герой Менабушо во время потопа спасся на деревѣ. Но онъ — богъ свѣта и грома, живущій на востокѣ, и поэтому тождественъ съ „старымъ небеснымъ человѣкомъ“, Танне караибовъ, который, разставаясь съ людьми, обѣщалъ возвращаться, чтобы переносить ихъ души съ верхушки священнаго дерева на небо. Сваи изъ священнаго дерева находили примѣненіе у сѣвероамериканцевъ, въ видѣ символовъ высшихъ божествъ. Части растеній служили амулетами и волшебными средствами. Сѣмена нѣкоторой травы, брошенныя въ огонь, вызывали, по мнѣнію чолоновъ, жесточайшія бури.
Камни своеобразной формы почитались подъ видомъ громовыхъ стрѣлъ; въ Мексикѣ не было ни одной деревни, гдѣ не поклонялись бы такому идолу. Доисторическіе топоры, наконечники копій или ножи называли также громовыми стрѣлами и вѣрили, что они произошли отъ молніи. Шнурокъ изъ бусъ, который надѣвали на шейку перуанскихъ вазъ, напоминаетъ почитаніе горшковъ у малайцевъ. Съ міровымъ потопомъ связывалось почитаніе горъ. На высокихъ скалахъ обитали злые и рѣдко добрые духи. Рѣчныхъ духовъ, пока лодки проходили черезъ опасныя мѣста, пугали адскимъ шумомъ. Лукавые духи, съ смертельнымъ взглядомъ, населяли лѣса. То страшными, то покровительственными казались эскимосамъ береговые духи. Пускаться далеко въ море, въ виду духовъ, которые жили на поверхности и въ глубинѣ его, считалось доказательствомъ мужества. Тамъ жили большіе „кайяряки“, которые могли вызывать бурю. Кромѣ того, существовали „конгенсотекиты“, морскіе люди, которые съ удовольствіемъ ѣдятъ лисьи хвосты, и огненные „игнерсоиты“, на берегу или на утесахъ, которые задерживали рыболововъ и дѣлали ихъ своими товарищами.
За немногими исключеніями, всѣ индѣйцы вѣрили въ безсмертіе души и въ жизнь въ надземномъ и въ подземномъ мірѣ. Отличіе души отъ тѣла выражаютъ сравненіемъ съ дыханіемъ и тѣнью. Душа была просто человѣкъ, сдѣлавшійся невидимымъ, сохранившій еще много свойствъ живого человѣка, что́ достаточно доказывается погребальными обычаями. Идея, будто человѣкъ въ другомъ мірѣ продолжаетъ жить такъ, какъ онъ жилъ въ моментъ смерти, оказывала гораздо болѣе вліянія на военные и погребальные обычаи, чѣмъ мысль о наградѣ и наказаніи. Человѣку приписывалось двѣ души — одна духовная, которая уже при жизни можетъ случайно покидать тѣло, и одна, остающаяся при тѣлѣ, вызывающая жизнь, пребывающая въ немъ и послѣ смерти и освобождающаяся отъ него только тогда, когда она призывается въ другое тѣло. Души умершихъ блуждаютъ вокругъ въ видѣ духовъ; къ этому сводится, главнымъ образомъ, усилившаяся вѣра въ привидѣнія. Страхъ, который заставлялъ сжигать все принадлежащее умершему, превращалъ блуждающія души въ злыхъ духовъ. Всѣ индѣйцы вѣрятъ въ многочисленныхъ духовъ, замышляющихъ только злое; отчасти они могли быть первоначально душами умершихъ, но часто еще тѣснѣе связь ихъ съ миѳологіей.
Душа блуждаетъ въ сновидѣніяхъ. Но ни она, ни душа, выходящая изъ человѣка во время обморока и вновь вдуваемая шаманомъ, не представляетъ тождества съ жизнетворнымъ началомъ. Шаманы подвергаютъ души испытаніямъ и хранятъ ихъ въ жестянкахъ. Божество является имъ во снѣ, что кажется всѣмъ завиднымъ даромъ. Сны составляютъ самую важную часть индѣйскаго прорицанія; они оказываютъ большое вліяніе, заключая въ себѣ совѣты или предостереженія. Толкованіе ихъ было главной задачей жрецовъ. Въ Мексикѣ, кромѣ того, были въ ходу гороскопы, а въ Перу — предсказанія, выводимыя изъ всевозможныхъ явленій. И здѣсь въ каждой отрасли были особые жрецы и ясновидящіе.
Счастливая страна загробнаго міра, представленія о которой несомнѣнно получили полную ясность лишь подъ вліяніемъ христіанства, не имѣетъ ни ночи, ни облаковъ, ни зимы, ни бурь; она обладаетъ самымъ роскошнымъ растительнымъ покровомъ, такъ какъ тамъ произрастаетъ каждое сѣмечко, которое не взошло на землѣ. Она часто, какъ и въ Полинезіи, обладаетъ многими чертами земного міра; такъ, команчи представляютъ себѣ загробный міръ въ видѣ преріи со множествомъ буйволовъ, а нишинамы называютъ рай танцовальнымъ домомъ боговъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ предполагалось, что умершій попадаетъ въ жалкій, безотрадный міръ; но благопріятное представленіе, повидимому, брало верхъ. Для однихъ рай находился на югѣ, для другихъ на западѣ. Для эксимосовъ онъ былъ въ теплой землѣ, а адъ — на холодномъ небѣ. Такъ же, какъ въ Полинезіи, въ сѣверо-западной Америкѣ души благородныхъ, слѣдуя за солнцемъ, спускаются внизъ, чтобы найти себѣ пріютъ на счастливыхъ островахъ, въ прекрасномъ длинномъ домѣ. Тлинкиты думаютъ, что въ дѣтяхъ возвращаются умершіе родственники, и мать нарекаетъ ребенку первое имя по имени одного изъ предковъ. Петито никакъ не могъ разубѣдить молодую дѣвушку тинне, что она нѣкогда жила уже подъ другимъ именемъ.
Въ представленіе о загробномъ мірѣ входитъ и представленіе о наградѣ и наказаніи. Пайягуасы вѣрятъ, что злыхъ послѣ смерти сжигаютъ въ котлахъ, а добрые охотятся на берегахъ прекрасной рѣки, полной рыбой. Рукуйены признаютъ три степени: добрые уходятъ на небо, злые должны блуждать въ облакахъ, а души колдуновъ остаются при ихъ тѣлахъ въ могилахъ, гдѣ другія души, даже животныхъ, могутъ получать отъ нихъ совѣты. На холодномъ сѣверѣ, гдѣ солнце, со своимъ тепломъ и блескомъ, рѣзче выдѣлялось на небѣ, оно брало съ собой души храбрыхъ: еще далѣе дѣлало то-же самое сѣверное сіяніе. Но и въ Мексикѣ солнце было счастливымъ мѣстопребываніемъ храбрыхъ воиновъ и женщинъ, умершихъ родами. Представленіе о чистилищѣ у индѣйцевъ-христіанъ въ Чилоэ не совсѣмъ еще вытѣснило вѣрованіе, что въ воздухѣ носится множество душъ. И эксимосы зимою, когда солнце опустилось за горизонтъ, видятъ души, наполняющія воздухъ. Наказаніе злыхъ послѣ смерти индѣйцамъ неизвѣстно; все возмѣщается здѣсь: и добрые, и злые пользуются вѣчнымъ блаженствомъ въ той же градаціи, какъ и на землѣ. Вопросъ рѣшается тѣмъ, умерли ли они, какъ воины, или въ лѣнивомъ покоѣ, естественной или насильственной смертью.
Изъ общей страны душъ выдѣляется подземный міръ, глубоко сплетающійся съ миѳологіей индѣйцевъ. Согласно нѣкоторымъ легендамъ, души проводятъ въ немъ четыре дня; кабинопеки и ашочиміи заставляютъ души летать вокругъ большого очистительнаго огня, прежде, чѣмъ онѣ могутъ войти въ загробный міръ. У чоктасовъ злыя души попадаютъ въ рѣку, полную разложившейся рыбы и мертвыхъ жабъ, гдѣ онѣ никогда не видятъ солнца и испытываютъ всевозможныя бѣдствія. Черезъ этотъ Стиксъ души вообще должны переправляться въ каменномъ челнокѣ? по опасной лѣстницѣ, по окоченѣвшей змѣѣ или по скользкимъ перекладинамъ; злыя не могутъ перенести этого пути и погибаютъ.
Во всей Сѣверной Америкѣ форма религіи не столько политеистическая, какъ въ южной Азіи, древней Европѣ и Мексикѣ, сколько пандемоническая. Вслѣдствіе того, сравнительно такъ рѣдки изображенія боговъ, которыя чаще всего встрѣчаются на сѣверо-западѣ. На берегу залива Нутка Кукъ во многихъ домахъ видѣлъ одно или два толстыхъ бревна, метра въ 1½ высоты, съ рѣзной передней стороной, имѣвшей нѣкоторое сходство съ человѣческимъ лицомъ; по бокамъ были вырѣзаны и руки съ кистями, и все это было раскрашено. Занавѣсь изъ циновки, закрывавшая эту фигуру, показывала, что она была предметомъ особаго почитанія. Гайдахи воздвигали художественно вырѣзанные столбы въ память умершихъ (см. стр. 565 и фиг. 10, табл. „Оружіе и украшенія индѣйцевъ“). Въ восточной части Сѣверной Америки подобныя рѣзныя изображенія были вообще рѣже. По разсказамъ, человѣческіе идолы были въ храмахъ Виргиніи, а также и раскрашенныя подпорки съ рѣзными человѣческими лицами. Майясы держали въ домахъ деревянныя изображенія предковъ. Въ пещерахъ на Санта Лусіи были найдены каменныя изваянія и куски глиняной утвари; грубо вырѣзанныя человѣческія головы и цѣлыя фигуры или физіономіи баснословныхъ страшилищъ на стѣнахъ указываютъ связь съ древнимъ культомъ.
Отъ южной оконечности Флориды до Арканзаса и до Виргиніи существовали солнечные храмы — хижины большихъ размѣровъ, съ толстыми глиняными стѣнами, увѣнчанныя куполообразной крышей, съ которой одна или нѣсколько фигуръ орловъ глядѣли на солнце. Кругомъ
[Къ таблицѣ: Американскія древности.]
1. Пончо, одежда изъ перьевъ, Перу. 2. Мумія попугая, Перу. 3. Закутанная мумія, Перу. 4. Голова муміи (Атраппе), Перу. 5. Каменная фтура, Мексика. Глиняный сосудъ, Мексика. 7, 8) Надгробныя доски, Перу. 9. Дѣтская мумія, съ игрушкой, Перу. 10. Глиняная фигура ламы, Перу. 11. Глиняная урна, Перу. 12. »Глиняная »урна, »Перу. 13. Глин. урна, дьяволъ, Перу. 14. Блюдо съ коршуномъ (Sarcorhamphus Papa), Мексика. 15. Золотая фигура, Антіокія, Колумбія. 16. Золотое украшеніе, Нов. Гранада. 17. Урна — два ягуара, Перу. 18.—19. Бронзовыя сѣкиры, Перу. № 1, 4, 5, 6, 10, 11, 12, 13, 14, 17, 18, 19 — Музей народовѣдѣнія въ Берлинѣ. № 2, 3, 7, 8, 9 по рисункамъ изъ „поля мертвыхъ въ Анконѣ“ Рейса и Штюбеля. № 15 по рисунку въ „Каталогѣ леди Брассей“. № 16 по рисунку въ „Memoria sobre las Antiquedades Neogranadinas por Ezechiel Uricoechea.“1. Пончо, одежда изъ перьевъ, Перу. 2. Мумія попугая, Перу. 3. Закутанная мумія, Перу. 4. Голова муміи (Атраппе), Перу. 5. Каменная фтура, Мексика. Глиняный сосудъ, Мексика. 7, 8) Надгробныя доски, Перу. 9. Дѣтская мумія, съ игрушкой, Перу. 10. Глиняная фигура ламы, Перу. 11. Глиняная урна, Перу. 12. 13. Глин. урна, дьяволъ, Перу. 14. Блюдо съ коршуномъ (Sarcorhamphus Papa), Мексика. 15. Золотая фигура, Антіокія, Колумбія. 16. Золотое украшеніе, Нов. Гранада. 17. Урна — два ягуара, Перу. 18.—19. Бронзовыя сѣкиры, Перу.
№ 1, 4, 5, 6, 10, 11, 12, 13, 14, 17, 18, 19 — Музей народовѣдѣнія въ Берлинѣ. № 2, 3, 7, 8, 9 по рисункамъ изъ „поля мертвыхъ въ Анконѣ“ Рейса и Штюбеля. № 15 по рисунку въ „Каталогѣ леди Брассей“. № 16 по рисунку въ „Memoria sobre las Antiquedades Neogranadinas por Ezechiel Uricoechea.“ АМЕРИКАНСКІЯ ДРЕВНОСТИ.АМЕРИКАНСКІЯ ДРЕВНОСТИ. виднѣлись на стѣнѣ головы враговъ или же стояли раскрашенные столбы съ рѣзными человѣческими лицами. Жертвы приносились въ сторону востока и запада, и въ тѣхъ же направленіяхъ двигались процессіи. Изъ многихъ остатковъ этихъ построекъ можно заключить объ оріентированіи по точкамъ солнцестоянія. Внутри зданія горѣлъ священный огонь. Вѣроятно, нѣкогда съ этими храмами соединены были помѣщенія совѣта и „паровыя бани“; они остались послѣ того, какъ культъ огня уже исчезъ. Женщины въ прежнія времена, повидимому, исключены были изъ храмовъ но онѣ имѣли доступъ въ хижины совѣта. Объ индѣйцахъ язычникахъ Южной Америки чаще всего приходилось слышать: „у нихъ нѣтъ ни церквей, ни обрядовъ“. Но уже Петрусъ Мартиръ видѣлъ у нихъ деревянныя изображенія, что̀ подтверждается и другими наблюдателями. О значеніи жертвы изъ маиса и маисовой муки мы уже говорили выше (см. стр. 590, 606 и 609). Жертвы изъ бусъ, плодовъ и животныхъ также бросались въ текущую воду, вѣшались на деревьяхъ и конькахъ крыши или втыкались на высокіе шесты. Канадцы вѣшали собакъ живыми за заднія ноги на сучекъ дерева. Въ связи съ запретами нѣкоторыхъ кушаньевъ, исходящими отъ системы тотемовъ, находится большое число суевѣрныхъ обычаевъ, связанныхъ съ ѣдою. Нутки украшали убитаго медвѣдя и ставили передъ нимъ кушанья съ просьбою отвѣдать ихъ; лишь послѣ того они разнимали его на части. Пиршество до истощенія силъ считалось у ирокезовъ и ихъ сосѣдей крайнимъ средствомъ для спасенія жизни больного, заказывавшаго празднество.
Человѣческія жертвы, и даже людоѣдство, несомнѣнно существовали въ Америкѣ, но нигдѣ они не были обыденнымъ дѣломъ. Въ нихъ повсюду подъ религіознымъ покровомъ скрываются жажда мести и преувеличенная воинственная ярость. Гайдахи разсказываютъ, что начальникъ-знахарь, возвращаясь изъ лѣсу, у перваго попавшагося отрываетъ зубами кусокъ мяса изъ руки. Нутки черезъ каждые три года должны приносить человѣческія жертвы. И жертвы при постройкѣ встрѣчаются въ Америкѣ: у тлинкитовъ рабъ зарывался живымъ подъ уго̀льными сваями новаго дома. Въ Кадьякѣ, какъ разсказываютъ, рабовъ сжигали по случаю смерти начальника. Индѣйцы на Путумайо еще немного лѣтъ тому назадъ съѣли молодого колумбійца, причемъ въ оправданіе себя объясняли, что они ѣдятъ человѣческое мясо не потому, что оно кажется имъ вкуснымъ, но для совершенія акта мести по отношенію къ враждебнымъ племенамъ. Дѣйствительно, никто не слыхивалъ, чтобы они когда-нибудь съѣли бѣлаго или негра. Эскимосы изъ страха съѣдаютъ сердце знахаря или кого-либо, убитаго ими изъ кровавой мести; они думаютъ, что этимъ способомъ утоляется месть его близкихъ.
Колдовство привержено всего болѣе къ легко отдѣляющимся частямъ человѣческаго тѣла. Волосами и слюной человѣка пользуются для того, чтобы вредить ему, одинаково и въ Арауканіи, и на Мильбенкскомъ заливѣ. Въ южной Аляскѣ можно найти волшебные камни съ маленькими углубленіями, въ которыя кладутъ остатки кушаньевъ, оставшіеся между зубами, чтобы они не попали въ руки колдуну.
Говорить подробно о жречествѣ этихъ народовъ значило бы повторять съ небольшими измѣненіями то, что мы описали у полинезійцевъ и опишемъ далѣе у африканцевъ. Повсюду мы видимъ отраженіе типа шамановъ. На сѣверо-западѣ снаряды его отличаются обиліемъ, пестротою и разнообразіемъ трещетокъ и масокъ; рѣзная скамейка служитъ ему опорою для головы во время экстаза. Въ Калифорніи шаманъ имѣетъ видъ отрепаннаго фигляра. Въ сѣверо-западной Америкѣ колдунъ прежде всего долженъ имѣть власть надъ животными. Высшую цѣнность имѣетъ языкъ выдры; колдунъ, которому удалось вырвать его у выдры, считается самымъ могущественнымъ, такъ какъ сюда присоединяется дѣйствіе вытекающей при этомъ крови. Головы животныхъ, изображаемыя на изваяніяхъ и маскахъ, олицетворяютъ силу колдуновъ (см. рис., стр. 616 и фиг, 6, табл. „Американскія древности“). Колдовство посредствомъ изображеній встрѣчается довольно часто. У восточныхъ тумасовъ, къ сѣверу отъ Хилы, для отвращенія моровой язвы дѣлался рисунокъ на пескѣ изъ пыли различнаго цвѣта и растертыхъ листьевъ. Мы знаемъ, что у нэ-персе (nez percés) на Орегонѣ, у чоктасовъ и большинства южно-американцевъ шаманство переходило по наслѣдству въ одной и той же семьѣ. Когда у черокисовъ жрецъ тотема безстыдно злоупотребилъ своимъ положеніемъ, онъ былъ смѣщенъ, и на его мѣсто выбранъ новый жрецъ, въ роду котораго осталось это достоинство. Душа жреца блуждаетъ и послѣ каждаго возвращенія изъ области другого міра поднимается на одну ступень. У дакотовъ существовала изящная легенда, согласно которой душа жреца, на подобіе крылатаго сѣмени, уносилась вѣтрами на небо и тамъ знакомилась съ богами, искусствомъ и наукой. Она становится все могущественнѣе въ четырехъ воплощеніяхъ; затѣмъ она опять обращается въ ничто. У мексиканцевъ и перуанцевъ существовали іерархіи жрецовъ, съ твердо установленной выработкой и съ строгимъ раздѣленіемъ. Они учили смѣшиванію красокъ, живописи, рисованію гіероглифовъ, музыкѣ, астрологіи и счисленію времени. Многимъ изъ нихъ не позволялось вступать въ бракъ. Ихъ легко было узнавать по одеждѣ; такъ у криковъ свѣтлыя одежды и сановитыя манеры служили обозначеніемъ священнаго сословія. Богослуженіе происходило на неизвѣстномъ народу языкѣ; особенность его заключалась въ удареніи, выговорѣ и выборѣ словъ и оборотовъ. Южно-американскіе піаи, піахи и пр. — прежде всего лѣкари, знахари, высасывающіе болѣзнь съ пѣніемъ и конвульсіями, заговаривающіе ее или излѣчивающіе настоемъ изъ травъ. У пимовъ жрецы стрѣляли раскрашенными стрѣлами съ раскрашенныхъ луковъ въ воздухъ, чтобы убить болѣзнь. Далѣе, колдуны могутъ видѣть воровъ въ кристаллахъ или осколкахъ стекла. Но у нихъ можно найти и болѣе разумныя мѣры противъ болѣзней — холодныя купанья и паровыя бани, нажиманіе и растираніе больного мѣста, взрѣзываніе кожи острыми камнями. Гваяковое дерево, ипекакуана и слабительныя, которыми пользуются особенно охотно при посвященіи юношей, пріобрѣли извѣстность, благодаря индѣйскимъ знахарямъ, которые часто и у европейцевъ пользуются славой удачнаго лѣченія болѣзней. Въ установленныхъ религіозныхъ празднествахъ центромъ опять является знахарь, окруженный цѣлымъ хоромъ поющихъ, пляшущихъ и часто доводящихъ себя до конвульсивнаго состоянія мужчинъ и женщинъ. Его часто сопровождаетъ молодой человѣкъ, который долженъ повторять каждое изъ трудно отгадываемыхъ словъ. Законченные представители такого жречества искусны и въ животномъ магнетизмѣ, чревовѣщаніи и фокусничествѣ. Безъ сомнѣнія, они встрѣчаютъ въ публикѣ не столько вѣру, сколько извѣстное настроеніе. Эпидемическая Виттова пляска и истерика опустошали цѣлыя деревни.
Въ погребальныхъ обычаяхъ по всей Америкѣ до Огненной земли замѣчается извѣстное однообразіе — завываніе по умершемъ, вырываніе волосъ, пораненіе острыми раковинами и камнями, раскрашиваніе лица по строго установленному способу, погребеніе въ скорченномъ видѣ съ обвязываніемъ веревками и разрушеніе хижины умершаго.
Различія въ способахъ погребенія ограничиваются немногими типами. Въ Мексикѣ у чичимековъ, отомисовъ и майясовъ было въ употребленіи сожиганіе труповъ, между тѣмъ, какъ мицтеки, сапотеки и михесы зарывали ихъ въ землю; въ Гвайянѣ рукуйены жгли своихъ мертвецовъ, а ойямпіи погребали ихъ, согнувъ ноги, руки и голову, въ глубокой ямѣ, не болѣе метра длиною. Рядомъ съ хижинами гуарауносовъ можно видѣть тюки, завернутые въ пальмовые листья, заключающіе въ себѣ трупъ, на подпоркахъ изъ крѣпкихъ, крестообразно воткнутыхъ въ землю сучьевъ. Даже на одномъ и томъ же кладбищѣ встрѣчаются различія въ положеніи и погребеніи труповъ. Близъ Медисонвилля было выкопано болѣе 400 скелетовъ, погребенныхъ въ самыхъ различныхъ положеніяхъ, отчасти въ ямахъ, засыпанныхъ золой съ неизвѣстной цѣлью; у многихъ не доставало черепа или челюсти. Въ Нью-Фаундлендѣ трупъ, завернутый въ кору, оставлялся на помостѣ или зарывался въ глубокую могилу. На этомъ островѣ, правда, кромѣ туземныхъ жителей, проживали иногда микмаки, а, быть можетъ, и эскимосы; поэтому смѣшеніе погребальныхъ обычаевъ могло произойти и въ другихъ мѣстахъ.
Скорченное положеніе и обертываніе труповъ въ кожи, циновки или кору болѣе распространено, чѣмъ сжиганіе ихъ. Уже Добрицгоферъ обратилъ вниманіе на сходство въ данномъ случаѣ съ положеніемъ ребенка въ утробѣ матери. Этотъ способъ погребенія приписывается и западной Гренландіи; въ самой чистой формѣ мы находимъ его въ перуанскихъ могилахъ. Тамъ не стѣснялись переламливаніемъ костей, чтобы уложить трупъ въ возможно компактномъ видѣ. Часто это связывалось съ погребеніемъ большого количества труповъ въ фамильныхъ могилахъ. Погребеніе сложенныхъ такимъ образомъ труповъ въ урнахъ встрѣчается на всемъ протяженіи отъ гуаранисовъ до Сѣверной Америки. У тукумановъ дѣтскіе трупы погребаются въ открытыхъ корзинахъ. Обвязанныя веревками муміи находили въ пещерахъ Бразиліи (близъ Санта Анны) и у алеутовъ. Гвайянскіе рукуйены, сжигающіе своихъ мертвецовъ, погребали такимъ образомъ только знахарей. Для погребенія часто пользовались пещерами, имѣющими свойство высушивать трупы и предохранять ихъ отъ разложенія. Перуанскія муміи, съ руками, скрещенными напереди, колѣнями, подогнутыми къ подбородку, и выпрямленной головой, вкладывались въ мѣшокъ съ морской травою, оболочка котораго состояла изъ цвѣтной хлопчатобумаяшой ткани, нерѣдко изъ одежды, даже съ рукавами (см. табл. „Американскія древности“, фиг. 3 и 9, и рис., стр. 45); благодаря вырѣзаннымъ мѣстамъ, заполненнымъ другой матеріей, происходитъ мозаика тканей, которая едва-ли бывала въ одеждѣ живыхъ. Голова крестообразно обернута пестрымъ платкомъ, и даже шея нерѣдко прикрыта полосой матеріи, въ видѣ галстуха. У винтуновъ старухи по цѣлымъ мѣсяцамъ носятъ веревку вокругъ тѣла; какъ только онѣ испустятъ послѣдній вздохъ, трупъ обвязывается травяными жгутами, шкурами козули и циновками, уподобляясь товарному тюку.
Перуанцы покрывали лицо своихъ мертвецовъ деревянными масками съ глазами изъ раковинъ, съ черными восковыми шариками, въ видѣ зрачка, и носомъ, вырѣзаннымъ изъ дерева; нашитыя бумажныя нити обозначали ротъ; внутренняя полость составлялась изъ тыквъ и тростниковыхъ палочекъ. Близъ Арики найдены были многочисленные черепа, въ которые были вставлены глаза каракатицы. Волосы на нихъ замѣнялись окрашенными въ черный цвѣтъ волокнами агавы или парикомъ, который у богато обряженныхъ труповъ былъ тщательно изготовленъ изъ пряжи, переплетенной съ человѣческими волосами, образовавшими на срединѣ макушку и заплетенными въ косички. Голова, кромѣ того, часто украшалась перьями попугаевъ, цвѣтными повязками и т. под. Панчесы, въ сѣверо-восточной части Южной Америки, и индѣйцы Чако сшивали высохшія губы бумажными нитями, какъ будто для того, чтобы онѣ оставались замкнутыми навсегда. Алеуты еще нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ погребали въ пещерахъ плотно закутанныя муміи, снабжая ихъ множествомъ вещей. Прикрытіе лица трупа маской было въ употребленіи и у нихъ. На островѣ Нунивакъ трупы покрывались камнями, и кругомъ раскладывались деревянныя маски и предметы обыденнаго употребленія. Въ перуанскихъ гуакахъ и въ могилахъ майясовъ находили маски изъ спиленныхъ лицевыхъ частей черепа, на которыхъ отчасти сохранилась кожа и былъ прикрѣпленъ деревянный носъ, и все это сверху покрыто было известью. Знатнымъ лицамъ въ Верапасѣ тотчасъ-же послѣ смерти въ ротъ вкладывался камень, въ который должна была перейти душа.
Временное погребеніе связано съ воззрѣніемъ, будто душа нѣкоторое время прежде, чѣмъ она уйдетъ въ другой міръ, находится вблизи трупа. Гуарауносы напоминаютъ намъ малайцевъ, когда тотчасъ же послѣ смерти выдалбливаютъ древесный стволъ, чтобы сдѣлать изъ него гробъ. Затѣмъ туда кладется трупъ, завернутый въ гамакъ, отверстіе задѣлывается досками, всѣ щели замазываются женщинами глиной, и гробъ вблизи хижины ставится на сваяхъ. У галибисовъ подъ трупомъ ставится большой сосудъ, куда стекаетъ жидкость, образующаяся при разложеніи. У нѣкоторыхъ племенъ черезъ годъ послѣ смерти гробъ открываютъ опять, и останки вновь оплакиваются, причемъ пѣсни и возліяніе чичи продолжаются всю ночь и весь слѣдующій день. Переламываніе костей и обвязываніе ихъ въ пучекъ первоначально, вѣроятно, имѣло цѣлью придать трупу такую форму, чтобы его легко было носить съ собою во время передвиженій. Чоктасы и другіе индѣйцы, а также и береговые чукчи или намоллосы оставляли своихъ мертвецовъ на нѣсколько мѣсяцевъ или на цѣлый годъ въ землѣ или на подмосткахъ, на открытомъ воздухѣ, и затѣмъ погребали ихъ кости въ гробахъ или въ изящно сплетенныхъ циновкахъ. Обычай погребать кости такихъ мертвецовъ въ общей могилѣ встрѣчался по преимуществу у гуроновъ.
Могилы бываютъ то просторныя ямы, то неглубокія отверстія. Нерѣдко, какъ и въ Африкѣ, встрѣчается здѣсь глубокая могила съ боковою нишей. Съ перваго взгляда можно узнать, какому народу принадлежали муміи, находимыя въ гуакахъ: аймаръ сидитъ въ кругломъ углубленіи, гуанка лежитъ на спинѣ въ ямѣ, глубиною до 1½ метра, кечуасъ помѣщается въ эллипсоидальной могилѣ, не болѣе метра глубины. Могилы въ Экуадорѣ и средней Америкѣ держатся въ сущности того же плана, будучи иногда сходными съ нимъ даже въ частностяхъ; въ Дарьенѣ могилы, напротивъ, походятъ на засыпанные колодцы, отверстіе въ которыхъ обозначается кругомъ изъ камней. Глубина измѣняется между 2—10, а объемъ 5—7 м. На днѣ этихъ гуаковъ, по четыремъ направленіямъ вѣтра, выкопаны маленькія ниши, куда складываются кости и положенныя съ ними вещи. Могилы, если онѣ не выбиты въ скалѣ, покрываются глиной, какъ у калифорнцевъ; отсюда могло развиться погребеніе въ урнахъ. Въ этихъ семейныхъ могилахъ кости отдѣлялись другъ отъ друга каменными плитами, глиняными перегородками или китовыми костями. Бразильскія племена покрывали свои могилы кустами коры и обсыпали трупъ благовонными ягодами и крыльями блестящихъ насѣкомыхъ.
Многіе народы не признаютъ видимыхъ надгробныхъ памятниковъ. Калифорнцы и чуруйесы даже заравниваютъ свои могилы, хотя и выкопанныя весьма искусно; ихъ можно узнать только по слегка опустившейся землѣ. Тинне воздвигаютъ, напротивъ, длинные шесты съ пестрыми полосами ткани, которыя должны радовать душу умершаго, когда она возвращается къ тѣлу; это напоминаетъ могильныя плиты древнихъ перуанцевъ, состоящія изъ прямоугольнаго слоя тростнику, перевитаго бумажной матеріей и воткнутаго на длинную палку (см. табл. „Американскія древности“, фиг. 7 и 8); на матеріи находится схема человѣческой фигуры въ извѣстномъ стилѣ, раскрашенная голубымъ или краснымъ цвѣтомъ. Вульвасы отмѣчаютъ свои могилы большимъ навѣсомъ, сплетеннымъ изъ соломы; мѣсто погребенія тщательно очищается отъ кустовъ. Урны гуаранисовъ, огороженныя терновникомъ плоскія могилы абипоновъ, каменныя насыпи тегуельчей представляютъ первобытные могильные памятники; они ведутъ къ дольменообразнымъ каменнымъ постройкамъ и окруженнымъ стѣнами могиламъ древнихъ перуанцевъ.
Почти со всѣми мертвецами, богатыми и бѣдными, клали извѣстное число предметовъ — пищу и оружіе съ мужчиной, и утварь съ женщиной. У болѣе богатыхъ народовъ, какъ, напримѣръ, у перуанцевъ, тамъ находили себѣ мѣсто болѣе дорогія бездѣлки, рабочія корзинки, предметы украшенія, ремесленныя орудія и пр. въ оболочкѣ изъ листьевъ и хлопка (см. табл. „Американскія древности“, фиг. 9); на Панамскомъ перешейкѣ тамъ находятъ платья, сосуды, наиболѣе законченные по формѣ и исполненію, какіе только были доступны древнимъ американцамъ, и, кромѣ того, различныхъ звѣрей, змѣй и лягушекъ изъ золота. Калифорнцы принадлежали къ самымъ бѣднымъ племенамъ, но и они клали вмѣстѣ съ трупомъ все оружіе и утварь, какія употреблялись при жизни. Южно-американскіе конные народы, которые воздвигали своимъ покойникамъ большіе могильные памятники, чествуютъ ихъ, кромѣ того, выше своихъ средствъ, что̀ нерѣдко совершенно разоряетъ оставшихся послѣ умершаго. На могилѣ тегуэльча умерщвляются всѣ его лошади, собаки и другія животныя; его пончо, украшеніе, болласы и орудія складываются въ кучу и сжигаются. Все это связывается съ ихъ представленіями о загробномъ мірѣ, напоминающими представленія сѣверо-американскихъ охотничьихъ племенъ. По ихъ вѣрованію, путь на небо весьма длиненъ, и души устаютъ, если не ѣдутъ верхомъ, и должны умереть съ голода, если у нихъ нѣтъ пищи.
Для мѣста погребенія особенно охотно избираются извѣстныя мѣстности, преимущественно у края воды. Слѣдуетъ замѣтить, что лицо мертвецовъ должно быть обращено къ такому мѣсту, откуда открывается свободный горизонтъ. Большія скопленія раковинъ также казались удобными, какъ мѣста погребенія: ихъ положеніе у моря, рыхлость и естественная форма кургана дѣлали ихъ втройнѣ пригодными для этой цѣли. Абипоны предпочитали лѣсъ. Гуаки чирикисовъ лежали, по большей части, у подошвы небольшихъ холмовъ; тамъ чаще всего можно было видѣть глыбы съ надписями и рисунками. И сѣверо-американскіе строители кургановъ погребали охотно на возвышенностяхъ или по близости ихъ. Пепелъ и остатки костей завертывались въ кусокъ ткани и ставились въ ближайшемъ погребальномъ домикѣ. Гайдахи зарываютъ эти остатки или вѣшаютъ ихъ обернутыми въ кору на дерево. Къ нимъ нерѣдко прибавляются вещи, принадлежавшія умершему, обыкновенно предварительно разломанныя. Шаманъ хоронится у нутковъ на открытомъ воздухѣ, въ домикѣ на подобіе голубятни, опирающемся на четыре подпорки, такъ-же, какъ у гайдаховъ. Рабовъ, которыхъ прежде сжигали вмѣстѣ съ трупомъ, теперь просто бросаютъ въ море. Въ устьѣ бухты Якуины трупы клались въ выдолбленныя колоды и пускались по водѣ. Постепенно у морского берега собиралось множество такихъ челноковъ, съ ихъ страшнымъ грузомъ. Когда съ этой стороны дулъ рѣзкій вѣтеръ на сушу, оставшіеся слышали жалобные голоса мертвецовъ. У нутковъ челноки употребляются въ качествѣ гробовъ.
У абипоновъ женщины обряжали трупъ и выкапывали могилу; у другихъ это довѣрялось особому лицу, которое могло видѣть трупъ и касаться его, не оскверняясь. Во многихъ случаяхъ трупъ относятъ къ могилѣ въ видѣ тюка, на шестѣ. У вульвасовъ могильщикъ свертокъ съ костями, вмѣстѣ съ сосудами и украшеніями, переноситъ, никѣмъ не сопровождаемый, въ семейную могилу.
Племена Ориноко отъ дома умершаго до мѣста погребенія протягиваютъ бумажный шнурокъ, черезъ пропасти и ямы, черезъ воды и болота, по возможности, въ прямомъ направленіи; быть можетъ, это дѣлается для того, чтобы показать духу дорогу. Вѣрованіе, будто душа охотно остается близъ прежняго жилища и оставляетъ его лишь черезъ нѣсколько дней, можно считать общераспространеннымъ. Гидатсы сжигаютъ поэтому на угольяхъ пару мокассиновъ: запахъ горящей кожи прогоняетъ духовъ. Нижнекалифорнцы надѣваютъ на своихъ покойниковъ мокассины; возможно, что, какъ остатокъ сожженія трупа, сгорѣвшіе мокассины могутъ пригодиться, по ихъ мнѣнію, умершему.
Празднества въ честь умершихъ, въ особенности на сѣверозападѣ, носятъ на себѣ ясные слѣды вѣры въ возвращеніе душъ. Какъ только тлинкитъ умретъ, его родственники поднимаютъ громкій, жалобный вой, а у чинуковъ до тѣхъ поръ говорятъ шопотомъ, пока трупъ находится въ домѣ. Въ теченіе четырехъ ночей продолжаются пѣсни и пляски, угощеніе и одариваніе гостей. На пятый день позади дома на кострѣ изъ крупныхъ кусковъ дерева сжигается трупъ въ согнутомъ положеніи, при жалобныхъ пѣсняхъ. Въ знакъ печали, вдовѣ или вдовамъ и дѣтямъ обрѣзываютъ длинные волосы, дѣлаются разрѣзы на членахъ, лицо вымазывается черной краской, и одежда разрывается. Жалобные вопли женщинъ наполняютъ мѣсто траура обыкновенно въ теченіе нѣсколькихъ дней. Послѣ того у многихъ племенъ неуничтоженное имущество умершаго раздается дѣтямъ и родственникамъ. У сіусовъ это происходитъ въ формѣ игры: одинъ изъ родственниковъ представляетъ духа, играюшаго съ остальными участниками. Въ настоящее время для игры часто употребляются карты; но собственно для нея должны служить искусственно раскрашенныя косточки дикихъ сливъ, которыхъ мужчины получаютъ по 8, а женщины только по 7. Смотря по сочетаніямъ выбрасываемыхъ косточекъ, согласно установленнымъ правиламъ игры, участвующіе выигрываютъ или проигрываютъ. Съ туле, праздникомъ въ честь умершихъ у рукуйеновъ, также связывается распредѣленіе желаемыхъ вещей.
Имена умершихъ и въ Америкѣ нигдѣ не произносятся добровольно. Смерть кажется страшной, и о ней ничего не хотятъ слышать. Добрицгофферъ думаетъ, что индѣйцевъ иногда клали въ могилу живыми, такъ какъ близкіе не могли дождаться, пока ихъ вынесутъ изъ дому. Случаи насильственнаго ускоренія смерти, повидимому, не представляютъ ничего необычайнаго и среди крещеныхъ южноамериканцевъ. Все, что̀ принадлежало умершему, послѣ смерти его раздается, уничтожается огнемъ, и даже хижина его сносится, не смотря на опасность, что оставшіеся послѣ него могутъ впасть въ нужду.