Потерянный рай (Мильтон; Чюмина)/Книга одиннадцатая/ДО
| ← Книга десятая | Потерянный Рай — Книга одиннадцатая | Книга двенадцатая → |
- Википроекты
Сынъ Господа Бога представляетъ Богу-Отцу молитвы кающихся первочеловѣковъ и ходатайствуетъ объ ихъ прощеніи. Господь снисходитъ къ молитвамъ падшихъ людей, но не допускаетъ дальнѣйшаго ихъ присутствія въ Раю. Онъ посылаетъ цѣлые сонмы херувимовъ подъ военачальствомъ архангела Михаила, чтобы они изгнали грѣшниковъ изъ Эдема и сообщили имъ грядущее. Архангелъ Михаилъ сходитъ на землю, и Адамъ, указывая Евѣ на тревожныя знаменія, идетъ къ нему навстрѣчу. Посланникъ Небесъ передаетъ грѣшникамъ волю Господню. Ева горько рыдаетъ, но Адамъ съ твердостью встрѣчаетъ повелѣніе Господа. Архангелъ провожаетъ ихъ до ближайшаго холма, откуда въ чудномъ видѣніи открываетъ имъ всѣ событія, которыя должны совершиться до потопа.
ТАКЪ въ искреннемъ раскаяньѣ молились
Они Творцу. Небесной благодатью
Все жесткое смягчилось въ ихъ сердцахъ,
И вознеслись молитвы прямо къ Небу.
Завистливые вѣтры не могли
Развѣять ихъ: въ Небесныя врата
Онѣ не умаленными проникли,
И въ облакахъ священныхъ ѳиміама
Ихъ къ Господу возноситъ Божій Сынъ:
— Взгляни, Отецъ, вотъ первые плоды,
Взрощенные великимъ милосердьемъ,
Которое явилъ Ты человѣку.
Тебѣ, Отецъ, какъ Твой Первосвященникъ,
Въ кадильницѣ несу Я золотой
Молитвы ихъ и вздохи. Отъ сѣмянъ,
Посѣянныхъ раскаяньемъ въ душѣ,
Взошли они и слаще тѣхъ плодовъ,
Которые въ Раю произростали.
Склони-же слухъ къ безгласному моленью,
И Мнѣ просить дозволь за Человѣка!
Пускай приму Я всѣ его дѣянья —
И добрыя, и злыя — на Себя
И первыя достоинствомъ возвышу,
Вторыя-же — Я смертью искуплю.
Въ знакъ милости къ виновнымъ и несчастнымъ,
Прими отъ нихъ благоуханье мира!
Пускай они, съ Тобою примирясь,
Остатокъ дней спокойно проведутъ,
Покуда ихъ губительная смерть
Не приведетъ къ иной и лучшей жизни,
Въ которой всѣ, чей грѣхъ Я искуплю,
Въ блаженствѣ жить и радоваться будутъ,
Соединясь со Мною нераздѣльно,
Какъ Я съ Тобой нераздѣлимо слитъ!
И отвѣчалъ Отецъ Ему безъ гнѣва:
— Возлюбленный Мой Сынъ! Я принимаю
Ходатайство Твое за человѣка,
Но долѣе въ Эдемѣ оставаться
Ему законъ природы воспрещаетъ:
Безсмертная и чистая стихія
Сліянія съ грѣхомъ не переноситъ.
И человѣкъ, порокомъ оскверненный,
Вносящій въ міръ грѣховную заразу
И тлѣнію нетлѣнное подвергшій,
Питаться долженъ пищею земной —
И воздухомъ дышать неоскверненнымъ
Не можетъ онъ. Блаженствомъ и безсмертьемъ
Былъ надѣленъ вначалѣ человѣкъ,
И, если онъ утратилъ первый даръ,
Второй изъ нихъ служилъ-бы лишь къ тому,
Чтобъ горести его увѣковѣчить, —
И смерть ему освобожденьемъ будетъ.
Очистившись посредствомъ испытаній
И добрыхъ дѣлъ, въ иной и лучшей жизни
Воскреснетъ онъ и вознесется къ Богу,
Когда Земля и Небо обновятся.
Но пусть ко Мнѣ, со всѣхъ концовъ Небесъ
Спѣшатъ сюда блаженныхъ Духовъ сонмы:
Рѣшенія не скрою Я отъ нихъ;
Имъ вѣдомо, какъ ангеловъ преступныхъ
Я покаралъ, пускай теперь узнаютъ,
Какъ совершилъ надъ человѣкомъ судъ,
И, видя все — пусть въ долгѣ укрѣпятся,
Хотя и такъ ихъ твердость несомнѣнна.
Умолкъ Господь, и Ангелу, на стражѣ
Стоящему, Мессія сдѣлалъ знакъ,
И затрубилъ въ трубу свою Архангелъ,
Въ ту самую, которая звучала
Впослѣдствіи съ Хорива и, быть можетъ,
Раздастся въ день Великаго Суда.
Немедленно, призыву повинуясь,
Спѣшатъ сыны возлюбленные свѣта
Сюда изъ рощъ цвѣтущихъ амаранта,
Въ которыхъ бьетъ воды живой родникъ.
Они Престолъ Господень окружаютъ,
И волю имъ Свою вѣщаетъ Онъ:
— Сыны мои! Запретнаго плода
Отвѣдавшій, узнавъ добро и зло,
Сталъ человѣкъ безсмертному подобенъ.
Пускай гордится знаніемъ своимъ,
Взамѣнъ добра пріобрѣтая зло.
Въ раскаяньѣ онъ молитъ о прощеньѣ, —
Ему вложилъ Я въ душу эти чувства.
Мнѣ вѣдомо, что, будучи свободнымъ
Въ рѣшеніяхъ, непостояненъ сердцемъ
И слабости подверженъ Человѣкъ.
Дабы руки и къ Древу, Жизни также
Онъ не простеръ, изгнанію изъ Рая
Я осудилъ виновнаго. Пускай
Среди трудовъ воздѣлываеть землю,
Откуда взятъ: таковъ Мой приговоръ.
Ты, Михаилъ, Мою исполнишь волю:
Межъ пламенныхъ и грозныхъ херувимовъ
Ты воиновъ достойныхъ изберешь,
Которые должны святое мѣсто
Оберегать отъ новыхъ смутъ врага.
Спѣши туда и грѣшниковъ четѣ
Ты объяви изгнаніе на-вѣки,
Но возвѣсти печальный приговоръ
Имъ съ кротостью и, если покорятся,
Не оставляй безъ утѣшенья ихъ, —
Грядущее откроешь ты Адаму;
Напомни имъ, что сѣменемъ Жены
Нарушенный союзъ возстановится.
Тогда они, хотя съ печалью въ сердцѣ
Покинутъ Рай, но съ миромъ и надеждой.
Итакъ, въ Раю, съ восточной стороны,
Поставишь ты изъ херувимовъ стражу,
И пламенемъ сверкающихъ мечей
Устрашены да будутъ злые духи,
Что вздумали-бъ коснуться Древа Жизни,
Дабы его плодами человѣка
Ввести въ соблазнъ и обольстить вторично.
Умолкъ Господь, и былъ готовъ Архангелъ
Пуститься въ путь со свитой херувимовъ,
Не знавшихъ сна, четвероликихъ, свѣтлыхъ, —
Чью бдительность не властны усыпить
Волшебный жезлъ иль дивная свирѣль,
Что Аргуса[1] стоокаго сгубили.
Межъ тѣмъ, заря привѣтствовала міръ,
Разливъ кругомъ росы благоуханье,
Когда Адамъ, а съ нимъ праматерь Ева
Окончили молитву. Снизошла
На нихъ съ Небесъ живительная бодрость,
И въ глубинѣ отчаянья надежда
Блеснула имъ. И молвитъ мужъ женѣ:
— Легко тому я вѣрую душою,
Что блага всѣ нисходятъ къ намъ отъ Бога,
Но, чтобъ могла смиренная молитва
Къ Господнему Престолу вознестись,
Я этому съ трудомъ дерзаю вѣрить.
Однако-же, Господь услышалъ насъ
И, ниспославъ душѣ смятенной миръ,
Онъ въ памяти чудесно оживилъ
Великое Свое обѣтованье
О сѣмени Жены, что сокрушитъ
Главу врага. Возрадуйся-же, Ева,
Достойная праматерь человѣковъ:
Черезъ тебя живъ будетъ человѣкъ,
И для него все будетъ жить въ природѣ.
Но съ грустію отвѣтила она:
— Я имени такого недостойна —
Преступница, обрекшая тебя
Погибели! Но, въ благости Своей,
Нашъ Судія меня — причину смерти,
Источникомъ грядущей жизни сдѣлалъ,
И ты ко мнѣ исполненъ снисхожденья
Великаго. Идемъ трудиться въ поле.
Мы провели всю эту ночь безъ сна,
Но утро знать усталости не хочетъ:
Съ улыбкою оно вступаетъ въ путь.
Не удалюсь я больше отъ тебя,
Куда-бы трудъ ни призывалъ урочный;
Онъ сопряженъ отнынѣ съ утомленьемъ,
Но можетъ-ли собою тяготить,
Пока живемъ среди садовъ Эдема?
Такъ будемъ-же довольны жизнью нашей!
Такъ думала и такъ желала Ева
Въ смиреніи великомъ, но судьбою
Предрѣшено иначе было все.
Сіянье дня румянаго померкло,
И съ высоты вдругъ ринулся орелъ,
Преслѣдуя роскошно оперенныхъ
Красивыхъ птицъ. Великолѣпный левъ
Погнался вдругъ за ланью и оленемъ,
Которые бѣгутъ къ вратамъ восточнымъ.
И говоритъ съ тревогою Адамъ:
— Великія предвижу перемѣны
Въ грядущемъ я. Подобныя явленья —
Предвѣстники Божественныхъ рѣшеній:
Ихъ Небо шлетъ, быть можетъ, для того,
Чтобъ возвѣстить о приближеньѣ кары.
Надолго-ли осталось жизни въ насъ?
Намъ вѣдомо, что́, взятые изъ праха,
Современемъ мы снова станемъ прахомъ, —
И больше мы не знаемъ ничего.
Ты видишь тьму, грядущую съ востока,
Межъ тѣмъ какъ свѣтъ на западѣ сіяетъ,
И облако, сверкая бѣлизной,
Спускается, плывя среди лазури?
Божественное нѣчто въ немъ таится.
Встревоженный Адамъ не ошибался.
Воители небесные въ Эдемъ
Спустилися на облакѣ изъ яшмы,
И на холмѣ они расположились.
Покинувъ станъ (своимъ великолѣпьемъ
Плѣнившій-бы смущенный взоръ Адама,
Когда-бы страхъ его не отуманилъ),
Великій Вождь Небесныхъ легіоновъ
Пошелъ одинъ къ жилищу человѣка.
И съ трепетомъ Адамъ воскликнуль: — Ева!
Къ извѣстію великому готовься:
Намъ предстоитъ рѣшеніе судьбы
Своей узнать иль новые законы,
Предписанные Господомъ. Я вижу,
Какъ шествуетъ величественный воинъ,
Чья гордая осанка обличаетъ
Владыку въ немъ и князя свѣтлыхъ Силъ.
Онъ не суровъ и не внушаетъ страха,
Но, кротости не замѣчаю въ немъ,
Которая плѣняла въ Рафаилѣ.
Привѣтствовать его мнѣ подобаетъ
А ты пока отсюда удались!
| Съ глубокою тоскою (Сатана) восклицаетъ: — Ты, Небесамъ подобная Земля, Едва-ли ихъ красой не превосходишь! (Стр. 89.) |
Межъ тѣмъ, къ нему приблизился Архангелъ
И, говорить готовясь съ человѣкомъ,
Оставилъ онъ небесный образъ свой
И свѣтлыми доспѣхами облекся.
Поверхъ брони одежда развѣвалась
Пурпурная. Окрашена Ирисой[2],
Она была блистательнѣй и ярче,
Чѣмъ тирская пурпуровая ткань,
Носимая царями. Звѣздный шлемъ
Съ приподнятымъ забраломъ открывалъ
Прекрасный ликъ, и мужественно зрѣлы
Казалися Архангела черты.
Копье въ рукѣ держалъ онъ; у бедра
Виднѣлся мечъ, подобно зодіаку
Сверкающій — гроза врага Небесъ.
Адамъ спѣшитъ съ почтеніемъ склониться
Предъ Божіимъ посломъ, но Михаилъ,
Достоинство суровое храня,
Такъ о своемъ приходѣ возвѣщаетъ:
— Услышана мольба твоя, Адамъ,
И злая Смерть, которая должна
Была тебя не медля поразить,
Удалена надолго. Свой проступокъ
Раскаяньемъ и добрыми дѣлами
Загладишь ты въ теченье долгой жизни,
И, можетъ быть, Господь тебя избавитъ
Отъ смерти злой, но дольше оставаться
Тебѣ въ Раю не дозволяетъ Онъ.
Явился я, чтобъ удалить тебя;
Воздѣлывать ту землю долженъ ты,
Откуда взятъ. Такъ Господу угодно!
Окончилъ онъ, и холодъ леденящій
Все существо Адама охватилъ
Отчаяньемъ. Услышала и Ева
Архангела слова, и громкій вопль
Убѣжище ея собою выдалъ:
— О, роковой, губительный ударъ!
Смертельнаго удара ты ужаснѣй!
Покинуть Рай? Мою отчизну Рай?
Счастливые лѣса его и рощи?
Надѣялась я съ грустью, но спокойно,
Въ тѣни его послѣдній встрѣтить день
Цвѣты мои, названія которымъ
Давала я, лелѣемые утромъ
И вечеромъ заботливой рукою,
Въ иной странѣ не расцвѣтете вы!
И какъ могу съ моею брачной кущей
Разстаться я, которую цвѣтами
Душистыми я щедро украшала?
Куда пойду скиталицею въ міръ —
Безжалостный и мрачный? И возможно-ль,
Чтобъ воздухомъ инымъ дышали мы,
Привыкшіе къ плодамъ безсмертнымъ Рая?
И съ кротостью прервалъ ее Архангелъ:
— О бѣдствіи своемъ не сѣтуй, Ева!
Съ терпѣніемъ перенеси утрату,
Которая заслужена тобой!
Уходишь ты отсюда не одна:
Съ тобою — мужъ. Ты слѣдуешь за нимъ,
И тамъ, гдѣ онъ — твоя отчизна будетъ.
Опомнившись отъ перваго удара,
Что ужасомъ его оледенилъ,
Архангелу Адамъ смиренно молвить:
— Посолъ Небесъ! Одинъ-ли ты изъ первыхъ
Властителей, иль первый между ними, —
Ты съ кротостью вѣщаешь повелѣнье,
Которое — возвѣщено другимъ —
Намъ сердце-бы собою растерзало,
Свершенье-же такого приговора
Убило-бъ насъ. Покинуть на-всегда
Счастливое убѣжище, отраду,
Которая очамъ осталась нашимъ!
Пустынею намъ каждая страна
Покажется, настолько-же чужою,
Насколько ей мы чужды! Но рѣшенья
Всевышняго бываютъ непреложны:
Молить Его о перемѣнѣ ихъ
Мы не должны. Итакъ, я покоряюсь.
Но болѣе всего меня печалитъ,
Что, изгнанный отсюда, на-всегда
Лишаюсь я блаженства лицезрѣнья.
Здѣсь тѣмъ мѣстамъ я могъ-бы поклоняться,
Гдѣ Онъ меня явленьемъ удостоилъ.
Моимъ сынамъ я могъ-бы говорить:
«На той горѣ являлся мнѣ Господь,
Въ дубравѣ тамъ я слышалъ Гласъ Господень,
На берегу источника со мною
Бесѣдовалъ Всевышній. Я воздвигъ-бы
Ему вездѣ изъ дерна алтари,
Гдѣ Господу я приносилъ-бы въ жертву
Куренья смолъ съ душистыми цвѣтами.
Но тамъ, въ иномъ несовершенномъ мірѣ,
Гдѣ ликъ Его увижу лучезарный
И гдѣ слѣды отъ ногъ Его найду?
Хотя страшусь Божественнаго гнѣва,
Но жизнь мою продлилъ Онъ и потомство
Мнѣ обѣщалъ, и слабый отблескъ славы
Божественной увидѣть издалека
Мнѣ было-бы великимъ утѣшеньемъ.
Посолъ Небесъ отвѣтилъ благосклонно:
— Ты вѣдаешь, Адамъ, Земля и Небо,
А не одна лишь райская гора
Принадлежатъ Творцу, и, Вездѣсущенъ,
Онъ въ мірѣ все Собою наполняетъ,
Гдѣ все живетъ и дышетъ Имъ Однимъ.
Онъ далъ тебѣ всю землю во владѣнье,
Но мѣстопребываніе Свое
Онъ не однимъ Эдемомъ ограничилъ.
Сюда къ тебѣ стекались-бы потомки
Со всей земли, тебѣ на поклоненье —
Ихъ праотцу великому, но ты
Подобнаго лишился превосходства
И будешь жить въ одной землѣ съ сынами.
Въ присутствіи Творца не сомнѣвайся:
Въ долинахъ Онъ, въ дубравахъ обитаетъ;
Отеческой любовью осѣненный,
Во всемъ найдешь ты образъ Божества
И дивные слѣды Его. Но вѣдай:
Ниспосланъ я, дабы тебѣ открыть
Грядущее и въ вѣрѣ укрѣпить.
Готовься-же добро и зло увидѣть,
Борьбу страстей людскихъ и беззаконій
Съ Божественнымъ Господнимъ милосердьемъ;
И, научась переносить спокойно
Несчастіе и счастіе, не станешь
Страшиться ты, когда придетъ конецъ.
Пусть Ева спитъ; взойдемъ на эту гору,
Откуда ты грядущее увидишь.
| Такъ молвитъ Сатана; Онъ стелется туманомъ по землѣ, Среди лѣсовъ отыскивая змѣя, И, наконецъ, его находить спящимъ, Свернувшимся въ безчисленныя кольца. (Стр. 90.) |
Признательно Адамъ ему отвѣтилъ:
— Иди впередъ, путеводитель дивный!
Я слѣдую повсюду за тобой.
Склоняюсь я предъ Божіей десницей
Карающей и самъ судьбы ударамъ
Безропотно я подставляю грудь.
Пускай она въ страданьяхъ закалится,
А я въ трудахъ покой пріобрѣту.
И, вотъ, они посходятъ на вершину
Крутой горы, откуда вся земля
До крайняго предѣла имъ открылась.
Такою-же высокою была
И та тора, съ которой Искуситель
Указывалъ Христу земныя царства.
Съ вершины взоръ Адама обнимаетъ
Всѣ мѣстности, въ которыхъ основались
Впослѣдствіи прославленныя царства
И города: отъ граней Самарканда,
Гдѣ былъ престолъ великій Тамерлана,
До Пекина въ имперіи Небесной,
И далѣе, къ предѣламъ Экбатана,
Гдѣ Персіи владыки управляли,
И до Москвы, гдѣ правитъ Русскій Царь.
Увидѣлъ онъ султановъ Византію
И Негуса владѣнія; Марокко,
Алжиръ и Фецъ — отчизну Альманзора[3]
Оттуда онъ въ Европу перенесся.
Гдѣ гордый Римъ, властитель полуміра.
Впослѣдствіи возникнулъ, — и, быть можетъ,
Онъ Мексику богатую увидѣлъ
И ту страну, что звали Эль-Дорадо.
Для болѣе возвышенныхъ видѣній
Готовяся открыть Адаму очи.
Снимаетъ съ нихъ Архангелъ оболочку,
Затмившую собою зоркость ихъ,
Когда плодовъ обманчивыхъ познанья
Вкусилъ Адамъ. Ефразіей и рутой
И каплями тремя воды живой
Онъ зрѣніе Адама очищаетъ,
Котораго охватываетъ дивно
Восторгъ святой, — и говоритъ ему:
— Теперь, Адамъ, открой глаза твои
И будешь ты свидѣтелемъ послѣдствій
Вины твоей, на неповинныхъ павшей!
Открывъ глаза, Адамъ увидѣлъ поле
Со сжатыми снопами; въ сторонѣ
Стада паслись, а по срединѣ поля
Былъ жертвенникъ дерновый возведенъ.
Явился жнецъ; и отъ трудовъ своихъ
На жертвенникъ священный безъ разбора
Онъ возложилъ незрѣлыя колосья
Со спѣлыми. Затѣмъ пришелъ пастухъ,
И кротостью черты его дышали.
Изъ стада взялъ онъ первенцевъ отборныхъ
И, заколовъ, куреньями осыпалъ
И возложилъ съ молитвой на костеръ.
Немедленно на жертву снизошелъ
Огонь съ небесъ, сіяя яркимъ свѣтомъ,
И сжегь ее, распространяя дымъ.
Но жертва земледѣльца оставалась
Нетронутой — затѣмъ, что не отъ сердца
Она была Творцу принесена.
Со злобою въ немъ зависть закипѣла,
И въ пастыря онь бросилъ острый камень.
Смертельно въ грудь ударомъ пораженъ,
Упалъ пастухъ, струится кровь ручьями,
И духъ его изъ тѣла отлетаетъ.
Видѣніемъ ужаснымъ потрясенный,
Такъ говоритъ Архангелу Адамъ;
— Несчастіе постигло, о, наставникъ,
Того изъ нихъ, чье сердце было кротко
И жертва чья столь чистою была.
Ужели такъ должны вознаграждаться
Усердіе и преданность Творцу?
Растроганный промолвилъ Михаилъ
Въ отвѣтъ ему: — Два мужа этихъ — братья,
Отъ чреслъ твоихъ они произошли,
И праведный неправеднымъ убитъ
Изъ зависти. Но пролитая кровь
Возмездіе собою вызываетъ,
А тотъ, кого ты видишь бездыханнымъ —
У Господа найдетъ себѣ награду.
Въ отчаяньѣ воскликнулъ прародитель:
— Ужасное дѣянье и причина
Ужасная, приведшая къ нему!
Ужели Смерть я лицезрѣлъ сейчасъ
Во всемъ ея зловѣщемъ безобразьѣ?
Лишь мысль о ней приводитъ въ содроганье,
Но каково ее перенести?
И Михаилъ отвѣтилъ человѣку:
— Ты видѣлъ Смерть въ первоначальномъ видѣ,
Но много есть различныхъ видовъ Смерти,
Ведущихъ къ ней различными путями,
И менѣе страшна ея обитель,
Чѣмъ самое преддверіе ея.
Одни умрутъ отъ грубаго насилья,
Какъ видѣлъ ты; другіе — отъ огня,
Отъ голода, потопа. Большинство-же —
Отъ жаднаго невоздержанья въ пищѣ,
Которое недуги порождаетъ.
Сейчасъ они чудовищной толпой
Передъ тобой воочію предстанутъ.
Увидишь ты, послѣдствіямъ какимъ
Подвергло всѣхъ невоздержанье Евы!
Немедленно предъ взорами Адама
Явилося печальное жилище,
Похожее на мрачную больницу,
И множество страдальцевъ тамъ лежало.
Скопленіе недуговъ роковыхъ
Увидѣлъ онъ: мучительныя корчи,
Агонію, падучую болѣзнь,
Горячку, ракъ, водянку, воспаленье
И старческую немощь, худосочье,
Безуміе, ломоту, лунатизмъ.
Металися въ стенаніяхъ страдальцы,
И отъ одра къ одру переходило
Отчаянье, межъ тѣмъ какъ злая Смерть
Копьемъ своимъ, ликуя, потрясала,
Но медлила удара нанесеньемъ,
Котораго несчастные молили.
На зрѣлище такое кто-бы могъ
Глядѣть безъ слезъ? Заплакалъ и Адамъ,
Хотя рожденъ онъ не былъ отъ жены,
И, сѣтуя, воскликнулъ онъ невольно!
— О, жалкій родъ, несчастный родъ людской!
Какъ глубоко униженъ ты, и лучше-бъ
Тебѣ во вѣкъ на свѣтъ не появляться!
Затѣмъ ли намъ Господь даруетъ жизнь,
Чтобъ исторгать ее среди мученій?
Съ недугами подверглось искаженью
Подобіе Господне въ человѣкѣ,
Который былъ прекраснымъ сотворенъ.
Впослѣдствіи онъ палъ, но образъ Божій
Онъ сохранилъ въ себѣ хотя отчасти
Зачѣмъ-же онъ подвергнутъ униженью?
И Михаилъ отвѣтилъ: — Образъ Бога
Покинулъ ихъ, предавшихся пороку, —
И приняли подобіе порока
Тѣ, кто служилъ ему и поклонялся,
Невольникомъ страстей безумныхъ ставъ.
— Я признаю Господне правосудье, —
Сказалъ Адамъ, — но къ смерти приводящихъ
Ужель иныхъ путей не существуетъ,
Помимо тѣхъ, что видѣлъ я сейчасъ?
— Нѣтъ, есть пути! — Архангелъ отвѣчалъ: —
Воздерженъ будь, и долгіе года
Ты проживешь въ спокойствіи и мирѣ,
Пока ты въ лоно матери-земли
Не упадешь, какъ падаютъ плоды
Созрѣвшіе. Зовется это: старость.
Но для того, чтобъ къ старости придти,
Переживешь ты юность и красу, —
На мѣстѣ ихъ появятся сѣдины,
Упадокъ силъ. Всѣ чувства притупятся,
И радости исчезнутъ, охладится
Огонь въ крови, и жизненный бальзамъ
Съ живительною силою изсякнутъ.
И говоритъ нашъ праотецъ: — Отнынѣ
Не стану я ни смерти избѣгать,
Ни умолять о долгой жизни. Буду
Стремиться лишь къ тому, чтобъ легче было
Нести ея томительное бремя.
Я буду ждать конца и разрушенья
Съ терпѣніемъ.
Архангелъ возражаетъ:
— Привязанность и отвращенье къ жизни —
Двѣ крайности. И долго-ль проживешь,
Не долго-ли — живи, какъ подобаетъ,
И предоставь рѣшенье Небесамъ.
Теперь къ иному зрѣлищу готовься!
Взглянулъ Адамъ, — и видитъ онъ равнину
Со множествомъ палатокъ разноцвѣтныхъ.
По близости шатровъ паслись стада,
И слышались оттуда звуки арфы.
Виднѣется и тотъ, кто пробѣгаетъ
Искусными перстами по струнамъ.
Невдалекѣ онъ видитъ наковальню,
Гдѣ человѣкъ изъ мѣди и желѣза
Расплавленныхъ орудья мастеритъ.
Но, вотъ, изъ горъ, съ ближайшей стороны,
Спускается толпа мужей достойныхъ,
Что къ племени принадлежатъ иному,
И кажется, что, преданы Творцу,
Они душой стремятся къ сохраненью
Среди людей свободы полной съ миромъ.
Въ блистающихъ уборахъ изъ шатровъ
Выходятъ тутъ прекраснѣйшія жены,
И съ пѣніемъ, и пляскою навстрѣчу
Онѣ идутъ къ пришельцамъ. Отъ красавицъ
Невластны тѣ очей своихъ отвесть;
Опутаны любовными сѣтями,
Они спѣшатъ избрать себѣ подругъ.
Съ вечернею звѣздою Гименей
Впервые здѣсь свой факелъ зажигаетъ,
И пышные шатры оглашены
Веселіемъ и шумомъ празднества.
Цвѣты, вѣнки и звуки пѣснопѣній,
И зрѣлище счастливаго союза —
Все привело Адама въ восхищенье,
И молвитъ онъ: — Благословенный Ангелъ,
Хвала тебѣ! Ты очи мнѣ отверзъ
И зрѣлище отрадное являешь,
Которое внушаетъ мнѣ надежду
На лучшіе, счастливѣйшіе дни.
Архангелъ-же отвѣтилъ: — Не суди
Поверхностно! Носящій образъ Божій,
Для высшаго ты Богомъ предназначенъ.
Богатые, роскошные шатры
Являются шатрами беззаконій.
И въ нихъ живетъ братоубійцы племя.
Стремясь къ однимъ утонченностямъ жизни,
Способные къ искусствамъ, люди эти,
Забывъ Творца и Духа Пресвятого,
Который ихъ столь щедро одарилъ,
Исполнились безумнымъ самомнѣньемъ.
Красавицамъ, которыхъ видѣлъ ты,
Достоинство и добродѣтель чужды.
Воспитаны для чувственныхъ утѣхъ,
Онѣ однимъ умѣньемъ обладаютъ —
Плясать и пѣть, роскошно наряжаться
И обольщать мужей благочестивыхъ,
Которые за ласки женъ безбожныхъ
Пожертвуютъ и славою, и честью.
Пускай они ликуютъ и смѣются —
За этотъ смѣхъ прольется море слезъ.
И говоритъ, мгновенно опечалясь,
Тогда Адамъ: — О, горе имъ и стыдъ!
И какъ онѣ, вступившія достойно
На правый путь, отъ долга уклонились?
Но, вижу я, вездѣ отъ женъ исходятъ
Всѣ бѣдствія!
— Отъ слабости мужей,
Которые не цѣнятъ превосходства
Имъ даннаго! — Архангелъ возразилъ. —
Но къ новому видѣнію готовься!
Взглянулъ Адамъ, — обширную страну
Увидѣлъ онъ, селенія, поля
И городовъ не мало многолюдныхъ.
И полчища людей вооруженныхъ
Увидѣлъ онъ, исполненныхъ отвагой
Свирѣпою и силою могучей.
Одни изъ нихъ въ бою кровопролитномъ
У пастырей стада ихъ отбиваютъ,
Другіе-же — у стѣнъ расположились
Осадою, и къ городу на приступъ
Идутъ они. И снова съ двухъ сторонъ —
Жестокій бой. Вотъ, далѣе герольды
Согражданъ всѣхъ сзываютъ на совѣтъ.
Стекаются и воины, и старцы.
Съ достоинствомъ встаетъ благочестивый,
Прекрасный мужъ, онъ людямъ говоритъ
Объ истинѣ поруганной, о мирѣ,
Насиліи, о Божіемъ судѣ, —
Но старъ и младъ надъ нимъ смѣются нагло
И на него поднять готовы руку,
Но облако, спустившееся съ Неба,
Его собой отъ взоровъ укрываетъ.
Во всемъ краю господствуютъ насилье,
И право здѣсь единственное — мечъ.
И говоритъ, заплакавъ, прародитель:
— О, кто-же тѣ безжалостные люди?
Я не людьми — служителями смерти
Считаю ихъ, когда себѣ подобнымъ
Наносятъ смерть они безчеловѣчно,
Во много разъ братоубійства грѣхъ
Убійствами такими умножая.
Не братьевъ-ли разятъ они жестоко?
Идутъ войною люди на людей!
Но кто-же тотъ благочестивый мужъ,
Котораго отъ нихъ укрыло Небо?
И говоритъ Архангелъ: — Вотъ плоды
Несчастные тѣхъ браковъ злополучныхъ,
Когда въ союзъ вступили добродѣтель
И злой порокъ. Отъ сочетанья ихъ
Произойдутъ всѣ эти исполины;
Имъ данную чудовищную силу
Геройскою отвагой назовутъ,
И цѣлый міръ прославитъ ихъ побѣды,
Хотя вѣрнѣй ихъ было-бы назвать
Заразою, врагами человѣковъ.
Такимъ путемъ распространится слава,
А кто ея воистину достоинъ —
Въ забвеніи пребудетъ до конца.
Тотъ праведникъ, седьмой потомокъ твой,
Подвергнется гоненію за то,
Что возвѣстить о Божіемъ судѣ
Рѣшится онъ развратнымъ и преступнымъ, —
И Господомъ онъ будетъ взятъ на Небо,
Гдѣ смерти нѣтъ въ обители блаженства.
Дабы узнать о воздаяньѣ томъ,
Которое достойныхъ ожидаетъ,
И казни той, что грѣшнымъ суждена,
Смотри сюда!
Взглянулъ Адамъ, и видитъ:
Замолкла пасть ревущая войны;
Вездѣ царятъ разгулъ, веселье, роскошь,
Любовь и бракъ смѣшалися съ распутствомъ,
И пиршества ведутъ порой къ раздорамъ.
Но, вотъ, среди ловящихъ наслажденье
По прихоти мгновенной налету —
Является достойный мужъ, и онъ,
Ихъ пиршества и беззаконья видя,
Старается, какъ узниковъ въ темницѣ,
Которыхъ ждетъ неотвратимо казнь,
Направить ихъ къ спасенью и добру.
Но тщетно все, и, въ этомъ убѣдясь,
Шатры свои онъ дальше переноситъ.
Тогда, срубивъ высокія деревья,
Построилъ онъ корабль большихъ размѣровъ
И, осмоливъ, продѣлалъ сбоку дверь.
Онъ пищею запасся для животныхъ
И для людей въ великомъ изобильѣ,
И къ кораблю, — о, чудо изъ чудесъ! —
Стеклась туда попарно тварь земная:
Отъ всѣхъ породъ въ количествѣ семи,
И заняла мѣста свои въ ковчегѣ;
За ними вслѣдъ вошелъ и патріархъ,
Жена его и съ женами три сына,
И самъ Господь закрылъ за ними дверь.
Межъ тѣмъ, вдали, паря на черныхъ крыльяхъ
И тучи всѣ въ одно сгоняя мѣсто,
Вдругъ поднялся сильнѣйшій вѣтеръ съ юга,
Зловѣщіе туманы, испаренья
Спустилися, сливаясь съ облаками,
И хлынулъ тутъ неудержимый ливень.
До той поры не прекращался онъ,
Пока земли совсѣмъ не стало видно.
А зданіе плавучее неслось
Все далѣе чудесно по волнамъ.
Другія-же роскошныя жилища
Исчезли всѣ въ могилѣ водяной;
Слились моря въ безбрежный океанъ,
И во дворцахъ, гдѣ царствовала роскошь,
Чудовища морскія поселились.
Весь родъ людской отнынѣ заключался
Въ семьѣ людей, плывущихъ по волнамъ.
Узрѣвъ конецъ потомства своего,
Какъ горько ты печалился, Адамъ!
Ты былъ и самъ потокомъ поглощенъ
Тоски и слезъ, покуда ангелъ Божій
Тебя изъ бездны горя не извлекъ.
И ты возсталъ, но безутѣшенъ былъ
И, чувствуя себя осиротѣвшимъ,
Съ усиліемъ ты Ангелу сказалъ:
— Зловѣщія видѣнія! О, лучше-бъ
Не видѣть мнѣ грядущаго во вѣкъ!
Всѣ горести и бѣдствія его
Обрушились заранѣ на меня;
Предвѣдѣньемъ не отвратишь несчастій,
Но тяжелѣй порою ожиданье,
Чѣмъ самое несчастье. Увы!
Предохранить не въ силахъ никого я:
Та горсть людей, плывущихъ по волнамъ,
Отъ голода погибнетъ безъ сомнѣнья,
И съ ними родъ окончится людской!
Когда война съ насильемъ прекратились,
Я счастія отъ мира ожидалъ,
Но вижу я, что растлѣваетъ онъ
Не менѣе, чѣмъ тѣ опустошаютъ.
Повѣдай мнѣ, Божественный Наставникъ:
Ужели здѣсь — конецъ людскому роду?
И Михаилъ отвѣтилъ: — Эти люди,
Что въ роскоши и нѣгѣ утопаютъ —
Тѣ самые, чьи подвиги и доблесть
Ты созерцалъ. Проливъ потоки крови,
Поработивъ враждебные народы,
Пріобрѣтутъ богатую добычу
И званіе высокое они,
А вслѣдъ затѣмъ погрязнутъ въ сластолюбьѣ
И роскоши. Съ утратою свободы,
Равно и побѣжденные утратятъ
| Тропинками подъ сѣнью стройныхъ кедровъ И чудныхъ пальмъ, то явно, то скрываясь Въ кустарникахъ, ползетъ лукавый Врагъ… (Стр. 94.) |
Все доброе, остынетъ благочестье
Въ сердцахъ людей. Стремясь къ однимъ удобствамъ,
Они въ разгулъ и нѣгу погрузятся.
Такъ родъ людской постигнетъ вырожденье;
Забудутся умѣренность и правда,
И въ этотъ вѣкъ невѣрія и мрака,
Останется одинъ лишь человѣкъ,
Вѣщающій объ истинѣ. Въ ковчегѣ
Отъ гибели всеобщей онъ спасется.
Смотри сюда!
Взглянулъ Адамъ и видитъ.
Разсѣялися вѣтромъ облака,
И убывать вода замѣтно стала;
Надъ ней взошло сіяющее солнце
И въ зеркало недвижныхъ водъ глядѣлось,
Ихъ влажною прохладой упиваясь.
Межъ тѣмъ, вода въ пучину уходила,
Которая свои закрыла шлюзы.
Ковчегъ не плылъ, недвижно на вершинѣ
Большой горы остановился онъ;
Холмы вокругъ вздымались, какъ утесы,
Ручьи неслись по направленью къ морю,
Которое все дальше отступало.
Тутъ выпущенъ былъ воронъ изъ ковчега,
Вослѣдъ ему гонецъ вѣрнѣйшій — голубь,
И въ клювѣ онъ, какъ знаменіе мира.
Принесъ съ земли оливковую вѣтвь.
Среди морей опять явилась суша, —
И патріархъ выходитъ изъ ковчега,
Молитвенно онъ руки воздѣваетъ
И радугу трехцвѣтную онъ видитъ
Надъ головой: обѣтованье мира,
Прощенія Господняго залогъ.
Разсѣялась печаль въ душѣ Адама,
И, радуясь, воскликнулъ прародитель:
— Божественный Наставникъ, одаренный
Могуществомъ въ видѣньяхъ воплощать
Грядущее! Я духомъ оживаю
И вѣрую теперь, что не погибнетъ
Твореніе Господне. Я не столько
Скорблю душой о смерти развращенныхъ,
Какъ радуюсь тому я, что нашелся
Столь праведный и совершенный мужъ,
Что самъ Господь для продолженья рода
Избралъ его, свой гнѣвъ позабывая.
Но что, скажи, собой изображаетъ
Трехцвѣтное сіяніе, которымъ
Какъ-будто-бы вѣнчается чело
Всевышняго? Иль этой полосою
Трехцвѣтною окаймлено чудесно
То облако, дабы оно вторично,
Разлившися, земли не затопило?
И отвѣчалъ архангелъ Михаилъ:
— Ты угадалъ, смягчился гнѣвъ Господень.
Скорбѣлъ Творецъ при видѣ беззаконныхъ,
Но праведникъ обрѣлъ такую милость
Передъ лицомъ Всевышняго, что
Тотъ Помиловалъ виновный родъ людской
И далъ завѣтъ, что болѣе морямъ
Изъ береговъ Онъ выйти не дозволитъ.
И Свой завѣтъ великій знаменуетъ
Вотъ этою трехцвѣтною дугой,
Которая, когда сберутся тучи
На небесахъ, отрадно возсіяетъ.
Послѣдуютъ въ порядкѣ неизмѣнномъ
И день, и ночь, и жатва, и посѣвъ,
И лѣтній зной съ зимою сѣдовласой,
Пока огонь небесный не очиститъ
Вселенную; тогда съ Землею новой
И новыя возникнутъ Небеса —
Для праведныхъ блаженное жилише.