цѣло въ ея рукахъ. Она заставила меня написать: «Я ѣду въ Неаполь». Лучшаго я и не желалъ, но какъ же я переберусь черезъ границу безъ паспорта? Какъ я устроюсь въ чужомъ городѣ, гдѣ никого не знаю? Бѣглецу изъ сосѣдняго города рискованно, вѣдь, было выступать публично! Впрочемъ, я надѣялся на мое знаніе языковъ и дѣтски вѣрилъ въ благосклонность ко мнѣ Мадонны. Даже мысль объ Аннунціатѣ возбуждала во мнѣ теперь только какую-то тихую грусть, похожую на ту, что испытываетъ послѣ крушенія корабля шкиперъ, несущійся въ утломъ челнокѣ къ невѣдомому берегу.
День шелъ за днемъ; разбойники уходили и приходили; сама Фульвія уходила разъ на цѣлый день, и я оставался одинъ на одинъ съ моимъ стражемъ—молодымъ разбойникомъ. Ему врядъ-ли было больше двадцати лѣтъ; черты лица его были грубы, но взглядъ поражалъ своимъ грустнымъ выраженіемъ, хотя порою и загорался дикимъ огнемъ, какъ у звѣря; длинные прекрасные волосы его падали на плечи. Долго сидѣлъ онъ молча, подперевъ голову рукой, потомъ обернулся ко мнѣ и сказалъ:—Ты умѣешь читать; прочти мнѣ какую-нибудь молитву изъ этой книги!—и онъ подалъ мнѣ маленькій молитвенникъ. Я началъ читать; онъ внимательно слушалъ меня, и въ его большихъ темныхъ глазахъ свѣтилось искреннее благоговѣйное чувство.
— Отчего ты уходишь отъ насъ?—сказалъ онъ затѣмъ, дружески протягивая мнѣ руку.—И въ городахъ царятъ обманъ и вѣроломство, какъ въ лѣсу, но въ лѣсу по крайней мѣрѣ воздухъ чище,—меньше людей!
Я, видимо, внушилъ ему нѣкоторое довѣріе, и онъ разговорился со мною. Разсказъ его не разъ заставилъ меня и содрогнуться отъ негодованія, и пожалѣть молодого человѣка,—онъ былъ такъ несчастенъ!
— Тебѣ, вѣрно, знакомо сказаніе о князѣ Савелли?—началъ онъ.—О веселой свадьбѣ въ Ариччіа? Женихъ былъ простой бѣднякъ, невѣста тоже бѣдная дѣвушка, но чудно хороша собою,—вотъ и сыграли свадьбу. Знатный вельможа осчастливилъ невѣсту приглашеніемъ на танецъ, а потомъ назначилъ ей свиданіе въ саду. Она открылась жениху; тотъ надѣлъ ея платье и вѣнчальную фату и вышелъ на свиданье. Когда же вельможа захотѣлъ прижать красавицу къ своему сердцу, женихъ вонзилъ ему въ грудь кинжалъ. Я тоже знавалъ такого вельможу и такого жениха, только невѣста-то не была такъ откровенна: вельможа справилъ съ нею свадьбу, а женихъ справилъ по ней поминки. Острый ножъ нашелъ дорогу къ ея сердцу, трепетавшему въ бѣлой, какъ снѣгъ, груди!
Я молча смотрѣлъ ему въ глаза, не находя словъ сочувствія.
— Ты думаешь, что я никогда не знавалъ любви? Никогда не впивалъ въ себя, какъ пчела, ея душистаго меда?—продолжалъ онъ.—Однажды въ Неаполь ѣхала знатная англичанка съ красавицей—дочерью;
цело в её руках. Она заставила меня написать: «Я еду в Неаполь». Лучшего я и не желал, но как же я переберусь через границу без паспорта? Как я устроюсь в чужом городе, где никого не знаю? Беглецу из соседнего города рискованно, ведь, было выступать публично! Впрочем, я надеялся на моё знание языков и детски верил в благосклонность ко мне Мадонны. Даже мысль об Аннунциате возбуждала во мне теперь только какую-то тихую грусть, похожую на ту, что испытывает после крушения корабля шкипер, несущийся в утлом челноке к неведомому берегу.
День шёл за днём; разбойники уходили и приходили; сама Фульвия уходила раз на целый день, и я оставался один на один с моим стражем — молодым разбойником. Ему вряд ли было больше двадцати лет; черты лица его были грубы, но взгляд поражал своим грустным выражением, хотя порою и загорался диким огнём, как у зверя; длинные прекрасные волосы его падали на плечи. Долго сидел он молча, подперев голову рукой, потом обернулся ко мне и сказал: — Ты умеешь читать; прочти мне какую-нибудь молитву из этой книги! — и он подал мне маленький молитвенник. Я начал читать; он внимательно слушал меня, и в его больших тёмных глазах светилось искреннее благоговейное чувство.
— Отчего ты уходишь от нас? — сказал он затем, дружески протягивая мне руку. — И в городах царят обман и вероломство, как в лесу, но в лесу по крайней мере воздух чище, — меньше людей!
Я, видимо, внушил ему некоторое доверие, и он разговорился со мною. Рассказ его не раз заставил меня и содрогнуться от негодования, и пожалеть молодого человека, — он был так несчастен!
— Тебе, верно, знакомо сказание о князе Савелли? — начал он. — О весёлой свадьбе в Ариччиа? Жених был простой бедняк, невеста тоже бедная девушка, но чудно хороша собою, — вот и сыграли свадьбу. Знатный вельможа осчастливил невесту приглашением на танец, а потом назначил ей свидание в саду. Она открылась жениху; тот надел её платье и венчальную фату и вышел на свиданье. Когда же вельможа захотел прижать красавицу к своему сердцу, жених вонзил ему в грудь кинжал. Я тоже знавал такого вельможу и такого жениха, только невеста-то не была так откровенна: вельможа справил с нею свадьбу, а жених справил по ней поминки. Острый нож нашёл дорогу к её сердцу, трепетавшему в белой, как снег, груди!
Я молча смотрел ему в глаза, не находя слов сочувствия.
— Ты думаешь, что я никогда не знавал любви? Никогда не впивал в себя, как пчела, её душистого мёда? — продолжал он. — Однажды в Неаполь ехала знатная англичанка с красавицей — дочерью;
